Ленин. Жизнь и смерть

Вряд ли Ленин мог быть до конца откровенен и с Кларой Цеткин, скорее всего в пределах, возможных для человека его склада. Он рассказал ей, что Радек был с самого начала против вторжения в Польшу, и даже намекнул на то, что между ними были жестокие споры, кончившиеся полным разрывом отношений. Но, продолжал он, некоторое время назад они помирились в процессе долгого разговора, происходившего между ними по телефону поздней ночью, даже ближе к утру. Вряд ли Радек осмелился бы звонить Ленину, да еще «ближе к утру». Видимо, Ленина очень тревожило происшедшее и он сам позвонил Радеку. Тот всегда ходил у Ленина в политических дурачках. Тем неприятнее было сознавать Ленину, что Радек, а не он, оказался прав.

По всей видимости, разговор Ленина с Кларой Цеткин происходил в начале октября, когда Ленин все еще тяжело переживал утрату: смерть Инессы Арманд, скончавшейся от холеры на Кавказе. Ее тело было привезено в Москву. Ленин хоронил ее, и сам у ее гроба выглядел, как тень. Он так похудел, что его трудно было узнать. Он любил ее больше всех женщин, какие у него были, преданно и бесконечно. Крупская была для него няней, товарищем, соратником, спутницей жизни, которой он во всем доверялся. Она ухаживала за ним, когда он болел, следила, чтобы он вовремя ел, подстригала ему волосы, когда они отрастали. Но только Инесса Арманд, полуфранцуженка-полушотландка, дочь актеров, была той женщиной, которая умела зажечь в нем радость жизни. Ее смерть, последовавшая вскоре после поражения Красной Армии в Польше, стала для него ударом, от которого он так и не оправился. С тех пор он начал стремительно стареть. Как пишет Клара Цеткин, во время их встречи его лицо, покрытое глубокими морщинами, выражало такое горе и страдание, что ей невольно захотелось сравнить его с образом распятого Христа: «Пока Ленин говорил, лицо его у меня на глазах как-то съежилось. Бесчисленные большие и мелкие морщины глубоко бороздили его. Каждая из них была проведена тяжелой заботой или же разъедающей болью. Выражение затаенного страдания, которое невозможно передать словами, было на его лице. Меня охватило чувство жалости к нему, я была потрясена. В моей памяти возник образ распятого Христа, работы средневекового мастера Матиаса Грюневальда. Кажется, это распятие имеет свое название: „Муж скорбей“. Христос на кресте Грюневальда совсем не похож на знаменитый образ распятого Христа, выполненного Гвидо Рэни, — на сладчайшего, всепрощающего мученика, „жениха небесного“, утешителя старых дев и несчастных в браке женщин. Христос Грюневальда истинно мученик, истерзанный страданиями человек, человек глубоко скорбящий, переживающий смертную муку, — ведь он взял на себя все грехи мира. Вот таким, „мужем скорбей“, и явился мне Ленин, раздавленным горем, сломленным, тяжко переживающим невзгоды и боль, доставшиеся русскому трудовому народу».

Возможно, далеко не всякому придется по вкусу то, что Клара Цеткин сравнивает лицо Ленина с ликом распятого Христа. Ленин и сам не одобрил бы подобное сравнение и даже был бы, возможно, раздражен им, хотя иногда и ронял такую фразу, что он, мол, несет на своих плечах непосильный крест. Убежденный атеист, одержимый мыслью разрушить институт Церкви и упразднить религию как таковую вне зависимости от конфессий, он заявлял, что во все века поклонение Христу было инструментом угнетения народных масс. И все-таки, при всей неуместности этого сравнения К. Цеткин, отдаленное сходство было — в выражении лица: Ленин был измученным, больным человеком, крайне истощенным перегрузками в работе и ответственностью, которую он сам взвалил на себя. Его хронически терзала бессонница, он страдал от чудовищных головных болей, причиной которых могла быть пуля, засевшая в его теле и, как предполагали врачи, пропитанная ядом кураре, хотя точно этого никто не знал. Крупская вспоминала, что в конце 1919 года он выглядел ужасно, как тяжело больной человек. В тот период он мог подолгу сидеть, застыв в неподвижной позе, глядя перед собой в одну точку пустыми глазами, не в состоянии что-либо делать. На фотографии, сделанной в июле 1920 года, мы видим его глаза, сосредоточенные, в тревожном ожидании, под глазами — темные круги, рот крепко сжат, как будто он превозмогает боль; на лбу пролегли глубокие продольные морщины; их пересекают поперечные борозды, которые расходятся от переносицы наподобие ветвей дерева — такие исполосованные напряженными морщинами лбы иногда наблюдаются у людей безумных. Это лицо человека, снедаемого тревогами и скорбями, человека, молчаливо взывающего о помощи и знающего, что помощи ждать неоткуда.

