Страница 7 из 9
Он ничего не ответил.
— И все же ты вступил в брак, — с вызовом произнесла она.
— Это мы уже обсудили.
— Да. Это так.
Некоторое время они молчали. Микаел выжидающе смотрел на нее.
— Да, я следую условностям, — призналась она. — Мне нравится размеренная жизнь, нравится следовать жестким нормам. Мне нравится религия, хорошее воспитание. В нашем небольшом французском городке мы занимали самое высокое положение. Моя мать во всем соблюдала строгость. Я получала линейкой по пальцам всякий раз, когда вела себя слишком ребячески. Я должна была носить накрахмаленные юбки с кринолином и высокие воротники. Ах, эта одежда натирала мне кожу! Сколько на мне было царапин! Но это воспитывало во мне дисциплину, хотя по натуре я была подвижным ребенком.
Да, он мог представить себе это, постоянно слыша хихиканье девушек в замке.
— Моя мать была такой сильной, — мечтательно произнесла она, — такой волевой. Она была…
Она не находила нужных слов. Но Микаел и так все понимал. «Тебя наказывали и во всем ограничивали», — подумал он. Но сказать это вслух не решался, поскольку мать была для Анетты священна и неприкосновенна.
Войдя в раж, она болтала без умолку. Микаел стал уже подумывать о том, как бы незаметно подвести ее к постели, но не стал этого делать. Он по-прежнему испытывал неприязнь к тому, что он сам подсознательно считал наихудшим поступком в хаосе внезапно свалившихся на него обязанностей.
Так они и стояли: он, опершись на подоконник и глядя на нее, она — повернувшись к окну и глядя на Стрёммен.
— Своего отца я почти не помню, — продолжала Анетта. — Он умер рано. Так что мы остались вдвоем с матерью. Она была властной женщиной, я это поняла позже. Она одна управляла замком и городом. Когда она умерла, а это было два года назад, один из ее родственников был назначен моим опекуном. Но я в то время была уже здесь, поскольку кузен моего отца Якоб де ля Гарди приехал сюда с визитом и взял меня с собой. Я захотела остаться здесь, у него мне было лучше, чем дома. Мой опекун уже тогда требовал моего возвращения, но дядя Якоб, будучи маршалом, поступил так, как счел нужным, вняв моим просьбам отменить поездку к этому ужасному человеку. Теперь дядя Якоб умер, и я осталась совсем одна. Если бы не святая дева Мария, я стала бы мученицей.
Мученицей? «Ну и словечко!» — подумал Микаел.
Она говорила все это бесстрастно, сбивчиво, как имеют обыкновение говорить придворные девицы, словно извиняясь за то, что им приходится говорить серьезно.
— А как же твой замок и город?
— Замок принадлежит не мне. Ни одна женщина не может унаследовать его. Он перешел в руки трехгодовалого мальчика из дальней родни.
— Не к опекуну?
— Нет, он ведь родственник с материнской стороны.
— Ах, да…
Как это чудесно, что она не владеет никаким замком в Южной Франции! Для Микаела это было бы лишней обузой…
Иногда ему приходила в голову мысль о том, не ленивец ли он сам. Но, нет, он так не думал. Причины его безразличия к жизни были иными, в нем была какая-то скорбь.
— А вдова маршала, Эбба Браге, и все его дети? Разве они не были для тебя поддержкой?
— Нет, у них своя жизнь. Одному лишь дяде Якобу было до меня дело.
— И вот теперь появился я, — сказал Микаел с явным изумлением, словно сам только что узнал об этом.
— Да, — сказала она и сделала реверанс.
Это тронуло и одновременно смутило его. И напугало!
Анетта могла оказаться тяжким бременем для семнадцатилетнего юноши. Она производила впечатление привередливой, капризной, привыкшей к тому, чтобы все ее обслуживали.
— Не хочешь ли ты… оказать мне честь рассказом о своей жизни? — спросила она, и слова ее прозвучали бы красиво, если бы не сопровождающая их высокомерная усмешка.
Микаела это не смутило.
— Хорошо, я расскажу.
