Страница 38 из 50
Аналогичной версии придерживается и Рональд Делдерфилд. Он пишет: «Столкнувшись с вероятностью скорого трибунала и даже расстрела, если посольство Наполеона увенчается успехом, Суам и четыре его товарища-офицера ожидали исхода с понятным нетерпением. Когда из Фонтенбло один за другим прибыли несколько курьеров, требуя немедленного появления Мармона или его заместителя в императорском штабе, беспокойство сменилось паникой. Собрав дивизионных командиров, Суам предложил им действовать сообща и без малейшего промедления. Они должны были выступить в Версаль, тем самым выполнив первый пункт соглашения Мармона с врагом».
Кстати, неплохо было бы разобраться, что это за человек Жозеф Суам, командовавший корпусом в отсутствие герцога Рагузского.
Он родился в 1760 году и был на 14 лет старше Мармона. Обладая почти двухметровым ростом, он поступил на службу в тяжелую кавалерию в 1782 году, а в 1793 году стал дивизионным генералом (в это время Мармон еще был простым лейтенантом). Генерал Суам служил под командованием скандально известных генералов Пишегрю, а затем Моро. За связь с последним в 1804 году он был удален из армии и даже просидел несколько месяцев в тюрьме. После этого Суам долгое время был в опале, а затем служил в Испании, участвовал в сражениях при Лютцене и Лейпциге. В 1814 году Суам командовал 2-й резервной дивизией в 6-м корпусе Мармона.
Вопрос: мог ли такой человек, известный своими роялистскими взглядами и не скрывавший их, открыто содействовать возвращению Бурбонов в апреле 1814 года? Ответ: вполне мог. И уж, во всяком случае, у него не было оснований любить императора и радоваться неожиданному приглашению в его ставку.
Очень интересным представляется анализ, сделанный в 1858 году неким Пьером-Николя Рапетти в книге, вышедшей под не допускающим иных толкований названием «Измена Мармона в 1814 году».
В этой книге Рапетти пишет: «Отъезд герцога Рагузского произошел внезапно и походил на бегство».
Весьма странное заявление, ведь Мармон поехал в Париж по поручению императора! Может быть, чтобы не волновать своих солдат, он должен был готовиться к отъезду подольше или вообще отказаться от поездки?
Кроме того, сам Мармон утверждал, что перед отъездом из Эссона он объяснил генералам, которым он оставлял командование корпусом, причины своего отъезда. При этом он, якобы, пообещал им, что вернется.
Далее Рапетти анализирует поведение генералов 6-го корпуса в отсутствие Мармона. Он пишет: «Вдруг генералы узнали о приезде в штаб офицера по поручениям от императора. Этот офицер стал искать герцога Рагузского, а когда услышал, что маршала нет на месте, он выразил большое удивление, ярость и негодование. Затем он спешно удалился, выкрикивая угрозы».
Не менее странное заявление! Что это за порученец от императора, который не знал, что Мармон самим же императором послан на переговоры в Париж, и который позволил себе говорить на повышенных тонах и угрожать генералам 6-го корпуса? По всем свидетельствам, это был полковник штаба Гаспар Гурго, человек предельно разумный и вежливый, ближайший помощник Наполеона, сопровождавший его впоследствии (уже в чине генерала) на остров Святой Елены. Так вести себя в чужом штабе Гурго просто не мог. Более того, есть свидетельства, что он был послан с приглашением на ужин к императору и, узнав, что Мармона нет на месте, тут же отправился к Мортье. Тот на месте оказался и с удовольствием отправился в Фонтенбло.
По словам Рапетти, генералы 6-го корпуса страшно перепугались. Довод Рапетти прост: «Виновные легко впадают в панику; генералы подумали, что на них донесли, что их раскрыли, почти предали».
Впрочем, все эти объяснения выглядят вполне логичными, но никоим образом не доказывают виновности Мармона. Да, если генералы 6-го корпуса действительно чувствовали себя виноватыми, то они вполне могли испугаться любого приглашения в штаб-квартиру императора. Как говорится, у страха глаза велики (особенно это касается уже «сидевшего» при Наполеоне опального генерала Суама). От греха подальше, они тут же подняли войска и двинули их в сторону Версаля.
Получается почти анекдотическая ситуация: своим невинным желанием отужинать в кампании кого-нибудь из своих маршалов Наполеон спровоцировал страшную драму, закончившуюся его отречением.
Но шутки в сторону, и допустим, что Мармон, находясь в Париже, действительно ничего не знал о намерениях своих генералов?
Очень важным для решения этого вопроса является анализ дальнейшего поведения маршала, ведь совершенно очевидно, что человек, все знающий заранее, и человек, ничего не знающий, поведут себя по-разному.
