Новая Магдалина

Вы спасли меня в то время, мистер Грэй, как спасали и после того. Я принадлежала к вашим прихожанкам, когда вы произносили проповедь в капелле приюта. Вы примирили других, кроме меня, с нашим трудным земным странствованием. От их имени и моего я благодарю вас.

Я забыла, через какое время после того счастливого дня, когда вы утешили и поддержали нас, началась война между Францией и Германией. Но я никогда не забуду того вечера, когда смотрительница пригласила меня в свою комнату и сказала:

— Душа моя, ваша жизнь пропадает здесь понапрасну. Если у вас осталось мужество для новой попытки, то я могу предоставить вам еще случай.

Оставалась я месяц на стажировке в лондонском госпитале. Потом я надела красный крест Женевской Конвенции и была назначена сиделкой во французский походный лазарет. Когда вы увидели меня в первый раз, мистер Голмкрофт, я была еще в одежде сиделки, скрытой от вас и от всех под серым плащом. Вы знаете, что было потом, вы знаете, как я вступила в этот дом.

Я не преувеличивала неприятности и испытания, когда рассказывала вам свою жизнь. Я добросовестно описала, какова она была, когда я встретилась с мисс Розбери, — жизнь без надежды. Дай Бог, чтоб вы никогда не испытали искушения, овладевшего мной, когда осколок гранаты поразил жертву во французском домике. Она, как сказал доктор, лежала мертвой. Ее имя было не запятнано. Ее будущность обещала мне награду, в которой мне отказывали честные усилия раскаивающейся женщины. Мое потерянное место в обществе возвращалось с одним условием — я должна пойти для этого на обман. У меня не было никакой будущности, у меня не было друга, который мог бы посоветовать мне и спасти меня. Самые лучшие годы моей молодости прошли в напрасной борьбе за возвращение своего доброго имени. Таково было мое положение, когда возможность присвоить имя мисс Розбери пришла на ум. Под влиянием минутного порыва, необдуманно — нечестно, если вы хотите, я воспользовалась случаем и позволила вам пропустить меня через немецкие посты под именем мисс Розбери. Приехав в Англию, имея время обдумать, я сделала первое и последнее усилие отступить, пока еще не поздно. Я отправилась в приют, остановилась на противоположной стороне улицы и стала на него смотреть. Прежняя безнадежная жизнь воскресла в моем воображении, когда я смотрела на знакомую дверь, ужас вернуться к этой жизни, проникал сквозь меня, я никак не могла принудить себя ее вновь перенести. Пустой кеб проезжал мимо в эту минуту. В отчаянии я остановила его. А когда он спросил: "Куда ехать? ", я опять с отчаянием ответила ему: «В Мэбльторн».

О том, как я страдала тайно после моего душевного обмана, позволившего мне остаться у леди Джэнет, я не скажу ничего. Многое, удивлявшее вас в моем поведении, ясно для вас теперь. Вы должны были заметить давно, что я несчастна. Теперь вы знаете почему.

Мое признание окончено, моя совесть наконец заговорила. С вас снято обещание, данное мне, — вы свободны. Поблагодарите мистера Джулиана Грэя за то, что я стою здесь и сама обвиняю себя в проступке, который совершила, перед человеком, которого я оскорбила.

Глава XXVIII

ПРИГОВОР, ПРОИЗНЕСЕННЫЙ НАД НЕЙ

Рассказ был закончен. Последние звуки ее голоса замерли в тишине.

Глаза Мерси все еще были устремлены на Ораса. После того, что он услышал, мог ли он устоять от этого кроткого умоляющего взгляда? Простит ли он ей? Несколько минут перед тем Джулиан видел слезы на щеках Ораса и думал, что он жалеет ее. Почему же он теперь молчал? Возможно ли, чтоб он жалел только самого себя?

В последний раз, в этот кризисный миг ее жизни, Джулиан заступился за Мерси. Он никогда не любил ее до такой степени, как в эту минуту. Даже с его великодушным характером тяжело было ходатайствовать за нее перед Орасом фактически против себя. Но он обещал ей всю возможную помощь, какую может предложить самый верный друг. Верно и мужественно он сдержал свое обещание.

— Орас! — сказал он.

Орас медленно поднял глаза. Джулиан встал и подошел к нему.

