Мудрость Хеопса

Если бы он так неожиданно появился перед обыкновенной крестьянкой, то она, скорее всего, просто бы убежала, не вступая в разговор, но ведь все произошло совсем по-другому! Неужели он сможет забыть, как она сидела там со своими подругами, словно принцесса, в окружении служанок и придворных дам? Разве можно выбросить из головы то, как они храбро защищали ее? А то, что остались с ним — после короткого поединка — и не убежали, боясь, что солдат последует за ними и найдет ее? Наоборот, они решили ночевать на холоде под открытым ночным небом. Поступили бы они подобным образом ради такой же, как они сами, крестьянки? А то, что она пообещала ему серьезные неприятности за неучтивость? О-о, и она не простая крестьянка, это уж точно! Вот если бы он добился ее благосклонности, то потом смог бы рассказать обо всем Нафе, и тот больше не стал бы дразнить брата, что он найдет свою любовь в бедняцкой хижине! Какая жалость!

Но, как бы то ни было, месяц, показавшийся Джедефу вечностью, наконец закончился. Он покинул стены своей школы, словно человек, вышедший на свободу из ужасной тюрьмы, и отправился домой, скучая отнюдь не по своей семье. Юноша встретил родных с той радостью, что была несравнима с их счастьем, и сидел рядом с ними с отсутствующим сердцем. Он не заметил безразличия и вялости, овладевших Гамуркой, поскольку сгорал от нетерпения, и час в родном доме тянулся для него будто неделя. При первой же возможности он уехал к священному храму Аписа в надежде на новую встречу.

Стоял месяц бармуда — воздух был влажным и мягким, позаимствовав у прохлады свежесть, а у жары — живое дыхание, которое пробуждало веселье и страсть. Небо было окрашено легкой, прозрачной белизной с бледно-голубым сиянием вдали.

Джедеф с нежностью взирал на дорогое место и спрашивал себя: «Где же та девушка с прелестными глазами? Вспомнит ли она меня? Злится ли до сих пор? И будет ли мое вожделение все еще таким же пугающим для нее?»

Пустой берег ничего не ответил. Камни были глухи к его зову, и чувство тоски и одиночества овладели юношей.

Даже время насмехалось над ним — сначала надежда заставляла его верить, что девушка еще появится, поэтому оно тянулось медленно и вяло. Потом отчаяние подсказало Джедефу, что она уже приходила и ушла, и тогда время полетело как стрела, пока солнце катилось в своей быстрой колеснице к западному горизонту.

Он по-прежнему бродил вокруг того места, где впервые увидел ее, всматриваясь в зеленую траву, мечтая разглядеть следы ее сандалий. Увы, на траве не осталось ничего, да и вода не сохранила следов ее изящных ног!

Приходит ли она сюда, как раньше, или вовсе отказалась от прогулок, чтобы не встречаться с ним? Где она сейчас? И как ему найти ее? Может быть, позвать? Но кого? Ведь он даже не знает ее имени! Джедеф в замешательстве ходил по берегу, где встретил удивительную крестьянку, подталкиваемый то надеждой, то унынием. Погрузившись в раздумья, он поднял голову к небу и увидел огненное солнце, клонившееся к закату Светило показалось ему похожим на старого, сраженного болезнью великана. Юноша перевел взгляд на широкое поле, по которому тогда убежала девушка, и увидел вдали деревню. Он решил идти туда. На пути ему попался крестьянин, возвращавшийся домой после рабочего дня. Джедеф спросил его, что это за поселение. Крестьянин, с уважением глядя на его форму, ответил: «Это деревня Ашар, господин». Джедеф чуть было не показал ему картину, спрятанную на груди, чтобы задать несколько вопросов о девушке, изображенной на ней, но сдержался.

Он пошел в деревню, и теперь в душе юноши было облегчение. Словно надежда, разочаровавшая его на берегу Нила, сбежала сюда, в это поселение, и теперь он шел, чтоб вернуть ее.

То был вечер, которого он никогда не забудет. Джедеф исходил деревню вдоль и поперек, вглядываясь в лица крестьян. Заходил с расспросами в каждый дом. Вид этого прекрасного воина, его интерес вызвали у жителей любопытство, и его со всех сторон окружили девчонки, мальчишки, юнцы. Они все говорили наперебой, смеялись, заглядывали незнакомцу в глаза, шумели, и Джедеф понял, что попусту тратит время. Наконец ему удалось вырваться из этого окружения, и он заторопился к Нилу во мраке своей души и в темноте быстро надвигающейся ночи.

