Шикаста

Проход сквозь каменный пояс мне удовольствия не доставил. Там уже чувствовалась подступающая болезнь. Но Камни сплошным кольцом окружали Круг и вывели меня к спокойной реке, кольцом охватывавшей город. Ее рукава сначала расходились, обнимая городскую застройку, затем сливались в обширном озере, из которого вытекали два потока — на восток и на запад. На берегу реки ожидали ялики, скифы, каноэ, и я без проблем переправился через реку. На противоположном берегу музыка Камней смолкла. Сменившее ее молчание оказалось такой глубины, что поглощало звуки шагов, стук строительных инструментов, голоса.

На берегу перед закруглением построек раскинулись огороды, окружавшие город. В них трудились огородники, мужчины и женщины, естественно, не обратившие на меня никакого внимания, ибо я ничем от них не отличался. Облик их производил приятное впечатление: выразительные смуглые лица, открытые воздуху конечности, одежда по преимуществу синего цвета. Синий здесь преобладал не только в одежде, прекрасно сочетаясь с голубизной безоблачного неба.

В городе Круге не было ничего некруглого. Круглый в плане и четко очерченный, он не мог разрастаться за свои границы. Круглы его постройки, накрытые полусферами куполов; цвета стен и кровель нежные пастельные, кремовые, розоватые и голубоватые, желтоватые и зеленоватые, оживляемые ярким солнцем. Город окружала кольцевая дорога, обсаженная деревьями, вдоль которой тянулись огороды. Народу на улицах немного. Раз я заметил группу беседующих в саду, и снова привлекли мое внимание их сила, здоровье, спокойная уверенность. Эти люди не выглядели слабее огородников, так что напрашивался вывод об отсутствии различий между физическим и умственным трудом. Не останавливаясь, я поприветствовал их, и они ответили на приветствие. И снова я обратил внимание на здоровый блеск их коричневой кожи, на их большие, по большей части карие глаза. Все женщины тут были с длинными, чаще каштановыми волосами, украшенными цветами и листьями. Одежда в основном состояла из брюк и туник, синих с белой отделкой.

Облик города менялся. На очередной изогнутой улице, более оживленной, я увидел множество лавок, открытых рынков, торговых палаток и ларьков. Эта улица оказалась тоже кольцевой, идущей по всему городу параллельно первой кольцевой, которую я уже миновал. И на всем своем протяжении она была полностью посвящена торговле. Еще здания, еще улица, полная ресторанов, садов, кафе. Народу много, чуть ли не толпы, но толпы жизнерадостные, дружелюбные. Кажется, сам воздух здесь пропитан юмором, и никакой суматохи. Несмотря на неизбежный шум, глубокая тишина, поразившая меня с самого начала, не нарушается, внутренняя музыка не гаснет, звучит без помех. Гармония сохраняется. Новые улицы, тоже кольцевые. Я приближаюсь к центру, но не замечаю признаков помпы, грандиозности, мании величия, свойственных дегенеративной болезни. Здания в центре столь же пропорциональны, сложены из того же золотисто-бурого камня, что и на окраинах. В этом городе ребенок, привезенный на экскурсию родителями, не почувствует себя в чуждой среде, не ощутит себя ничтожеством рядом с подавляющими гигантоманией сооружениями, не ощутит себя раздавленным пятою Авторитета. Напротив, во всем полное соответствие, равновесие между личностью и средой.

Акклиматизацию я не завершил, на меня накатила печаль, и не мог я с нею совладать. Усевшись возле круглого бассейна, в центре которого бил фонтан, я наблюдал за играющими детьми, за болтающими женщинами, беседующими мужчинами, за смешанными группами из женщин и мужчин. Народ стоял, сидел, прогуливался. Жара смягчалась фонтанами и цветами, легкий воздух плато проветривал легкие. И все пропитывал ясно читающийся подтекст Необходимости: приливы и отливы, вибрации Смычки, обнимавшие население и город, реки и озера, плато и всю планету.

Но я уже ощущал иные вибрации, зачатки распада, приближение начала конца.

