Страница 4 из 9
— Но мы не можем говорить неправду о мертвом, — сказал Габриэл.
— Но это всего лишь наполовину ложь, — непринужденно заметила Марка Кристина.
— Я запрещаю делать это, — сказал ее муж. — Знаешь, Марка, твоя мораль подчас…
«Они обсуждают это без нашего участия, — подумал Микаел. — Я не хочу, не хочу! И хочет ли этого девушка? У нее такой вид, будто она думает, что я ее съем!»
Он бросил на нее быстрый взгляд. Она сидела, опустив заплаканные глаза, из носа у нее текло, платок, зажатый в руке, был мокрым. Лицо ее казалось окаменелым и бескровным, рот был по-девически плотно сжат, спина неестественно выпрямлена. Нет, она абсолютно не в его вкусе.
Прожить с ней всю жизнь?
Но он не мог пойти на попятную. Микаел не был способен обидеть кого-то. Она явно не желает этого, он же выполняет волю приемных родителей.
У Анетты были сходные мысли. Чего он хочет? Об этом он не говорит. Он не проявляет особого рвения. Но если уж ей предстоит выбор, она легко сделает это. Ее трясло при одной мысли о ее французском опекуне. Свисающий до колен живот, многочисленные подбородки, лысина под париком, гнилостное дыханье. В нем не было ничего симпатичного! Черные, навыкате, глаза, преследующие всех молоденьких девушек, неряшливая одежда, чавканье и отрыжка во время еды, хвастовство богатством и происхождением.
Впрочем, она не думала, что он по-прежнему богат, она слыхала, что он промотал фамильную собственность, поэтому теперь и охотится за ней…
Микаел?.. Она пыталась мыслить ясно, пыталась отвлечься от всего того ужасного, что кроется у него под одеждой… Конечно, он был не столь состоятелен, как она, далеко не так знатен. Его мать, графиня Брейберг, была из очень знатного рода, но отец его не был дворянином. Так что для Анетты это было: скачком вниз.
Что сказала бы на это ее любимая матушка? Та, что считала смертным грехом недворянское происхождение.
И все же у нее была маленькая, слабая надежда. Микаел был добрым, она это знала. Немного простоват и явно не увлечен ею. До сегодняшнего дня он не казался ей опасным. И вот теперь он просит ее руки!
Анетта была в полном замешательстве.
Она повернулась к Марке Кристине. Голосом, которому надлежало быть надменным, но который прозвучал как всхлип перед плачем, она сказала:
— Является ли господин Микаел истинно верующим?
— Разумеется, — торопливо ответила графиня, считая, что понятие «истинной веры» весьма относительно.
Ее ответ подействовал успокаивающе на Анетту, и она импульсивно пробормотала на своем франко-шведском языке:
— О, я надеюсь, вы делаете это не из жалости и сострадания? Этого я бы не вынесла!
На миг потеряв самообладание, супруги умоляюще взглянули на Микаела.
Микаел вздрогнул, но тут же взял себя в руки.
— Нет, нет, разумеется, нет! Я давно уже хочу этого!
О, ложь, откуда она взялась? Теперь он пленник. Навсегда.
Габриэл Оксенштерн глубокомысленно заметил:
— Но как же нам поступить с опекуном? Эту проблему мы еще не решили.
— Он приедет только за тем, чтобы объявить брак незаконным, — добавила Марка Кристина. — Нам нужно хорошенько подумать, всем вместе.
— Да. Во всяком случае, вы получите наше благословение, дети. Анетта, в знак согласия дай свою руку Микаелу. И ты, Микаел, возьми ее за руку.
Перепуганная, словно дикий зверек, Анетта протянула Микаелу свою маленькую ладонь, осторожно коснулась его руки, вздрогнула, почувствовав опасное мужское тепло, но обуздала свои чувства.
— По воле Божьей, — прошептала она.
После некоторого колебания, не замеченного никем, он взял ее ладонь в свою. Договор был заключен.
Марка Кристина поцеловала обоих в щеки.
— Благословляю вас, дети! А теперь… Думайте! Думайте изо всех сил! Мы должны найти выход!
И выход был найден быстрее, чем можно было ожидать.