Чувство утраты разрывало сердце Джедефа на части. Это состояние напоминало ему о суровом испытании, выпавшем на долю богини Изиды, когда она отправилась на поиски останков своего мужа Озириса, погубленного злым Сетхом. Если бы его любимая была видением, являвшимся к нему во сне, то отыскать нечто похожее наяву было бы гораздо проще. Красавец Джедеф влюбился, но то была странная влюбленность — в отсутствие самой возлюбленной. Страсть поглощала его существо не из-за отказа или предательства, капризов времени или козней недоброжелателей. Мучения его были вызваны исчезновением той, которая осталась лишь на рисунке Нафы. Девушка же, реальная, живая, стала ветром, унесшимся через поле. Она бесследно исчезла, оставив в сердце юноши саднящую боль. Джедеф не знал, куда умчался тот ветер, где живет та красавица, и это не давало ему покоя. Как жестоко поступила судьба, обратившая его взор на эту картину! Безжалостная судьба, спокойно взирающая на страдания людей…

Джедеф вернулся домой. В саду его ждал Нафа.

— Где ты пропадал, Джедеф? — спросил художник. — Тебя так долго не было! Приехал Хени!

— Хени? — ошеломленно переспросил юноша. — Правда? Но откуда же я мог знать? Давно он здесь?

— Приехал два часа назад. Он ждет тебя, — Нафа вгляделся в печальное лицо младшего брата и подумал: «С ним что-то творится… Неужели это все-таки любовь?»

Но Джедеф, позабыв обо всем, уже мчался к старшему брату, с которым не виделся столько лет. Хени, точно так же как в былые дни, сидел с книгой в руке. Увидев юношу, он бросился навстречу:

— Джедеф! Как поживаешь, о доблестный офицер? Как ты вырос, как возмужал! Я так рад видеть тебя!..

Они долго сжимали друг друга в объятиях, и Хени благословлял его именем владыки Ра. Качая головой, он все повторял:

— Как летят годы, Джедеф! Твое лицо все такое же красивое… смотреть на тебя удовольствие. Ты похож на тех бесстрашных солдат, которых по окончании великих сражений царь одаривает своим благословением и чей героизм увековечен на стенах храмов. Мой дорогой Джедеф, как же я счастлив видеть тебя спустя столько лет!

Преисполненный радости, Джедеф сказал:

— Я тоже очень счастлив, дорогой брат. Послушай, ты совсем не похож на жреца! Ты не тучен, как они, напротив, строен, в тебе столько достоинства, ум так и светится во взоре! Ты уже закончил обучение, мой дорогой Хени?

Хени, улыбнувшись, сел на ложе и пригласил брата присесть рядом.

— Жрец никогда не перестает учиться, ибо знания бесконечны, — улыбнулся он. — Кагемни писал: «Ученый муж стремится к знаниям от колыбели до могилы и все равно умирает невеждой». Тем не менее первую стадию своего обучения я завершил.

— Расскажи, как тебе жилось в храме, — попросил Джедеф.

Хени внимательно посмотрел на младшего брата.

— О, как же давно это было! — воскликнул он. — Когда десять лет назад я слушал тебя, а ты забрасывал меня тысячью вопросов, помнишь, Джедеф? Не удивляйся, потому что жизнь жреца проходит между вопросом и ответом или вопросом и попыткой ответить на него. Вопрос — это сущность духовной жизни. Джедеф, ты хочешь узнать о жизни в храмах? Я могу рассказывать не обо всем, что мне известно. Это тайна, святая святых. Скажу лишь то, что веду там жизнь, наполненную внутренней борьбой. Верховные жрецы приучают нас делать тело чистым и послушным нашей воле, затем передают священное знание, ибо на чем же взойдет добро, как не на хорошо подготовленной почве?

— А чем занимаешься ты, дорогой брат? — спросил Джедеф.

— Я скоро стану слугой на жертвоприношениях владыке Ра, да восславится его имя. На меня обратил внимание верховный жрец. Он предсказал, что через десять лет я буду хорошо известен в Мемфисе.

— Я верю, что это пророчество обязательно исполнится, — страстно сказал Джедеф. — Ты замечательный человек, брат мой!