Вьюга

Виллему вспыхнула, словно бочка пороха.

– Подыми ногу, обреченный идиот, – крикнула она так, что весь лес ответил ей ревом. Одновременно она подняла его ногу и рывком стянула с нее сапог. Эльдар закричал от боли и злости.

Кровь вылилась из сапога. Вся его нога была покрыта спекшейся коричнево-красной кровавой коркой.

Ирмелин принесла воды из близлежащей долины и обмыла ногу так, что они смогли увидеть рану, Эльдар больше не сопротивлялся; его оставили силы. Он лежал расслабленно на спине, стараясь переносить боли, проклиная своих спасителей.

Никлас уже несколько лет побаивался показывать кому-нибудь свои исцеляющие руки, он не хотел стать объектом паломничества и поклонения. Не желал он возлагать свои руки и на покрытые шрамами ноги Эльдара, пока девушки перевязывали его раны. Этот брюзга должен спасти себе жизнь без исцеляющих рук Никласа.

Когда кровотечение было остановлено и рана перевязана, они подняли Эльдара на ноги.

– Опирайся на меня и на Никласа, – сказала Виллему.

– К черту!

В этот момент Виллему отпустила его. Он тут же рухнул и улегся на землю, посылая ей проклятия.

Пока двое других снова поднимали его, Ирмелин сказала:

– Я тебя не видела давно.

Он зашипел, подобно капле воды, упавшей в костер.

– Неважно. Я уезжал на несколько лет.

– Провел их в тюрьме? – спросила Виллему с ехидством в голосе.

В ответ она увидела, как блеснули его узкие глаза.

– Представь себе, нет! А тебе не приходит в голову, что я должен был позаботиться о младших в семье, пока они не выросли? Вы, избалованные сопляки, о таком видимо и не слышали! Потом вынужден был вернуться домой. Туда, где служил, пришла такая нужда, что еды на всех не хватало. И что же я нашел дома? Умирающих! До которых никому не было дела.

– И тогда ты почувствовал, что имеешь полное право на воровство? Неужели не было бы проще прийти и рассказать, как обстоят дела?

Эльдар остановился. Выпрямился и, посмотрев на нее сверху вниз, сказал:

– Неужели вы никогда не понимали, что значит быть человеком с хутора Черный лес?

– Ну, конечно, – резко произнесла в ответ Виллему. – Гордость, высокомерие и наплевать на остальных!

Какое-то мгновение она видела в его глазах нечто иное – усталую горечь и смирение.

– Нет, – сказал он тихо, – нет, вы чего-то не понимаете.

К своему удивлению, она не нашла, что сказать в ответ.

В этот момент между деревьев мелькнули небольшие строения Свартскугена.

Виллему никогда не была здесь, только видела хутор издалека с заросшей можжевельником горной гряды. Хутор был неплохим, по размерам превосходил другие хутора, но он принадлежал Гростенсхольму, а это значило, что жившие здесь люди изредка обязаны были отбывать поденщину в поместье. Однако они редко выполняли эту свою обязанность, и Мейдены, если бы пожелали, имели полное право выбросить их из принадлежавшего им дома. Но Мейдены этого не делали. Лишать людей дома было не в их обычае.

Каждый раз, когда Виллему видела с какого-либо наблюдательного пункта на горной гряде этот хутор, в ней все содрогалось. Над Черным лесом всегда витала атмосфера скрытой болезненной неудовлетворенности. Такой, о которой в открытую не говорят.

У всех на памяти еще была старая омерзительная история о том, как основатель рода сожительствовал с двумя своими дочерьми и ему за это отрубили голову. Убитый, оставшийся лежать в лесу, родился в результате эти связи старика с одной из его дочерей. Эльдар – другое дело. Он был сыном внука того старого мерзавца.

Виллему не знала, сколько людей жило в Черном лесу, и как разветвлялся их род. Говорили, что потомство грехов старика было небольшим, но она думала, что все они были плодами этого прегрешения.

Основатель их рода был самостоятельным хозяином, владельцем такого же поместья, каким владели Люди Льда в Липовой аллее. Но потом сам довел его до такого упадочного состояния, что самостоятельность была утрачена. Осталось лишь одно название Черный лес.

Однако до Виллему доходили слухи, что в уезде даже отбросы общества с презрением относятся к жителям этого хутора, но свартскугенцы сами виноваты в своей изоляции.

