Страница 11 из 16
вдох сжигает запалом, выдох греет пропажей
вроде даже не важно, что опять с падежом
ведь когда ты застрял в этом зимнем бессрочном
ледяном одиночном, то на голос-изгой
что читает сквозь иней, запинаясь на точках,
ты идешь, как в последний и решительный сбой
через темные коды, через выходы, входы
понимая, свободен – это значит один
площадь, мусор на ветер, подзнаменная кода
звезды ищут, где чище, птицы ищут, где клин
масса жи
А.Н. Житинскому
Эта лестница в ноль, финиш, ни чердака, ни подвала
Старый Мебиус жизнь закрутил в подставную спираль
И взлетают слова, исчезая в пустых интервалах
И сливается ночь, оставляя тоску вечерам
Но ответьте, милорд, где тот дом, что казался недвижным
Где синоним глагола украсил расхристанный лифт
Где разбуженный Снюсь, притворяясь киношным и книжным
Попивает чаек, превращая историю в миф
Где от старых подков в соответствие с логикой Брумма
Вечный праздничный ток, и никто не сидит в темноте
Вы молчите, милорд. Проступает в свеченье угрюмом
Полный список потерь на последнем горящем листе
Да, такая фигня – как бы ни был сюжет безупречен
Заливной хэппи-энд и финальный поклонный прогиб
Все дороги, как прежде, приводят на Черную речку
Где Дантес и Данзас увлеченно считают шаги
сценой
утром по хрупкому мутному в неживой
кухонный сонный воспламеняя газ
глаз не открыв и на ощупь как под водой
просто всплываешь вверх или мимо касс
из декораций вывернешь стукнувшись по пути
вслух что-то скажешь повиснет на бельевой
фраза без мазы ведь ты здесь один прости
аплодисменты плод воспаленного твоего
и по деталям картину маслом вчера опять
ведь вроде зарекся но снова поставим крест
радио длинной рекламой потянет вспять
словно суфлер чья назойливость надоест
и вдруг понимаешь тут что-то совсем не так
как было на самом и стоп – почему ты здесь?
а в зрительном небе – тишайшая темнота
и ты не узнаешь сколько свободных мест
двойная
опять между нами двойная сплошная
но выйти на встречную легче всего
куда тяжелей продираться по краю
зиме оставляя поэзию швов
а мимо в отбойники старые звезды
туда же и новые чуть погодя
и памятник снова оставлен бесхозным
и вечер бесцветен как голос вождя
пусть не доберешься до марта трамваем
пусть северный ветер срывает призыв
и путает город кругами кругами
и ангелы греются крылья сложив
и спрятаны за непреложность преамбул
и майские ямбы и летний верлибр
потерянный смайлик танцующий мамбо
а дальше по списку твои корабли
но птицы вернутся и вспенятся вербы
и звезды зажгутся одна за одной
ведь в каждом втором отражается первый
из встречных огней за двойною сплошной
баллада о фляге
вечер был шумным и в центре его на подмостках
автор стихи свои сеял на ветер который под коркой
публика слушала тихо вином запивая
(или каким-нибудь кофе – не все они были поэты)
время стекало в песок или потустраничные танцы
а в промежутках за грохотом аплодисментов
автор все время отхлебывал что-то
из фляги в кармане
голос на время терял облеченные ориентиры
и отрывался взлетая без всякого смысла
ну а потом после рифмы особенно трудной
дверцы и сердца
что из секондхэнда с сезонною скидкой
делая вид что задумался над переводом
автор немедля отхлебывал что-то
из фляги в кармане
(видимо, в данном стихе это будет рефреном)
фляга старинной работы годов этак семидесятых
произведенная лично отцом его ныне покойным
в руку ложилась так прочно как рукопожатье
видно поэтому глядя поверх букв голов рам оконных
меркнущих дальних огней среди мути вечерней
сразу как только они застревали неправильным словом
автор немедля отхлебывал что-то
из заданной фляги
вечер закончился автор спустился со сцены
в руки друзей и поклонниц попали заветные строчки
кто-то из них и бокал протянул угощая
автор в ответ на любезность свою передал ему флягу
все изумились опробовав славный напиток
крепкий однако состав и откуда такое берешь ты?
автор ответил улыбкою внутрь обращаясь
этот рецепт очень стар и нечасто встречается ныне
десять лет выдержки
и половина полыни
Букет Офелии
Держите розмарин – он для воспоминаний
О том, как ивы тень над речкой глубока
Анютиными глазками встречает
Букет мой ночь, которая грядет
Спешите, принц, спешите за приданым
Вот рута, водосбор, украдкою укроп
Вот это богородицы трава
Чтоб Вы ее не путали с моею
Носите Вашу как-нибудь не так
Ну например, в петле или в петлице
А вот ромашка. Счет любой не любят
Все лепестки ее, но всякий раз
Теряются они в догадках чьих-то
А розы или васильки никто не знает прежде
Чем первым криком разразится утро
Фиалки берегла тебе, мое дитя, да все они завяли
В руках у моего умершего отца
Хоть смерть его легка, но тянет за собою
В прохладу меж теней, сходящися крестом
И только малиновки трели
Как прежде зовут в облака
Ударив букетом о воду, я стану легка
Судьба как маяк
Но Робин, мой Робин, мой Робин
Мой Робин – вся радость моя
король болотного гламура
король болотного гламура
любимец замутнённых дев
скрывает сложную фактуру
рубашку чёрную надев
он тоже гений-северянин
он даже именем совпал
и рифмой злой туманно-пряной
под ним поребрик – пьедестал
он и в депрессии развязен
ему гламур не надоест
несёт со сцены темень фразы
и сленгом украшает жест
он новым временем развенчан
с болотных кочек ни ногой
он учит гениев помельче
я образец сверять со мной
но только грянет партитура
откуда неизвестно где
король болотного гламура
опять гуляет по воде
белая гвардия
как тесен мир когда ползет по швам
когда дороги не приводят в киев
и складывают лесенкой слова
семь футов сна под интегральным килем
и белой гвардии зимы следы мертвы
и залп сосулек не достинет цели
и отступленья правил не новы
но не прибавят се ля ви веселья
алтайский эль как вересковый мед
его секрет сокрыт в сакральном схроне
и в берега смоленки впился лед
и по ступеням вверх почти синхронно