Похищенный

Потом неожиданно Линдберг поднялся.

– Спасибо, что вы приехали, агент Уилсон.

Уилсон, обескураженный тем, что ему так быстро предлагают уйти, встал и сказал:

– Спасибо, что поделились со мной новой информацией, полковник.

– Я хочу, чтобы вы не беспокоили этих спиритов, – сказал ему Линдберг, и слова его прозвучали как приказ.

– Простите? – глухо спросил Уилсон.

– Эти спириты. Если они законопослушные граждане, что вполне вероятно: ведь вы знаете, экстрасенсорное восприятие реально существует, – то я не хочу, чтобы их беспокоили. Если же на самом деле они являются членами банды похитителей, то я не хочу, чтобы действия полиции поставили под угрозу благополучие моего сына. В этих письмах ясно написано, что если я хочу вернуть своего сына живым и здоровым, то должен исключить участие полиции в этом деле. И я намерен придерживаться этого, агент Уилсон.

Линдберг холодно кивнул, и Уилсон понял, что встреча закончена.

Я проводил его к машине. Брекинридж и Шварцкопф остались с Линдбергом, что меня вполне устраивало. Я хотел переговорить с Уилсоном с глазу на глаз.

Мы немножко постояли и поговорили вполголоса. Я рассказал ему о бандитском притоне, который мне показал Диксон, и он проявил к моему рассказу большой интерес.

– Вы знаете Пэта О'Рурке из Чикаго, Геллер? – спросил Уилсон.

– Конечно, – ответил я. – Он замечательный парень.

– Он сейчас работает со мной в Нью-Йорке, – сказал Уилсон. – Я собираюсь поручить ему проникнуть в спиритическую церковь в Гарлеме. Мы узнаем, откуда у этих «спиритов» столько сведений о похищении.

– О Турке прекрасно справится с этой задачей, – сказал я.

О'Рурке в течение трех месяцев работал в организации Капоне в качестве секретного агента, когда Элиот, Айри и Уилсон сколачивали дело против Капоне. Он будет самым подходящим человеком, чтобы обнаружить связь между Капоне, Маринелли и его прихожанами.

– Как идут поиски Боба Конроя? – спросил я.

– Этот сукин сын исчез с поверхности земли, – хмуро сказал Уилсон.

– Тогда поищите его в озерах, – посоветовал я.

Он кивнул, вздохнул и сказал:

– Геллер, какие бы разногласия между нами ни возникали, я хочу сказать вот что: я очень признателен вам за то, что вы делаете. Я имею в виду, что вы держите меня в курсе событий, потому что в противном случае я не имел бы никакой информации и был бы фактически выключен из игры.

– Чудненько. Может, в этом году скостите мне немного налогов?

– Пошел ты, – добродушно сказал Уилсон, сел в свой черный «форд» и укатил в Нью-Йорк.

Я провожал его взглядом, когда ко мне подошел Шварцкопф. Он сказал:

– Вам нужно присутствовать на допросе, который сейчас происходит здесь.

– Честное слово, – сказал я, – мне начинает нравиться эта новая тенденция в нашем сотрудничестве.

В комнате для слуг стояли несколько элегантных полицейских и помятый пузатый инспектор Уэлч. В середине комнаты на стуле, поставленном на плетеный ковер, сидела смазливая пухлая девица лет двадцати в черном костюме горничной с кружевным фартуком. У нее были короткие русые волосы, бегающие карие глаза, круглое лицо и слегка выступающие вперед передние зубы, делающие ее немного похожей на прелестного бурундучка. В руках, которые у нее лежали на коленях, она сжимала белый носовой платок.

Позади нее, положив пальцы на клавиатуру машинки, сидел полицейский-стенограф в штатском.

– Мисс Шарп, – сказал Шварцкопф, – мы должны взять у вас показания.

– Я уже дала вам показания, – сказала она властным тоном, хотя, возможно, это впечатление производил ее английский акцент.

– Нам хотелось бы уточнить некоторые детали.

Она поджала губы, подняла подбородок и проговорила надменно, будто строптивая ученица:

– Почему вас так интересует моя личная жизнь? Занимайтесь своим делом и разыскивайте этих похитителей.

Она держалась холодно и вызывающе, но видно было, что это большей частью маска; ее глаза и руки непрерывно двигались. Она нервничала, как женщина, у которой муж нашел под кроватью любовника.