Все они, как ей всегда казалось, были настоящими подонками. Однако сейчас ее уверенность в этом несколько пошатнулась. Имеет ли она право осуждать их? Слова Эльдара заставили ее усомниться. На что он намекал? Уж не на то ли, что она, как и все другие в окрестности, содрогались от неприязни и смешанной со страхом злобной радости, думая о том ужасном преступлении его прадеда? Неужели его потомство должно страдать от этого, так же, как страдают Люди Льда от грехопадения их прародителя?

В приступе сочувствия и некой взаимосвязанности она повернулась к Эльдару, но увидела в его глазах только бездонную ненависть. Этого и следовало ожидать. Так приходится им защищаться от осуждения, которое оказывают им жители уезда.

Она вспомнила свою давнюю встречу с Эльдаром и Гудрун. Тогда Ирмелин пригласила их зайти в Гростенсхольм и отведать сока и печенья. Эльдар колебался и, казалось, готов был принять приглашение. Сестра же была тверда и отвергала любую возможность контакта.

А сейчас и Эльдар был, подобно Гудрун, жестоко агрессивен.

Можно ли этому удивляться?

Эльдар стал чрезвычайно интересным мужчиной, этого она отрицать не могла. Он пробудил в ней то бесовское чувство, которое постоянно пытались погасить в ней ее дорогие родители. Ибо они знали, что оно всегда предвещало очередную дикую выходку.

Однако здесь Виллему была намерена владеть собой. Она решила относиться к Эльдару нейтрально обходительно, несмотря на его воинственное настроение.

Он остановился на опушке леса. Перед ними лежали низкие дома Черного леса. Крепко ухватившись за ветку дерева, чтобы удержаться на ногах, он произнес:

– Теперь вы можете убираться к черту. Я справлюсь сам.

Виллему сразу же забыла о своих благородных намерениях быть с ним обходительной.

– Как хочешь, – с некоторой злостью сказала она, ибо видела, что дальше он идти не хочет.

– Вот корзина с едой для вашей семьи.

– Мы не хотим вашей гнили, – зло парировал он.

– Можем отвернуться, и ты украдешь корзину, – ответила она. – Совесть твоя будет чище от этого?

– Ты, кобыла из преисподней, – медленно выговаривая слоги, сдержанно произнес он, сознательно забывая унижающие слова, которые только что выслушал: – Жаль мне того черта, кто женится на тебе!

– Здесь тебя постигнет неудача. Я вовсе не собираюсь замуж. А ты, во всяком случае, можешь не беспокоиться. О тебе я могу подумать лишь в самую последнюю очередь.

– О, Боже меня упаси! Это… – он заметно побледнел, рука, державшаяся за ветку, задрожала от напряжения, и Никлас поймал его во время падения. На какое-то мгновение Эльдар оказался недоступен злым умыслам этого мира.

– Слишком большая потеря крови, – сказал Никлас, – и, видимо, огромное истощение от недостатка пищи.

– Что будем делать? – спросила Ирмелин.

– Пусть лежит здесь! Сейчас у нас появился шанс помочь другим.

– У нас хватит смелости войти в дом?

– Насколько я понимаю, они полностью обессилены. Идем!

– Жаль, что мы не взяли с собой больше еды, – сказала Ирмелин. – Не подумали об этом.

– Утром мы можем подвезти им немного зерна, – заметил Никлас. – Они, во всяком случае, смогут испечь себе хлеба.

Они осторожно подошли к дому. Ни один из них не смог отказаться от посещения. В голове Виллему появились одна за одной неясные безумные мысли о том, что они идут на встречу с ужасными чудовищами и лепечущими идиотами. Такие думы были страшно несправедливы, она это сознавала, но они рождались под влиянием местных сплетней.

Дверь оказалась незапертой, и они вошли в темную избу. На ногах не было ни одного человека. Только крысы, попискивая, носились вокруг.

Они знали, что нужда и голод царили вокруг, но увиденное ими превосходило все их представления.

Целый час оставались они на хуторе. Сварили в печи перловую кашу, детям дали молока, попытались, чтобы взрослые проглотили по несколько кусков хлеба. Их встречали изнуренные, безутешно покорные глаза, никто не говорил им «убирайтесь к черту», хуторяне едва могли двигать губами.