Страница 6 из 107
И дело вовсе не в том, что обнаруженные мемуарные заметки о жизни Кортеса однозначно отрицают подобные свидетельства. Это не так — по той простой причине, что мемуары даже не касаются подобных вещей и не сообщают нам ничего сверхъестественного о жизни Кортеса. Но подобные мнения встают перед лицом общепризнанной истории столь навязчиво, так скандально навязываются человеческому опыту, столь нагло ведут себя перед ликом реальности, что кажется, что они прилагают неимоверные усилия к тому, чтобы убедить всех в собственной достоверности. Они имеют полное право существовать в контексте субъективной веры. Но слишком затруднительным и безосновательным кажется их намерение предстать в качестве исторического факта.
В связи с личностью Иисуса встают аналогичные проблемы[6]. У нас нет никакого желания поколебать чью-либо веру.
Мы не собираемся обсуждать Христа в терминах богословия и касаться образа, который приносит христианам радость уже самим фактом своего существования и который весьма глубоко укоренился в психике и сознании верующих. Нас интересует нечто совсем иное — тот, кто действительно ходил по пескам Палестины две тысячи лет тому назад, в то время как Кортес ступил на камни мексиканской пустыни в 1519 г. Короче говоря, нас интересует Иисус как историческое лицо. Смутный и неотчетливый, образ Иисуса, возможно, был и будет самым резким опровержением наших мифов, ожиданий, представлений и предрассудков.
Чтобы наши суждения об исторически реальном Иисусе были справедливы, мы должны отделаться от собственных предрассудков[7], и особенно от тех из них, которые взлелеяны в нашем уме традиционным церковным преданием. Каждый может научиться оценивать библейский текст беспристрастно — так, словно перед ним исторические хроники, описывающие деяния Цезаря, или Александра Македонского, или Кортеса. Воздерживаться от инстинктивных проявлений веры должен каждый.
В самом деле, можно поспорить с тем, что неизвестно, что лучше, мудрость веры или мудрость неверия. «Вера» может оказаться весьма опасным словом. Вера часто приводит нам на память события, истинность которых постигается верой, а разуму кажется безосновательной. Люди, которые готовы убить всех и каждого, тоже с готовностью заявляют о себе как о верующих. К тому же сомнения всегда сродни вере, ибо они рождаются по преимуществу от благого неверия людей, движимых верой, или из-за массы безосновательных утверждений. Неверие — во всяком случае, та его разновидность, которая присуща, например, воинствующим атеистам или рационалистам, — это всего лишь иная форма веры. Если кто-нибудь утверждает, что не верит в телепатию, или в привидений, или в Бога, то его слова оказываются во многом лишь внешним проявлением внутренних убеждений, которые мы называем верой или неверием.
Однако мы предпочитаем апеллировать к категориям непосредственного знания и опыта. Словом, тот или иной человек либо знает о чем-нибудь — непосредственно, прямо и из первоисточника, — либо нет. Человеку, который дотронулся до раскаленной электрической плитки, не нужно верить в боль. Он знает боль; он испытывает боль; она — реальность, в которой не усомнишься. Человек, который пережил электрошок, не задается вопросом, стоит ли верить в то, что существует энергия, именуемая электричеством. Он получил некоторый опыт, реальность которого невозможно отрицать, в каких бы словах мы его ни выразили. Но если кому-нибудь придется иметь дело не с конкретным эмпирическим объектом, а с чем-то иным, в чем он не смог удостовериться лично, но узнал благодаря объяснениям и разъяснениям других людей, то единственное честное заявление, которое человек может сделать относительно этого объекта, будет звучать так: «Я ничего об этом не знаю». Что же касается тех атрибутов, которые христианские богословы и все христиане традиционно используют, говоря об Иисусе, то нам остается сказать лишь одно: мы ничего об этом не знаем.
Рассуждая в целом и в общем обо всех предметах и явлениях, о которых нам «ничего не известно», мы должны признать, что в принципе все они возможны. Но если мы будем рассматривать их с позиций личного опыта, с позиций общечеловеческой истории и всемирного развития, то придется признать, что некоторые из этих явлений более возможны, чем прочие, более правдоподобны и более вероятны, чем все остальные. Если мы будем честными перед самими собой, то будем вынуждены согласиться с тем, что в этом мире все возможно, но одни события более возможны, чем другие. В мире царит равновесие между различными возможностями и вероятностями. Какая из возможностей реализуется в первую очередь? Что в большей степени согласуется с общечеловеческим опытом? Поскольку достоверных сведений об Иисусе нет, то нам остается полагаться на собственный опыт и исходить из того, что кажется более правдоподобным и вероятным. То есть согласиться либо с тем, что Человек вознамерился жениться и восстановить свои права на престол, или с тем, что Он родился от Девы, ходил по водам и воскрес из мертвых. К тому же наши заключения остаются пока еще предварительными. Но и в таком виде они кажутся достаточно правдоподобными и не апеллирующими исключительно к вере.