Вмешался инспектор Уэлч:

– Послушай, сестренка. Мы только выполняем работу. Не делай хуже себе. Разумеется, такой красотке, как ты, нечего скрывать.

Уэлч пытался говорить ласково, но у него получалась угроза.

Не надо меня пугать, – сказала она.

Уэлч вытаращился на Шварцкопфа, который сказал:

– Все остальные слуги из дома Морроу охотно ответили на наши вопросы. Почему вы такая упрямая, мисс Шарп?

– Хотя меня возмущает этот допрос, я тоже ответила на ваши вопросы, потому что у меня не было другого выхода!

Ее вызывающее поведение удивляло, но меня не проведешь. Я видел, что за показной дерзостью скрываются слабость и страх.

Шварцкопф сказал почти умоляющим тоном:

– Разве вы не хотите помочь мистеру и миссис Линдберг вернуть их ребенка домой?

Она опустила голову и кивнула. Потом вздохнула.

– Ладно. Задавайте ваши вопросы.

Уэлч кивнул стенографу, чтобы тот начинал печатать, и сказал:

– Пожалуйста, назовите ваше имя, возраст и место рождения.

– Меня зовут Вайолет Шарп. Я родилась в 1904 году в Англии, в Беркшире. Около двух с половиной лет назад я переехала из Англии в Канаду. Я пробыла там примерно девять месяцев и приехала в Нью-Йорк.

– И начали работать на семью Морроу?

– Вначале я зарегистрировалась в бюро по трудоустройству Хатчинсона на Медисон-авеню, где у меня взяли интервью для миссис Морроу, а потом я получила должность кухарки, которую занимаю по сей день.

– Вы обзавелись друзьями мужского или женского пола в Нью-Йорке или Нью-Джерси?

– Нет, друзей у меня не было.

Она была слишком хорошенькая, чтобы это была правда.

В голосе инспектора послышалось раздражение.

– С тех пор как вы приехали в Нью-Йорк из Канады, вы ни разу не выходили погулять в обществе друга или подруги?

– Нет. У меня здесь никого нет, кроме сестры Эмили.

– Где она проживает?

– В Энглвуде. Она работает на одного из друзей семьи Морроу.

Уэлч подошел к ней с другой стороны и сделал еще одну попытку:

– С момента вашего приезда в эту страну вы хоть раз бывали на приемах, на вечеринках, в театре, в кино или в ресторане с любым мужчиной или любой женщиной?

Она подумала, потом сказала:

– Да.

Уэлч проговорил с напускным сарказмом:

– Ну и расскажите нам об этом, мисс Шарп.

– В воскресенье пополудни мы с сестрой шли по Энглвуду...

– В какое воскресенье?

– Двадцать восьмого февраля.

– Этого года?

– Этого года. Мы шли с ней по Дайдекер-стрит, и из машины нам помахал какой-то мужчина. Я приняла его за одного из работников Морроу и помахала в ответ. Он остановил машину, я подошла к нему, поняла свою ошибку и объяснила, что приняла его за другого.

– Что он сказал?

– Он сказал: «Все в порядке. Куда вы идете?» И я ответила: «Мы идем в город». Он пригласил меня и сестру поехать туда в его машине, что мы и сделали. Во время поездки мы любезно беседовали, и тот джентльмен сказал, что хотел бы однажды вечером пойти со мной в кино, если я не против.

– Что вы сказали?

– Я сказала, что согласна.

Согласилась слишком быстро для девушки, которая в течение нескольких лет обходилась без дружка или подружки.

– И что он сказал?

– Он попросил у меня телефонный номер, и я дала его ему.

– Вы имеете в виду номер телефона в доме Морроу?

– Да. Он поинтересовался, кого ему спросить, когда он позвонит, и я сказала, чтобы он попросил Вайолет.

– Он позвонил?

Она кивнула:

– Примерно без десяти восемь вечером первого марта.

То есть в день похищения.

– Что он сказал?

– Он спросил, не хочу ли я с ним прогуляться. Я сказала, что хочу, но освобожусь не скоро, потому что еще не приготовила обед. Вскоре после этого он подошел к черному входу в кладовой в доме Морроу.

– Что вы сделали?

– Я надела шляпу, пальто и вышла. С ним было еще двое мужчин, которых я никогда раньше не видела. Вчетвером мы поехали в кинотеатр в Энглвуд, и после окончания фильма он привез меня обратно к дому Морроу. Было, кажется, одиннадцать часов ночи.