В тот же самый вечер Микаел шел по пустым коридорам и залам замка с бутылкой вина для Марки Кристины. Весь двор во главе с королевским егерем Габриэлом Оксенштерном отправился в Бровикен встречать королеву и ее кузена Карла Густава. Слуги приводили замок в порядок к приезду королевы и теперь разошлись по домам.
Замок был совершенно пуст.
Пройдя через призрачно-пустынный Зал рыцарей, он спустился по винтовой лестнице в кухонное помещение. В руках у Микаела был фонарь, хотя он и так хорошо знал замок. Слабый свет пробивался сквозь маленькие отверстия.
Внезапно он остановился, услышав какое-то бор-мотанье.
Откуда доносились голоса? Насколько ему было известно, в замке никого не было.
Он остановился на лестнице, ведущей в подвальный этаж. Там находилось несколько комнат, которыми пользовались редко, оставляя их на тот случай, когда в замке бывало слишком много гостей и приходилось искать дополнительные помещения. Эти комнаты, не слишком уютные, служили резервом.
Одна из дверей внизу приоткрылась, голоса стали яснее. Микаел неслышно пробрался в проход и притаился между гардеробом и открытой дверью. Он сделал это инстинктивно. От кого ему было прятаться? Но, возможно, это они прятались?
Да, так оно и было! Их голоса звучали приглушенно и таинственно.
Кто-то поднялся по лестнице. Микаел не видел, кто это был, но слышал все, что было сказано. И от того, что он услышал, у него волосы встали дыбом.
Это было заключительное распоряжение заговорщиков. И заговор был направлен против герцога Карла Густава, кузена королевы. Микаел стоял, окаменев от страха, и слушал с таким напряжением, что уши у него горели. Он не узнавал эти голоса, улавливая лишь то, что они принадлежат аристократам. Но он узнал главное: время и место нападения на герцога.
Потом они остановились, обменялись таинственными фразами и разошлись.
Их было трое. Микаел слышал их удаляющиеся шаги: один из них направился во внутренние покои замка, двое других — к главному входу.
Кто оставался теперь в замке? Он этого не знал. Придворные приезжали и уезжали, останавливались на день-два и отправлялись домой. Конечно, здесь была Анетта со своей горничной, но теперь обе они спали. Сам Микаел остался в замке лишь потому, что королевский егерь Оксенштерн пожелал, чтобы он составил компанию Марке Кристине.
Когда все затихло, он спустился вниз, чтобы исполнить данное ему поручение, после чего поспешно и бесшумно вернулся к своей приемной матери.
Название «приемная мать» к ней совершенно не подходило. Марке Кристине было всего двадцать семь лет, и она скорее годилась ему в сестры, чем в матери. Королевскому егерю было тридцать три, так что Микаел, в сущности, никогда и не относился к ним, как к родителям. Но никто так не заботился о нем, как они. Он не допускал даже мысли о том, чтобы перечить им, хотя предстоящая женитьбы на Анетте де Сент-Коломб уже оставила в его душе глубокую рану.
— Дорогой, у тебя такой возбужденный вид, — сказала Марка Кристина. — Что случилось?
Переведя дух, Микаел сбивчиво и торопливо рассказал ей обо всем, что услышал.
Она задумалась.
— Я знала, что у герцога Карла Густава много врагов. Но что дело зашло так далеко…
— Мы должны предупредить их, — сказал Микаел.
— Да, конечно. Но как? Сегодня пришло известие о том, что он все-таки не будет сопровождать королеву. Он поедет в один из своих замков.
— Не отправиться ли мне туда?
Марка Кристина положила ладонь на его руку.
— Нет, тебе предстоит женитьба, разве ты забыл?
Нет, об этом он не забыл. Его вопрос был просто уловкой.
— Думаю, мне следует поговорить с графом Арвидом Виттенбергом, — сказала она. — Он человек жесткий, и он доверенное лицо герцога Карла Густава. И он сейчас в замке!
Она так и сделала. Утром она имела серьезную беседу с закаленным на тридцатилетней войне полководцем. Он тут же послал гонца к герцогу Карлу Густаву, у которого наконец-то появился повод для того, чтобы принять меры против готовящегося заговора.
А через два дня Карл Густав прибыл в Стокгольм. Он нанес визит графине Марке Кристине, урожденной Лёвенштейн-Шарффенек, и тепло поблагодарил ее и ее молодого родственника. Чем он мог быть им полезен?