sВОбоДА

«Догнать» Промысел Божий было невозможно. Единственное, что позволялось — не «гнаться» за объяснениями, не выдумать причин, не противиться, потому что и здесь Господь Бог оставлял человеку выбор. Сделать правильный выбор означало встать на сторону того, что было превыше силы вещей, прикоснуться к благодати, невидимой рукой смахивающей с общечеловеческого стола вопиющие «свинцовые мерзости жизни». Невидимая рука рынка толкала мир в пропасть. Невидимая рука Бога придерживала на краю пропасти мир за шиворот, как неразумное дитя.

В определенные мгновения Аврелия ощущала себя иглой, ввинчивающейся в плоть бытия, сквозь капилляры, хрящи и посылающие во все стороны панические сигналы нервные окончания. Не было для нее счастья мучительнее и полнее, чем двигаться сквозь урчащий мясной подземный мир к неведомой цели. Ей было не дано ее познать, но она была готова отдать за нее свою земную жизнь.

Именно для этого, как вдруг открылось Аврелии, она учредила несколько лет назад компанию по прокладке подземных водопроводно-канализационных коммуникаций под освежающим, как прохладный душ в жару, названием «Линия воды». Самое удивительное, что все годы, пока компания пребывала в летаргическом сне, существовала исключительно в электронных реестрах среди аналогичных мертвых хозяйствующих субъектов, Аврелия постоянно думала, точнее не могла забыть о ней, потому что вода была везде. Мир на девяносто процентов состоял из воды, а человек — и того более. Вода была материалом, из которого Бог создал мир. Поэтому «Линию воды» вполне уместно было считать «Линией Бога».

Но это знала одна лишь Аврелия.

Всю свою жизнь, во всяком случае, сколько Аврелия себя помнила, она ощущала себя отдельно, вернее, частично отделенной от окружающего мира, управляемого «силой вещей». При этом она, как жена нелюбимому мужу, вынужденно подчинялась «силе вещей», потому что мир, как вода, был везде.

Иногда соединение с миром предельно истончалось, становилось почти невидимым. Ей казалось, что она может летать, видеть сквозь стены, двигать взглядом горы. Магнитные, держащие в повиновении других людей, линии «силы вещей» расступались перед ней, и она осуществляла задуманное вопреки законам времени и пространства. Время в зависимости от необходимости растягивалось или сжималось. Пространство — утрачивало линейность, сворачивалось в спираль, по которой Аврелия перемещалась из точки А в точку Б, минуя расставленные по маршруту многочисленные ловушки, капканы и засады.

Это было в ее понимании настоящей жизнью.

Когда же в силу различных причин ее связь с миром упрочивалась, и она теряла контроль над магнитными линиями силы вещей, Аврелия ощущала себя устойчиво несчастной. Хотя прекрасно при этом понимала, что несчастье — основа материи, из которой соткан мир. Железные нити несчастья пронизывали материю во все стороны, так что иногда она начинала греметь, как кольчуга, защищающая мир от чего угодно, кроме… несчастья.

Однажды Аврелия случайно наткнулась в Интернете на изречение В. И. Ленина о том, что постижение человеческим разумом материи (бытия) возможно только через противоречивую сумму ощущений органов чувств. Сейчас она уже не помнила, когда именно решила (точнее, за нее кто-то решил), что эта противоречивая сумма должна измеряться деньгами. Чем больше денег было у Аврелии, тем позитивнее представала сумма ее ощущений. Разного рода неприятные вещи тонули, как камни, в тонизирующей денежной воде. Видимо у Владимира Ильича Ленина они точно так же они тонули в другой, как догадывалась Аврелия, еще более тонизирующей воде — власти. Потому-то и жизнь, когда он, парализованный после инсульта, мычал в кресле на колесиках, потеряла для него всякую ценность, потому-то и просил Ильич у Сталина и Крупской яду, отказываясь от жизни без власти и вне власти. А вот водой Александра Македонского и Наполеона, по всей видимости, была война. Она доставляла им власть, деньги, любовь, но лишь как дополнение к первичной, пьянящей, придающей смысл бытию, главной воде — войне.

Разные воды текли сквозь мир, и у каждого человека была своя вода. Каждый знал, какая она и какие рыбы в ней плавают. Но никому в этом не признавался. Прибывая, она приносила человеку облегчение, испаряясь — страдание.

