Похищенный

– Необычное имя.

– Так звали моего брата. Собственно, с этого все и началось, мистер Геллер. Мой брат умер в юном возрасте. Ему едва исполнилось семнадцать лет.

– Простите меня.

Она изогнула одну бровь фатальной дугой.

– Он погиб в автомобильной катастрофе. Правда, никто не был виноват в этом. Винсон любил быструю езду. В том году его любимой машиной была, кажется, «поуп толедо». У него была машина, которую он в один миг мог превратить из «родстера» с ковшеобразными сиденьями в солидный семейный автомобиль с большим крытым кузовом. Однажды он остановил машину, – она указала в сторону улицы и подъездной дороги, – ...убрал большой кузов, и когда дорожный полицейский, который преследовал его, заметил машину и подъехал, то почесал затылок и сказал, что готов поклясться, что именно за этой машиной он гнался, но у нее почему-то совершенно другой тип кузова.

Я вежливо улыбнулся.

Она усмехнулась, потом вздохнула.

– Мой красный «мерседес» Винсон любил не меньше. Он надевал защитные очки, садился в машину и выжимал из нее всю скорость, на которую она была способна. Я была с ним, когда... лопнула шина. Звук был похож на выстрел из пистолета. Мы ехали под уклон по направлению к Ханимэнз Хилл, впереди была река, и мы наехали прямо на перила моста. Я чуть не утонула. До сих пор хромаю... одна нога короче другой, – она покачала головой. – Он очень любил быструю езду.

Я не знал, что сказать, и поэтому промолчал.

Она посмотрела на меня своими синими грустными глазами.

– Поэтому я назвала моего первого сына Винсоном. Мне казалось, что благодаря этому мой брат как бы будет продолжать жить с нами. Мой Винсон родился в этом доме, и тут же все газеты окрестили его «стомиллиондолларовым ребенком». Даже наша собственная газета «Пост» называла его так.

Все это смутно было мне знакомо.

– У него случайно не было кроватки из чистого золота?

– Да никакое это не было чистое золото, – раздраженно проговорила она. – Ее подарил Винсону наш хороший друг, король Леопольд. Кажется, он был королем Бельгии.

– Ах, этот король Леопольд!

– Это был красивый и щедрый подарок, но золотым в нем было только покрытие... И все же газетчикам удалось превратить его в золотую колыбель баснословно богатого младенца. Тогда и начали приходить эти письма.

– Письма?

Она нетерпеливо помахала в воздухе рукой с сигаретой, от которой поднимался вьющийся дымок.

– Письма, телеграммы, даже анонимные телефонные звонки, хотя наш номер не был включен в телефонную книгу. Преступники желали получить «золотую кроватку» в качестве платы за то, что они не похитят моего ребенка.

– О-о!

Она покачала головой.

– Маленький Винсон не мог жить нормальной жизнью, его постоянно держали взаперти. Мы провели в ограде ток, вокруг дома патрулировали вооруженные охранники. Но, несмотря на все это, преступник сумел проскользнуть мимо охранников, поставил лестницу под окном детской – точно как в имении Линдбергов – и уже перерезал тяжелую металлическую сетку, когда нянька Винсона заметила его и закричала.

– Ваши люди поймали его?

– Нет. Они начали стрелять в воздух, и он убежал в темноту. Оставил лестницу и несколько следов, но выследить его по ним было невозможно. Так продолжалось несколько лет. На их угрозы похитить ребенка мы отвечали усилением охраны. Но в конце концов все кончилось.

– Как?

Она посмотрела в сторону улицы.

– Нас с Недом дома не было. Мы были в отъезде, на традиционных скачках в Луисвилле, штат Кентукки. Знаете, у меня было предчувствие... чувство, что должно произойти что-то страшное. Это такая особая чувствительность, правда, я не могу дать ей точное определение. Но время от времени у меня появляется чувство приближающейся смерти. Я решила, что это моя смерть близится, и в гостинице написала Винсону длинное письмо, где говорила, как сильно я его обожаю.

– И что случилось?