Что же происходило дальше? Обратимся к свидетельствам Мармона:
Я тут же отправил в Эссон своего первого адъютанта Дени де Дамремона и уже собирался ехать сам, как иностранный офицер, присланный императором Александром, доложил, что 6-й корпус в этот самый момент уже прибыл в Версаль.
В 1815 году я счел своим долгом ответить на обвинения, объектом которых я стал, и тогда я объяснил следующее:
«Генералы двинули войска к Версалю 5 апреля в четыре часа утра, испугавшись за собственную безопасность, угрозу которой они почувствовали после появления нескольких офицеров генерального штаба, прибывших из Фонтенбло 4-го вечером. Действие было произведено, и оно стало непоправимым».
В качестве доказательства своей невиновности Мармон приводит следующее письмо генерала Бордессуля, написанное в Версале 5 апреля 1814 года:
Господин полковник Фавье должен был сказать Вашему Превосходительству о мотивах, толкнувших нас на осуществление движения, которое мы решили предпринять до возвращения господ принца Москворецкого, герцогов Тарентского и Виченцкого.
Мы прибыли всем корпусом полностью. Все без исключения последовали за нами с сознанием того, что мы делаем; при этом мы оповестили войска об этом до начала марша.
Теперь, монсеньор, чтобы успокоить офицеров относительно их судьбы нужно, чтобы временное правительство срочно обратилось к корпусу с заявлением о том, на что он может рассчитывать; без этого можно опасаться, что он не разойдется.
Все господа генералы находятся с нами за исключением господина Люкотта. Этот милый господин донес на нас императору.
Как видим, генерал Бордессуль объявляет Мармону о прибытии корпуса в Версаль, причем характер письма свидетельствует о том, что маршал ничего не знал о происходящем в корпусе.
Очень важно в этом письме и свидетельство о том, что войска были оповещены обо всем «до начала марша». Важно это потому, что все тот же неистовый обличитель Слоон утверждает, что «не зная, куда их ведут, солдаты сперва молчали, но затем, очутившись между двумя линиями австрийцев, они наотрез отказались повиноваться своим офицерам».
Господин Рапетти уделяет анализу этого письма генерала Бордессуля несколько страниц своей обвинительной книги. Вырывая из контекста фразу о движении, «которое мы решили предпринять», Рапетти под словом «мы» подразумевает не генералов 6-го корпуса, отчитывающихся перед своим командиром, а генералов и их командира, которые совместно решили предпринять движение на Версаль. Из этого автор делает удивительный по своей обоснованности вывод о том, что «был значит 4 апреля договор между Мармоном и князем Шварценбергом». Далее Рапетти обвиняет генерала Бордессуля во лжи чуть ли ни в каждом абзаце письма, используя в качестве аргументов четыре «убийственных довода», сводящихся к четырехкратному повторению одной и той же фразы — «это не правда».
О том, как разворачивались события после выдвижения 6-го корпуса, Мармон пишет следующее:
Как я говорил в 1815 году, действие было непоправимым. Тем более, что с генералом противника не было заключено никакого соглашения. Напротив, я объявил о прекращении начатых переговоров. Таким образом, войска оказались выставленными на милость иностранцев, причем не только ушедшие, но и оставшиеся с императором и лишившиеся прикрытия.
Я поехал в Версаль, чтобы провести смотр войск и попытаться объяснить им обстоятельства, в которых они оказались, но не успел я тронуться в путь, как мне сообщили о вспыхнувшем большом восстании. Солдаты кричали, что их предали. Генералы бежали, а войска двинулись на соединение с Наполеоном. Я решил, что должен восстановить дисциплину и спасти их. Ускорив свое движение, я достиг Версальской заставы, где нашел всех генералов; корпус же шел сам по себе в направлении Рамбуйе. Генерал Компан закричал:
— Берегитесь, господин маршал, солдаты встретят вас выстрелами.
— Господа, вы вольны остаться, — ответил я, — если вам так хочется. Что касается меня, то мое решение принято. Через час я либо погибну, либо заставлю их признать мою власть.
Когда я догнал колонну, я увидел много пьяных солдат. Этим нужно было время, чтобы прийти в себя. Я приказал войскам остановиться, а офицерам собраться побригадно слева от колонн. Приказ был выполнен, я спешился и вошел в первую группу офицеров, которая стояла на моем пути. Я говорил эмоционально, с жаром и воодушевлением. Затем в других группах офицеров я повторял то же самое, поручая им передавать мои слова солдатам. В конце концов, корпус взялся за оружие и закричал: «Да здравствует маршал, да здравствует герцог Рагузский!» Затем он двинулся в район Манта, где я предписал ему разбить лагерь.