Страница 39 из 93
Le dernier cri,[61] — перевила его фрекен Малин с поистине шельмовской ухмылкой.
Я вернулся на Трекронер, — сказал Йонатан, помолчав, — заперся у себя в комнате, не ел и не пил.
И тут нежданно-негаданно нагрянул ко мне шкипер Клеменс Мэрск из Ассен. Он ходил в Транкебар, недавно вернулся и решил меня проведать.
Что это слышу я про тебя, Йонатанчик, — сказал он, — тебя делают Рыцарем Мальтийского ордена? Я хорошо знаю Мальту. Как войдешь в пролив, дворец Сан-Анджело у тебя по правую руку, и берегись, как вы не врезаться в риф.
Отец, — сказал я, вспомнив, как мы вместе ходили в море. — Правда ли, что барон Герсдорф мой отец? Ты его знаешь?
Не суйся ты в женские дела, — сказал он. — Из тебя, Йонатан, вышел добрый корабль, и какая разница — кто тебя строил.
Я рассказал ему обо всем, что со мной приключилось.
— Йонатанчик, — сказал он. — Ты попался на удочку женщинам.
Я ему объяснил, что не так уж много женщин я знаю.
Ну и что? — сказал он. — Я видел копенгагенских мужчин. Если кто здесь хочет, чтоб что-то происходило, — так это исключительно женщины. Слушай меня внимательно. Взять корабли, например. Не сиди по портам бабы, ожидая, когда им привезут шелка, чаю, кошенили и перца — и еще чего им там надо, — корабли вы и плавали себе преспокойно, не заходя ни в какие порты. Твоя мать, — продолжал он, помолчав, — была единственная женщина, какую я знал, которая не хотела, чтобы что-то происходило.
Но в этом она не преуспела, отец, а теперь помилуй меня, Господи, — сказал я.
Я сказал ему, что барон Герсдорф хотел мне оставить свое состояние. Отец призадумался и потом ответил:
— Деньги? Тебе нужны деньги, Йонатан? Странно, для чего бы они тебе? Я знаю одно местечко, где пропасть этих денег. Три года назад, — рассказал он, — меня заштилило у одного островка на Гаити. Я былез на берег поосмотреться и накопать редких растений для твоей матери и тут наткнулся на клад капитана Л'Олоннэ — был такой флибустьер. Я откопал клад, а потом — упражнения ради — снова его закопал, да небось поаккуратней, чем капитан. Я знаю точное место. Если хочешь, я его тебе доставлю при случае, и, раз ты никак не можешь отделатьсяот подарка барона, подари ты ему в ответ этот клад. Там сокровищ будет поволе, чем у барона.
— Отец! — крикнул я. — Ты сам не знаешь, что говоришь! Ты не жил в этом городе. Ну что это был вы за жест! Я навеки стал вы законодателем моды, истинным Йохаимом Герсдорфом, и мне уж не отвертеться от прозвания Тимона Ассенского. Привези мне лучше попугая с Гаити, а денег не привози.
— Я вижу, тебе плохо, Йонатан, — сказал он.
— Да, отец, — сказал я. — Я любил этот город и здешних жителей. Я взахлеб ими упивался. Но в них какой-то яд, непереносимый для моего организма. Не знаешь ли ты какого-нибудь средства?
А как же, — сказал он. — Вернейшее средство от всех болезней — соленая вода.
Соленая вода? — удивился я.
Да, — сказал он. — В том или ином виде. Пот, слезы, соленое море. Я сказал:
— Пот и слезы я прововал. Хотел было испробовать и море, но дама в черных кружевах помешала.
Как странно ты говоришь, Йонатан.
Поехали лучше со мною, — сказал он, помолчав. — Я отправляюсь в Санкт-Петербург.
Нет, — сказал я. — Санкт-Петербург никак не годится.
— Ну, — сказал он, — я уж зафрахтовался. Но ты, пожалуйста, полечись, Йонатанчик, пока я туда хожу; вид у тебя, признаться, неважный. А там я возьму тебя в море.
— Я больше не в силах оставаться в Копенгагене, — сказал я.
— Ладно, — сказал он. — Тогда поезжай, куда доктора присоветуют, а я тебя доставлю до Гамбурга.
— Таким образом, ваше преосвященство и ваша милость, — заключил молодой человек, — меня послал сюда шкипер Мэрск, отец он мне или нет, — лечиться соленой водою.
— Ах, ах, — сказала фрекен Малин, когда молодой человек окончил свой рассказ, весьма ее впечатливший. Она потирала ручки, как дитя, довольное новой игрушкой. — Вот так история, господин Тимон. Ну и местечко здесь! Нy и люди здесь собрались! И я наконец поняла, кто я такая: я мадемуазель Диоген, а фонарик этот, которым мае любезно снабдила дородная хозяйка, — и есть тот знаменитый фонарь, с которым Диоген искал человека, а я вот нашла. Вы человек, господин Тимон. Ищи я днем с огнем по всей Европе, мне вы не найти удачней. Именно то, что мне нужно.