Гигантов я еще не видел, но где-то они должны были находиться. Спрашивать я не хотел, чтобы не обнаружить себя пришлым, не возбудить раньше времени беспокойства. Я отправился далее и вскоре обнаружил двоих гигантов мужского пола. Оба чернокожие, в голубых одеждах свободного покроя, похожих на одеяния местных. Они измеряли вибрацию колонны, сделанной из черного отполированного до зеркального блеска камня. Для выполнения этой задачи они пользовались незнакомым мне прибором из дерева и красноватого металла. Колонна стояла вертикально на пересечении двух улиц и, несмотря на необычный здесь черный цвет, не вносила в городской пейзаж мрачной ноты, ибо отражала голубое небо, голубые одежды гигантов и их черные лица.

Признаюсь, что я несколько насторожился, ожидая их реакции на приближение местного. Напомню, что я появился на планете в обличье аборигена. Естественно, что отношения учителя и ученика отличаются своей спецификой и определяются множеством факторов. Вообще, подозрительность является неотъемлемой чертой моей работы. Я всегда должен быть готов к обнаружению признаков Болезни. Итак, я остановился в нескольких шагах, глядя на гигантов снизу вверх, дожидаясь окончания их работы. Закончив, они повернулись, чтобы уйти, и с высоты своего немалого роста заметили меня. Разом их лица осветила вежливая улыбка, искренняя и радушная, они кивнули мне и двинулись прочь, не нуждаясь во мне и не ожидая, что я, в свою очередь, испытываю в них какую-то потребность.

Отсутствие высокомерия и снисходительности в их поведении меня вполне удовлетворило, и я представился, сказав им, что я Джохор и прибыл с Канопуса.

Гиганты уставились на меня, несколько ошеломленные.

Лица их не столь привлекательны и свободны от напряженности, как лица аборигенов, которых я наблюдал на всем пути к центру. Конечно, нелегко чувствовать себя дома в окружении столь отличающихся от тебя существ, всегда требуется усилие для того, чтобы приспособить свое ощущение допустимого. А они столкнулись с еще большим! Гиганты, конечно, канопианцы по складу ума, но увидеть перед собою гражданина Канопуса — не каждому такое выдается на его веку. Обычно общение ограничивается обменом информацией. А тут неожиданно привычное течение повседневности нарушается, и самый обычный с виду абориген оказывается официальным лицом из Центра! К удивлению своему, я тоже смутился и ощутил в себе прилив какой-то детскости. Захотелось того, чего мне вовсе не требовалось: чтобы они поддержали, подняли меня, приласкали — это чувство тут же сменилось во мне стыдом и даже возмущением. Конфликт разных уровней сознания, памяти и реальности, углубил мою скорбь, опечалил еще больше — ведь с нерадостными вестями я прибыл. В довершение всего я почувствовал физическую слабость. Следовало бы, конечно, провести больше времени в Зоне 6, как следует подготовиться. Гиганты заметили, что мне нехорошо, хотели меня поддержать, но я, не желая этого, ибо их прикосновение не дало бы ребенку во мне успокоиться, опустился на плинт колонны. А затем я поднял голову и, глядя на громадные фигуры, деревья за которыми казались ненамного выше, заставил себя произнести:

— У меня новости. Плохие новости.

— Нас оповестили о твоем прибытии, — ответил один из них.

Я медленно переваривал его слова, маскируя промедление своею слабостью.

Что они уже знают? Что Канопус позволил им узнать?

Дело не в том, что мозг гигантов не в состоянии мгновенно усвоить информацию, полученную от канопианского мозга — или наоборот. Нет, все гораздо тоньше и своеобразнее.

Цель фазы развития Роанды, предшествующей Смычке, — создание, если можно так выразиться, сил планеты посредством симбиоза гигантов и аборигенов, для того чтобы в дальнейшем включить это физическое образование, планету Роанда, в систему Канопуса. В течение этой фазы, закончившейся намного скорее, чем ожидалось, обмен информацией между Роандой и Канопусом носил характер эпизодический.

С установлением Смычки силы, вибрации — терминология, конечно, не отличается точностью — планета Роанда влилась в канопианскую систему из множества звезд и планет.