И он рассказал о своем происхождении. О своем хаотичном детстве, сначала в Лёвенштейне, у родителей Марки Кристины, о тридцатилетней войне, ставшей их мучительной повседневностью, о том, как он и Марка Кристина переходили из рук в руки, пока, наконец, не обрели пристанище у адмирала Оксенштерна. Брак Марки Кристины с их сыном Габриэлом…
— Она никогда не бросала тебя, — констатировала Анетта.
— Марка Кристина исключительная женщина, — признался он. — Без нее я бы пропал.
— Теперь я начинаю понимать твое ощущение сиротства, — задумчиво произнесла Анетта. — О, как часто я это ощущала сама! — импульсивно призналась она. — Не с кем поговорить по душам, поделиться своими мыслями… Ты прав, все мои разговоры были пустой болтовней, пустым, поверхностным вздором. Я даже и не знала, что способна мыслить так… глубоко!
«Если бы! — подумал Микаел. — Это всего лишь ничтожные углубления на фоне душевной пропасти!»
Но и это было уже хорошо. Они стали ближе друг другу, а это было главное.
Но у него не было ни малейшего ощущения того, что перед ним его жена. От одной только мысли о том, что фактически так оно и есть, ему становилось не по себе. И это с его представлениями о внутренней близости с человеком, который станет спутником его жизни, об удушающей нежности и ласке!
Внезапно он почувствовал себя связанным прочной, незримой нитью, от которой ему уже никогда не освободиться. И у него возникла страшная догадка, что она испытывает к нему те же самые чувства!
Они были слишком разные. Им никогда не понять друг друга.
И мысль о том, что он должен заключить ее в свои объятия этой ночью, была для него невыносимой. Она была нежной, миловидной девушкой. Но такой чужой!
Конечно, они могли простоять так всю ночь, а потом он уедет. Но даже если она и почувствует определенное облегчение от этого, она останется опозоренной на всю жизнь: муж бросил ее в первую же брачную ночь. Это было бы слишком жестоко, так не поступают! Глубоко вздохнув, он произнес:
— Может быть, пойдем в постель?
Ее щеки вспыхнули румянцем.
— Да, конечно.
Казалось, она вот-вот заплачет. Он подошел к ней, взял в ладони ее лицо, попытался улыбнуться как можно приветливее — но никогда в жизни на лице его не появлялось такой жалкой улыбки.
— Я выйду, пока ты будешь раздеваться, — сказал он. — Ты сможешь потом погасить свет?
Она лихорадочно кивнула. «Не делай вид, что собираешься на плаху», — подумал он и вышел из комнаты.
Некоторое время Анетта стояла, не шевелясь, крепко прижав друг к другу ладони, чтобы хоть как-то унять нервную дрожь. «Значит, его красивые слова были всего лишь маскарадом», — подумала она. Теперь же выступает наружу его истинное «я»: кровожадное животное, желающее наброситься на нее и сделать с ней… что? Этого Анетта не знала. Предупреждая о том, на что способны мужчины, мать говорила ей только о вещах грубых и ужасных — без каких бы то ни было пояснений. Болтовня же придворных дам была всего лишь боязливым хихиканьем. Анетта была готова ко всему, начиная с того, что он перемажет все ее тело нечистотами, и кончая тем, что он воткнет в нее нож.
И со всем этим было связано таинство зачатия ребенка! А она хотела иметь ребенка.
О, Господи, как она хотела, чтобы кто-нибудь объяснил ей все это! Почему мужчины такие приставучие? Что такое шлюха?
Она пала на колени перед Мадонной и стала тихо молить ее о том, чтобы та дала ей силы и мужество в эту ночь.
Он сразу же уезжает на войну. Благодарю тебя за это!
Когда Микаел вернулся, в комнате было так темно, что ему пришлось ощупью искать постель. Он с удовлетворением отметил, что она погасила свечу и перед ликом Мадонны. Должно быть, это стоило ей некоторых колебаний, он мог это понять. Ее добродетель противилась присутствию свидетеля, земного или небесного.
Она лежала на самом краю постели, на своей половине, и он быстро снял с себя все, кроме рубашки, и лег.
«Да поможет нам Бог», — мысленно помолился он.
Микаел не был мужланом. Он не торопил ее, нежно и осторожно гладя ее волосы, пока дыхание ее не стало подобно птице, зажатой в руке.