– За Винсоном в то утро присматривал один из слуг, мужчина. Было воскресенье. Винсон перешел улицу, чтобы поговорить с другом; мальчики начали играть в салки, и Винсон, убегая от друга, выбежал на дорогу перед небольшим автомобилем. Как мне сказали, этот автомобиль ехал очень медленно. Он лишь толкнул Винсона, отчего тот упал. Шофер затормозил и не наехал на него. Казалось, Винсон пострадал совсем немного.

– Можете продолжать, миссис Мак-Лин.

Она продолжала смотреть на улицу; по ее щеке стекала единственная слезинка, мерцающая, словно драгоценный камень.

– Его подняли и отряхнули пыль с его одежды. Врачи сказали, что поскольку внутренние органы не пострадали, ничего делать не надо и что у него все будет в порядке. Однако через несколько часов моего мальчика парализовало, и в шесть часов вечера, когда меня еще не было, он умер. Ему было восемь лет. Он так и не увидел моего письма.

Я не выразил ей своего сочувствия: оно было бы слабым утешением для столь глубокой и старой раны.

Она повернула голову от окна, посмотрела на меня и улыбнулась сдержанной, вежливой улыбкой. Слезинку она вытирать не стала – она гордилась ей не меньше, чем всеми своими драгоценностями.

– Вот почему, мистер Геллер, я хочу помочь Линдбергам. Все то удовольствие, которое я получала, устраивая различные приемы, покупая дорогие вещи или жертвуя деньги на благотворительные цели, – все это, скажу я вам, есть пустота и бессмыслица по сравнению с тем внутренним удовлетворением, которое я почувствую, если смогу вернуть ребенка в материнские руки.

Эта тирада была очень похожа на глупое разглагольствование профессора Кондона, но на меня она подействовала по-другому. Возможно, она была испорченной, изнеженной и легкомысленной светской дамой, однако ее порыв был обусловлен ее собственной болью и пережитыми страданиями, и это не могло не тронуть даже такого неисправимого циника, как ваш покорный слуга. И хотя этот образ – она выходит из тумана с ребенком на руках и вручает его матери – представляется до смешного глупым, было очевидно, что у нее доброе сердце.

Она закурила еще одну сигарету от декоративной серебряной зажигалки.

– Вы верите в проклятие, мистер Геллер?

– Я верю в реальные вещи, миссис Мак-Лин. Если вы хотите спросить меня, думаю ли я, что ваш сын умер потому, что вы обладаете бриллиантом Хоупа, то нет, я так не думаю. По крайней мере, не в том смысле, какой вы в это вкладываете.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Может быть, этот камень есть зло. Я попросила священника освятить его, и теперь мне хочется думать, что он принес удачу. Иногда мне и везло в этой жизни.

– Вы удачливее многих людей, которых я знаю.

– Говорят, этот синий бриллиант триста лет назад выкрали из глаза какого-то идола в Индии. Мария Антуанетта носила его на колье... и после революции его снова украли.

– Мария не долго бы его носила, ведь ее вскоре гильотинировали.

Она рассмеялась – впервые за все время, пока я был там. У нее был приятный гортанный смех, который шел ей не меньше, чем ее богатство.

– Предание гласит, что до него нельзя даже дотрагиваться. Друзьям я не советую его трогать и в течение многих лет держу его подальше от моих детей.

– Похоже, вы верите в это проклятие.

– Нет, не совсем. Боже, я привыкла к нему, и он меня совсем не пугает. Я даже полюбила эту глупую штуковину. И почти все время ношу его.

– Что-то я не вижу его на вас.

– Не видите на мне? А вы разве не заметили? Сегодня его носит Майк.

Услышав свою кличку, датский дог поднял голову и посмотрел на меня так, словно я был глупейшим существом на всей планете. Что ж, этот пес имел полное право смотреть на меня свысока, учитывая, что простое ожерелье из «искусственных камней» на его жестком ошейнике содержало самый знаменитый в мире бриллиант – камень в блестящей оправе размером с бильярдный шар. Он подмигнул мне.

И то же сделала миссис Мак-Лин.

– Останьтесь на обед, мистер Геллер, – сказала она, вставая. – Мы с вами выпьем и затем поговорим о Гастоне Минзе, похитителях и сумме выкупа.