Разочарованный странник

Я сижу на ступеньках ночного клуба и ничего не вижу, потому что мне залило кровью глаза. Я не знаю, пробило мне голову или только оцарапало. И если пробило, то насколько это серьёзно? Боли я не чувствую — может быть, от шока, а может быть, мне просто не больно. На самом деле я вообще ничего не чувствую. Вытираю глаза и смотрю, стараюсь понять, кружится ли та картинка, которую я вижу. Не кружится!

Передо мной на корточках сидит Брайан, его футболка тоже залита кровью, скорее всего моей. У него на лице написан полный ужас. Рядом стоит Лукас, мой питерский друг, который только сегодня приехал к нам в гости из Ирландии. Он отчаянно спорит с охранниками, ему начинают совать деньги.

Вообще всё произошло очень быстро. Дискотека достигла своего апогея, на танцполе было жарко, как в горячем цеху. Два полуголых диджея дошли до верхней точки неистовства и играли несколько композиций сразу, что создавало невероятный шум. Смесь рейва, электро и всего остального. В центре шума угадывался голос Мадонны. Публика билась в экстазе, постепенно оголяясь всё больше и больше. Помню, рядом со мной извивались три загорелых мальчика в одних трусах и поливали друг друга мартини прямо из бутылки. Мы оказались зажаты в кругу переодетых трансух в белых париках. Несмотря на женскую одежду, ребята были под два метра ростом, их мощные мускулы смотрелись угрожающе. Они так рубились на танцполе, что я стала опасаться, как бы они нас случайно не зашибли.

На сцене происходило светопреставление!

Профессиональные танцоры разжигали публику самым агрессивным образом. Смельчаки из зала тоже забрались на сцену и принялись раздеваться и скакать кто во что горазд. Обнимались, прижимались и облизывали друг друга. Дискотека грозила перерасти в свальную оргию под присмотром охранников с рациями. Вдруг из-за кулис выпорхнул худенький азиатский мальчик с короткой стрижкой. Из одежды на нём были только микроскопические шортики и высокие гольфы до колен, дополняемые кедами. У него на груди были нарисованы блестящие бабочки. И вот он начал танцевать! Помню, я тогда подумала, что он, наверное, занимается балетом и что ничего более зажигательного я в жизни не видела. Я смотрела и говорила себе: вот пусть это так и будет всегда, пусть оно не кончается!

И вдруг меня ударило по голове. В первую секунду я подумала, что одна из трансух всё-таки стукнула меня локтем по лбу. Боли не было, я дотронулась до лба рукой и собиралась продолжить петь, плясать и веселиться. Но тут почувствовала, что мне в глаза течёт кровь. В этот же момент я поняла, что именно меня стукнуло. С потолка упал дискотечный шар, и его сейчас держал Лукас, недоумённо глядя вокруг.

Ну, вы себе представляете, что это такое: шар, обклеенный маленькими зеркальцами, который крутится под потолком и делает «снег». Он-то на меня и свалился по непонятной причине. И почему именно на меня, когда вокруг стояло как минимум пятьдесят человек?

Я сказала Брайану, скорее знаками, чем словами, потому что было очень шумно: «Мне разбило голову, давай отсюда выйдем». Он взял меня за руку и повёл к выходу, расталкивая танцующих, поскальзываясь на разлитом мартини и одновременно звоня Лукасу, чтобы тот тоже шёл к дверям. Но я ничего этого не видела, потому что глаза было не открыть.

И вот мы на улице. Я сижу на ступеньках, у меня на плечах плед с логотипом заведения, мне дали понюхать нашатырь, а ко лбу приложили пластиковый пакетик со льдом. Самое неприятное в этой истории лёд, он очень холодный. Я говорю Брайану:

— Я сейчас буду притворяться, что умираю, но ты не бойся. Нас так скорее отправят в больницу.

Делаю вид, что теряю сознание, сползаю из сидячей позиции в лежачую и закатываю глаза. Охранник суёт Лукасу ещё одну бумажку, и тут лихо подъезжает такси. Меня переносят в машину, и мы все вместе едем через свежий, умытый город, сияющий утренними красками.