— Она просит вас поблагодарить меня, если ее совесть заговорила. Благодарите благородную натуру, которая отозвалась, когда я обратился к ней. Отдайте справедливость бесценному достоинству женщины, которая может говорить правду. Ее сердечному раскаянию радуются небеса. Неужели оно не защитит ее на земле? Уважайте ее, если вы христианин, сожалейте о ней, если вы человек!

Он ждал. Орас не отвечал ему.

Глаза Мерси со слезами обратились на Джулиана. Его сердце жалело ее. Его слова утешали и прощали Мерси. Когда она опять посмотрела на Ораса, она сделала это с усилием. Его влияние на нее прошло. В глубине души ее возникла непрошеная мысль — мысль, которую прогнать уже было нельзя: "Неужели я когда-нибудь могла любить этого человека? " Она сделала к нему шаг. Не могла же она, даже теперь, совсем забыть прошлое. Она протянула руку.

Он тоже встал, не смотря на нее.

— Прежде чем мы расстанемся навсегда, — сказала она ему, — возьмите мою руку в знак того, что вы прощаете мне…

Он колебался. Он приподнял руку. Тотчас же великодушное побуждение исчезло. Вместо этого явилось гадкое опасение того, что может случиться, если им овладеет опасное очарование ее прикосновения. Рука его опустилась, он быстро отвернулся.

— Я не могу простить ей! — сказал он.

С этим страшным признанием, даже не бросив на Мерси последнего взгляда, он вышел из комнаты.

В ту минуту, когда он отворял дверь, Джулиан не смог скрыть своего презрения.

— Орас, — сказал он, — мне вас жаль!

Когда эти слова вырвались у него, он посмотрел на Мерси. Она отвернулась от обоих, она отошла в дальний конец библиотеки. Первое предупреждение о том, что ожидало ее, когда она опять вступит в свет, дал ей почувствовать Орас. Энергия, поддерживавшая ее до сих пор, исчезла перед страшной перспективой, вдвойне страшной для женщины, позора и презрения. Со слезами на глаза упала она на колени перед небольшой кушеткой в самом темном углу комнаты.

"О, Христос! Сжалься надо мною! " — вот о чем была ее молитва, и только об этом.

Джулиан последовал за ней. Он немного подождал. Потом его ласковая рука дотронулась до ее руки, его дружеский голос успокоительно коснулся ее слуха.

— Оживись, бедное, уязвленное сердце! Прекрасная, очищенная душа, ангелы Господни радуются над тобой! Займи свое место между благороднейшими созданиями Бога!

Он встал с этими словами. Все ее сердце устремилось к нему. Она схватила его руку, прижала ее к груди, прижала к губам, а потом вдруг опустила и стояла перед ним, дрожа как испуганный ребенок.

— Простите меня! — вот все, что она могла сказать. — Я так одинока, а вы так добры ко мне!

Она хотела оставить его. Это было бесполезно — силы ее иссякли, она ухватилась за изголовье кушетки, чтобы удержаться на ногах. Джулиан посмотрел на нее. Признание в любви готово было сорваться с его губ, но он посмотрел на нее опять и удержался. Нет, не в эту минуту, не в то время, когда она была беспомощна и пристыжена, не в то время, когда ее слабость могла заставить ее уступить, а впоследствии сожалеть об этом. Великое сердце, пощадившее ее и сожалевшее о ней с самого начала, щадило и сожалело о ней теперь.

Он также оставил ее, но сказал такие слова на прощание:

— Не думайте о вашей будущей жизни, — сказал он ласково. — Я хочу кое-что предложить вам, когда отдохновение и спокойствие восстановят ваши силы.

Он отворил ближайшую дверь, дверь столовой, и вышел. Слуги, накрывавшие на стол, заметили, что когда «мистер Джулиан» вошел в комнату, глаза его были «блестящее прежнего». Он имел вид (заметили они) человека, «ожидавшего приятных известий». Они готовы были предположить, хотя, конечно, он был очень молод для этого, что племянник ее сиятельства ожидает повышения в своем духовном звании.

Мерси села на кушетку.

В физическом состоянии человека есть границы страданию. Когда оно дошло до известной точки, нервная система становится неспособной чувствовать сильнее. Законы природы в этом отношении относятся не только к телесным страданиям, но и к душевным также. Горе, ярость, ужас имеют также известные границы. Нравственная чувствительность, так же как и нервная, достигает своего периода полного истощения и не чувствует ничего более.