Как было сказано выше, сегодня мы уже очень многое знаем о мире, в котором жил Иисус, то есть о том, какой две тысячи лет тому назад была Палестина. Что же касается Самого Иисуса, то никаких подробностей о Его жизни мы так и не узнали. В самом деле, Евангелия, как и Библия в целом, если и являются документами, то весьма схематичными и туманными, которые не отвечают требованиям современной науки и не могут рассматриваться как достоверные исторические свидетельства. Учитывая сложившуюся ситуацию, нам приходится самим выдвигать гипотезы и теории, если, конечно же, мы не хотим оставаться безгласными. Однако не следует растекаться мыслью по древу. Лучше ограничиться системой данных, включающей в себя уже известные науке даты, факты и наиболее достоверные события. На основании этой системы данных, обладающей мощным научным потенциалом, крайне необходимым для построения новых гипотез, начинается обработка скудных, неясных и часто противоречивых свидетельств, известных науке на сей день. Большинство направлений современной библеистики апеллирует к взглядам и мнениям, которые считаются на сей день не вполне проверенными. Так поступают, например, теология и учение Церкви в целом. Однако пока историк строит различные предположения на основании исторического факта, теология и учение Церкви выстраивают свои гипотезы почти исключительно на основании книг Священного Писания, часто не обращая при этом ни малейшего внимания на исторический факт.
В течение двух последних тысячелетий люди спорят, убивают друг друга, ведут кровопролитные войны — и все это лишь затем, чтобы насадить свою трактовку тех или иных мест Священного Писания. Однако для всех ветвей христианства неизменным остается один важный принцип. Когда Отцы Церкви и другие лица спорили еще в далеком прошлом о двусмысленных и противоречивых местах Библии, то в центре их внимания оставался именно смысл этих трудных мест. Однажды одобренное умозаключение, полученное путем предположений и догадок, становилось догмой, которая, подобно мощам, водворялась в церковную раку. Прошли века, и догма стала казаться объективным фактом. Но подобные умозаключения вовсе не являются историческими фактами. Напротив, это всего лишь предположения и догадки, законсервированные в вечной мерзлоте традиции, которая по ошибке постоянно принимается за факт.
Приведем один пример, проливающий свет на процесс формирования догматики. Во всех четырех Евангелиях[8] рассказывается, что Пилат велел укрепить на кресте надпись: «Царь Иудейский». Кроме этих слов, Евангелия более ничего не сообщают нам об этой надписи. Однако в Евангелии от Иоанна (6,15) звучит странное утверждение: «Иисус же, узнав, что хотят прийти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один». И далее: «Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пилат отвечал: что я написал, то написал» (Ин, 19,21–22). Но уточнений и разъяснений этого места нет. У нас нет никаких достоверных сведений о том, действительно ли использовался этот титул при обращении к Иисусу; был ли он официальным и легитимным или напротив. Нет у нас никаких сведений и о том, как именно Пилат должен был бы именовать Христа, чтобы было абсолютно ясно, о Ком идет речь. Чем Пилат руководствовался, укрепляя эту надпись на кресте? Какую цель преследовал?
6
В жизни Иисуса буквально исполнилось множество пророчеств из Ветхого Завета. Корнелий Тацит (ок. 58—117 гг. н. э.) в «Анналах» пишет: «Нерон… подверг тягчайшим мукам людей… которых чернь называла христианами. Прозвание это идет от Христа, который в правление Тиберия был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом». В Евангелиях Пилата не называют прокуратором, он — претор (префект), что исключает возможность прямого заимствования. Христос казнен как политический преступник («Царь Иудейский», соперник Тиберия), то есть «к злодеям причтен», как предсказывал Исайя (53:12), а засвидетельствовали об этом как о свершившемся евангелисты, например Марк (15:28) и Дука (22:37). Единство показаний пророческих мест из Ветхого Завета, исторических хроник и Евангельских повествований не позволяет противопоставлять веру — факту. (Прим. пер.)
7
В данном контексте речь идет скорее о догмах. Церковная догматика для ДУШИ — это то же самое, что хорошо инсталлированная программа для компьютера. Если в нашем мозгу нет полноценного догматико-программного обеспечения или если мы ему не доверяем, то нам придется постоянно изобретать велосипед или ходить пешком. То, что христианская догматика — хорошо инсталлированная программа для мозга, доказано всем ходом истории. В частности, тем, что именно христианские и постхристианские государства достигли в наши дни несопоставимого с другими типами культур уровня развития. (Прим. пер.)
8
См: Мф. 27,37; Мк. 15, 26; Дк. 23,38; Ин. 19, 19–22. (Прим. пер.).