Но какой же вам от меня может быть прок, ваша милость? — спросил Йонатан.
Ах, да я же не для себя, — сказала фрекен Малин, — я нынче ночью не расположена к страсти. Я, ей-богу, не отказалась вы к ужину от декокта из дерева agnus castus,[62] которое показывают в Гвиенне. Нет, вы мне нужны для Калипсо.
Видите вы эту девушку? — спросила она, с гордой нежностью глядя на прелестное созданье. — Она не дочь мне, но я готовлюсь произвести ее на свет Святым Духом, тем же точно манером, каким старый мой приятель барон Герсдорф произвел на свет вас. Я вынашивала ее в уме и сердие, вздыхая под ее тяжестью. И вот пришло время мне разрешиться от времени, да и хлеб и ясли, кстати, в моем распоряжении. Но когда я разрожусь, мне потребуется няня. Дальше мне потребуется гувернер, наставник, и все это вы совместите в одном лице.
Увы, чему я ее буду учить? — спросил Йонатан.
Вы ее научите быть видимой, — сказала фрекен Малин. — Вот вы жалуетесь, что все на вас смотрят. Ну, а если вы вы страдали от обратной беды? Вообразите, каково это, если никто вас не видит, никто вас не замечает, тогда как сами вы твердо уверены, что существуете? Бывает позор и почище вашего, Ассенский Мизантроп. Вы, быть может, читали сказку про новое платье короля этого прелестного нового автора Ханса Кристиана Андерсена. А тут случай обратный. Король расхаживает во всем параде со скипетром и державой, все могут всласть любоваться на его платье, но никто не смеет взглянуть на него самого под страхом прослыть дураком или человеком не на своем месте. Вот он тут — мой маленький король, и все нечестивец один виноват, о котором я вам еще расскажу поподробней. А вы, господин Тимон, вы должны стать тем невинным ребенком, который кричит: «Да король-то — вон он!»
Девиз рода Нат-ог-Даг, — продолжала фрекен Малин, — «Кислое со сладким». Каких я только в жизни не едала сборных блюд из почтения к предкам: суп из потрохов с кухни господина Сведенборга,[63] салат из платонической любви, даже кислую капусту божественного Маркиза.[64] Я усовершенствовала наследственный тонкий вкус Нат-ог-Дагов и от многих кушаний наловчилась получать удовольствие. Но горечь жизни — дурная пища, особенно для юного сердца.
На здешних берегах взращивают особого вида овец, они пасутся на соленой траве, и чудеснейшее их мясо в кулинарном мире известно как рге-sale.[65] Дух этой девушки вскормлен на подобных соленых пажитях, на горькой траве и рапе. Ее сердечку больше нечем было питаться. Она — готовый agneu рге-sale, мой соленый ягненочек.
Девушка, все время сидевшая скорчившись подле старой своей подруги, выпрямилась, когда фрекен Малин завела о ней речь. Она сидела прямо, и взгляд ее янтарных глаз из-под бровей, напоминавших не то рисунок на крыле вабочки, не то взмах парящей чайки, был устремлен прямо перед собой. Она никого не замечала. Несмотря на светлое чело, она была опасный зверек, готовящийся к наскоку. На что? Да на самое жизнь.
— Слыхали ль вы когда-нибудь, — спросила фрекен Малин, — про графа Августа фон Платен-Халлермунда?
При звуке этого имени девушка вздрогнула и побледнела. Глаза ее грозно потемнели.
— Тсс, — сказала фрекен Малин. — Больше мы не будем его поминать. Он же у нас не человек, он у нас ангел, вот мы и назовем его граф Серафина. Сегодня мы, покоясь на lit de justice,[66] раз и навсегда скажем о нем всю правду. Когда я была маленькая и меня учили французскому, — тут старая дама во внезапном порыве откровения адресовалась вдруг к кардиналу через головы молодых людей, — первая фраза в моей книжке была:
61
Последний крик (моды) (фр.).
62
Непорочный агнец (л а т.) — отвар этого растения употревляется как воэвуждающее средство.
63
Сведенборг Эмануэль (1688–1772) — шведскии ученый и теософ-мистик.
64
Имеется в виду маркиз де Сад (1740–1814) — французский писатель, от имени которого произошло слово «садизм».
65
Луг на морском берегу; овца, пасущаяся на этом лугу; соленая баранина (ф р.)
66
Le lit — кровать (фр.), lit de justice — Букв. — постель, ложе правосудия (фр.). Этимология: в старой Франции на ложе под валдахином сидел король и вершил суд. Перешло в язык в переносном смысле, приблизительно означает: суд, заседание суда.