В больнице я снова разыгрываю тяжелораненую, меня кладут на каталку, и нас вне очереди пропускают в отделение неотложной медицинской помощи. На вопросы отвечает Брайан, а Лукас в это время держит меня за руку, всем видом показывая, что будет рядом до последнего вздоха (моего). Молодой доктор, дежуривший той ночью, одет в короткий зелёный халатик и выглядит настолько геем, насколько вообще гей может быть геем. Он записывает в журнал наши ответы и просит подождать. Мы остаёмся одни, и меня начинает распирать от смеха. Только представьте, как мы выглядели в своих дискотечных нарядах со стразами, весёлые и полупьяные, хоть и испуганные. Мы, наверное, были ещё смешнее от испуга. Ребята тоже начинают смеяться. Может быть, от шока, а может быть, им просто смешно. Они возят меня по коридору на каталке и обсуждают доктора.

Но вот наш доктор вернулся и привёл с собой такого же молодого хирурга. Тот зачем-то попросил меня подуть в трубочку: проверить, насколько я пьяная. Не понимаю, какая разница, сколько я выпила. Главное, что у меня дырка в голове — из-за дискотечного шара! Хирург не может поверить в историю про шар, он думает, что мы врём или даже бредим.

Он строго спрашивает:

— Это вы её ударили? Бутылкой?

— Нет, это не мы, это шар на дискотеке «Co

— «Co

— О, доктор, неужели вы там бывали? — интересуется Лукас, который уже совсем обнаглел.

— Бывал и посещаю регулярно. Но сегодня я дежурю в ночь, — строго отвечает наш хирург, пресекая тем самым дальнейшие расспросы, и заклеивает мне рану пластырем.

Я думала, меня будут оперировать под общим наркозом, произведут бескомпромиссную лоботомию, а потом зашьют мне голову суровыми чёрными нитками крест-накрест. Но нет, такого веселья не предвидится. Всего лишь перекись водорода и квадратик детского пластыря с нарисованными муми-троллями.

Когда мы выходим из дверей больницы, на часах уже пять. Я настолько хорошо себя чувствую, что могу спокойно ехать домой сама, но мы решаем всё-таки, что ребята меня проводят и переночуют у меня на случай, если мне станет плохо после всех приключений.

Ночь прошла спокойно, и было утро, и наступил день. Когда я встала, дома уже никого не было. Я посмотрела в зеркало — и не испугалась. Пластырь на лбу отлепился, и я увидела рваный маленький шрамик, который, скорее всего, через какое-то время исчезнет. Хотя в этот момент он выглядел довольно-таки кровожадно. Потрогала лоб и почувствовала под пальцами что-то твёрдое. Это был кусочек зеркала, которое оторвалось от дискотечного шара и застряло под кожей, а рафинированный хирург в коротком халатике даже не удосужился посмотреть, как обстоят дела. Ясно, помазал рану антисептиком и залепил пластырем. Я выцарапываю осколок из-под кожи и пишу Брайану эсэмэску: «Доктор пидорас. У меня в голове застрял кусок шара». В ответ приходит эсэмэска такого содержания: «Только что был в душе, смыл с себя твою кровь. Доктор пидорас».

Мы решаем встретиться в кафе, недалеко от театра вчерашних действий. Только что расстались и уже соскучились друг по другу. Как здорово, что Лукас приехал к нам в гости! Всякий раз, как я его вижу, выясняется, что он теперь живёт в другой стране. Заканчивается один контракт, начинается другой. Когда я уехала из Питера в Мариехамн, он ещё пару месяцев прожил без меня на исторической родине, а потом, кажется, отправился в Нью-Йорк. Страны проживания он меняет, как перчатки. Ах да, перчатки же сейчас не носят. Меняет, как мобильники!

Настроение у меня боевое, я наряжаюсь в самое летнее, самое открытое белое платье и сандалии на каблуке. Бегу по солнечным воскресным улицам — и на меня все смотрят. Голова у меня ни разу не закружилась! Сейчас мы встретимся и будем сидеть в уличном кафе, разглядывать проходящих мимо мальчиков и сплетничать. Я закажу себе эспрессо и апельсиновый сок. Ну а Брайан закажет, как обычно, латте. И вот мы будем так сидеть, а вокруг будут ходить туристы из всех стран мира, которые понаехали в наш Стокгольм. И они станут щёлкать фотоаппаратами, чтобы увезти картинку домой и показать знакомым эту улицу, самую красивую улицу в мире, самый-самый лучший город из всех. Туристы уедут, а мы останемся. Нам никуда не нужно уезжать, и мы можем вернуться в это кафе, например, завтра, и послезавтра, и ещё много-много раз, когда будет угодно! Я всегда прихожу в восторг от таких мыслей.