В трудные дни 1919 года, осенью и зимой, Инесса часто заходила к нему и иногда приводила с собой свою младшую дочь, Варвару. Они сидели на кухне, и в этой тесной компании Ленин давал волю своему воображению. Он мечтал вслух, описывая, какая прекрасная жизнь будет при коммунизме, когда настанут мир и изобилие. Девочка слушала, и глаза у нее сияли. В те редкие минуты он снова радовался жизни. И вот Инессы больше нет, она умерла, а с ней умерло что-то и внутри у него. Впереди был долгий, изнурительный путь к безрадостному будущему. «Трудна и беспощадна задача коммунистов», — сказал он когда-то, но эта задача оказалась во сто крат труднее и беспощаднее, чем он мог тогда предположить.

Машина приходит в негодность

1921 год принес России долгожданный мир. Белые армии прошли почти до самой Москвы и Петрограда, оставив позади себя разруху и опустошение. Несколько лет непрерывных войн в России принесли только поражения, и ни одной победы. Позже Ленин будет утверждать, что большевики одержали верх над своими врагами, потому что их стратегия была мудрее и, кроме того, потому что весь мир признал правильность политики советской власти. Но по сути дела большевики завоевали власть в стране, облапошив народ. Генералы Белой армии не умели или не хотели путем умеренной революции ввести в государстве преобразования, которые требовало население. Ленинский экстремальный коммунизм заполнил вакуум. Это было не то, чего хотели народные массы, но их никто и не спрашивал.

Ленин был хозяином России. Только он обладал престижем и авторитетом, дававшими ему полное право изобретать любые правила и порядки, по которым должна была жить вся страна. Центральный Комитет мог заседать сколько угодно, наркомы могли как угодно спорить, обсуждая животрепещущие вопросы, выносить решения на голосование, но эти ночные бдения, похоже, они устраивали для того, чтобы составить Ленину компанию, чтобы он не скучал в одиночестве. Фактически он и только он единолично издавал декреты и сам же проверял их исполнение. Он раздавал их щедрой рукой направо и налево.

Однако установленный Лениным режим был сопряжен с постоянными возмущениями в народных слоях, покоя в стране не было. Весной 1919 года по улицам Петрограда прошла демонстрация рабочих Путиловского завода. Они несли плакаты, на которых было написано:

Люди были возбуждены и недовольны — уж слишком велики были жертвы, которых от них требовали. Большинство фабрик и заводов было закрыто из-за того, что не было сырья. Крестьяне уничтожали зерно и скот, чтобы они не попали в руки продотрядов. Хозяйство было парализовано. Ленин знал, в каком отчаянном положении находится страна. В своем письме к Кржижановскому в феврале 1921 года он писал:

«Самая большая опасность, это — забюрократизировать дело с планом государственного хозяйства.

Это опасность великая…

Очень боюсь, что, иначе подходя к делу, и Вы не видите ее.

Мы нищие. Голодные, разоренные нищие».

Сподвижники пытались подсказать Ленину, что неплохо было бы чуть ограничить власть Центрального Комитета, например, передав функции руководства заводами и фабриками профсоюзам. Ленин яростно этому воспротивился. Он резко им возразил, сказав, что подобные заявления граничат с изменой революции и являются анархо-синдикалистским уклоном. Во главе группы, потребовавшей большей самостоятельности для рабочих профсоюзов, стояли Шляпников и Коллонтай. Ленин заклеймил их как еретиков. Шляпников в прошлом был рабочим-металлистом, а Коллонтай — журналисткой. Они, конечно, не дотягивали в интеллектуальном отношении до уровня Ленина и были бессильны в споре с ним. Он буквально забивал их аргументами и, как всегда, не церемонясь, жалил ядовитыми словечками. Тем не менее движение, известное как «рабочая оппозиция», существовало, и это свидетельствовало о растущем недовольстве рабочих. Ради чего Россия должна была терпеть семь лет беспрерывной войны? — задавались они вопросом. Не для того ли, чтобы теперь ими правила горстка засевших в Кремле чиновников, которые даже не желали выслушать справедливые требования народа?