Деньги не только притекали и утекали, как вода, но и имели все шансы реально превратиться в воду. Однажды во сне Аврелия увидела будущее: люди расплачивались за все маленькими и большими бутылками с водой. Достоинство пластиковых «купюр» измерялось степенью чистоты и пригодности для питья содержащейся в них воды. Самыми «сильными» валютами в мире — и такие подробности открылись Аврелии в футурологическом сновидении — считались байкальская вода и вода из ледников Антарктиды, которая, если верить сну, была в новом сухом, как похмельная глотка, мире могучим независимым государством.

Но до того как деньги превратятся в воду, ей предстояло накопить немалую сумму, чтобы хватило на… остров. Аврелия старалась об этом не думать. Ей был не нужен остров. Но все было решено за нее и без нее. Аврелия пускала деньги на ветер, чтобы никогда не накопить требуемую сумму, но они прибывали неизвестно откуда, как вода в наводнение.

Деньги являлись коридором между миром «силы вещей» и «отдельным» миром Аврелии. Все, что ей было необходимо для жизни, требовалось покупать за деньги в мире вещей. Вместе с вещами, едой, алкоголем, движимым и недвижимым имуществом из этого мира в ее душу проникали: болезни, тревоги, плохое настроение, удачные и неудачные сексуальные партнеры, начальники и подчиненные, беспокойства и переживания по заслуживающим и не заслуживающим того поводам.

Миновать коридор было невозможно, как невозможно было преодолеть физическую и физиологическую зависимость от «матери уродов» — действительности. Притяжение действительности было сродни притяжению Земли. Хотя, в иные моменты Аврелия его преодолевала и наслаждалась мысленной невесомостью. Пребывание в границах Божьего Промысла, пусть даже Аврелия была всего лишь инструментом — отверткой, которой надо было завинтить один-единственный шуруп — поднимало ее над действительностью. С божественной высоты очертания земных пределов видоизменялись. Аврелия удивлялась — как зримо выглядит внизу истина, и как равнодушно проходят мимо нее люди, а некоторые еще и поплевывают в нее, швыряют, как в урну окурки. Но неизбывная грусть по этому поводу — эхо божественной любви — растворялась в наслаждении невесомостью и свободой.

Примерно так (она видела по телевизору) невесомостью наслаждались на тренировках космонавты, когда та на некоторое время устанавливалась в просторном салоне специального самолета, переведенного в режим свободного падения. Земля влекла своим притяжением самолет вниз с невообразимым ускорением, но внутри самолета переставала действовать сила гравитации. Помнится, Аврелия задумалась: неужели это происходит со всеми падающими самолетами, и несчастные пассажиры перед неизбежным преодолением притяжения жизни преодолевают еще и притяжение Земли?

Для чего?

Чтобы врезаться в землю, войти в нее, как нож в масло, член в вагину, жизнь в смерть?

И другая глупая мысль посетила Аврелию: если рай существует, то он там, где нет земного притяжения. В сладкой, как сахарная вода, невесомости плавают обитатели рая.

Образ сахарной воды преследовал Аврелию с детства, точнее с ранней юности. Она услышала о ней в детстве, от отца, вернувшегося из заключения. Отец вошел в дом на закате, стреляя глазами по сторонам и как будто к чему-то принюхиваясь. Он был сутулый, с острым соболиным личиком, вздернутыми плечиками (но, может, такое впечатление создавал тесный, явно с чужого плеча, подростковый какой-то пиджачок) и с наколкой на тыльной стороне ладони: «Люди — карты Бога».

Аврелия в пору увлекалась стихами Андрея Вознесенского. Ее потрясла своей смелостью строчка: «Чайка — плавки Бога». В ту пору слово «Бог» писали с маленькой буквы, но Вознесенскому удалось добиться, чтобы в его книге оно было с прописной. Аврелия была впечатлительной девочкой, и, разобрав смысл расплывающихся голубых букв на отцовской руке, немедленно вообразила себе залитый солнцем пляж, бога в белоснежных перьистых плавках, играющего в живые карты-люди с кем-то не очень различимым в ярком свете, но понятно с кем. Они играли в очко. Богу, как догадалась Аврелия, не сильно везло. Каким-то образом ей удалось заглянуть игрокам в карты, и она увидела, что черная масть преобладает. Каждая светящаяся карта Бога немедленно покрывалась двумя-тремя темными, как ночь, картами партнера.