Страница 9 из 12
Бабка завернула за угол и, громко стуча тростью, исчезла из вида. Тут меня вдруг осенило: ведь это та самая старуха, которую мы вчера с Жанной на кладбище видели.
Я вскочил со стула и кинулся следом.
— Федор? Куда? Стой! Вернись, тебе говорят! — кричала вслед мать.
Но я, не останавливаясь, несся вперед. Мне очень хотелось задать этой старухе пару–другую вопросов.
Черная спина ее мелькнула в дальнем конце коридора и снова исчезла. Старуха опять свернула за угол. Я добежал до угла. За поворотом оказался холл–тупик. Я ошалело оглядывался. Куда она могла деться? В холл выходили двери трех кабинетов. Возле каждого сидело по нескольку мам и бабушек с детьми и внуками разного возраста. «Может, старуха проперлась без очереди к какому–нибудь врачу? — начал анализировать ситуацию я. — Ну, например, за справкой для внука или внучки». Я обратился к одной из женщин в очереди:
— Извините, вы не подскажете, куда зашла такая старушка… Ну, она вся в черном и с черной палочкой.
— В черном? С черной палочкой? — посмотрела на меня, как на психа, женщина. — Никакой старушки тут не проходило.
— Как это не проходило? — я даже повысил голос от возмущения. — Вы, наверное, просто не заметили.
— Во–первых, ты чего раскричался? — обиделась женщина.
— Невоспитанная молодежь пошла, — с удовольствием поддержала ее ближайшая соседка. — Иди, иди отсюда! Мы тут уже целый час сидим. — Она перевела осуждающий взгляд с моей скромной персоны на плотно закрытую дверь кабинета. — И никаких старух тут даже близко не видели.
Дальнейший спор был бесполезен. Проще самому заглянуть в кабинеты. Но стоило мне потянуться к первой же двери, как все эти тетки хором взвизгнули: «Держите! Не пускайте! Он хочет пролезть без очереди!»
Образовав своими телами неприступную крепость, они принялись решительно оттеснять меня прочь от заветных кабинетов.
— Видали? — простерла ко мне руку та, которой я показался таким невоспитанным. — Еще молоко на губах не обсохло, а уже обманывает! Внимание наше отвлекал.
— Да мне только посмотреть… — принялся было оправдываться я.
— Федор, что происходит? — раздался за моей спиной голос матери.
— Ах, это ваш! — дружно накинулись на нее все тетки. — Плохо сына воспитываете! Мы тут, можно сказать, второй час сидим, а он без очереди намылился! Где уважение к старшим? Где вежливость?
Про старуху какую–то выдумал и прямо мимо нас — к врачу.
— Во–первых, я сама разберусь, как своего сына воспитывать, — немедленно заступилась мать. — А во–вторых, зря волнуетесь. Нам в этот кабинет не нужно. Мы совершенно к другому врачу сидим. Федор, — переключилась она на меня. — Пошли! Иначе очередь пропустим.
И она поволокла меня за собой. Вслед нам неслись возмущенные вопли теток. Мать стала меня на ходу отчитывать:
— Куда тебя понесло? Зачем ты полез в этот кабинет? И что ты там наплел про какую–то старуху?
— Ничего я не плел. Старуха была, — вырвалось у меня.
В следующую секунду я горько пожалел об этом. Потому что мать, смерив меня пронзительным взглядом, осведомилась:
— Где была старуха? И что она делала? «Ну, попал, — пронеслось у меня в голове. — Господи, что же мне ей объяснить?»
— Ну–у, — медленно начал я вслух, — старуха была в коридоре, где мы сидели. А этот мальчик с тысячью болезней втесался в нее. Я хотел ей помочь, а потом увидел, что она платок уронила. Бросился догонять, а она вдруг раз — и исчезла.
Мать не сводила с меня глаз.
— Федя, зачем ты врешь?
— И не думаю, — я пытался найти в сочиненной на ходу истории слабое звено, но не находил.
— Нет, врешь, — повторила мать.
— Не вру, — решил стоять до последнего я.
— Тогда покажи мне платок старухи, — потребовала мать.
Я порылся в кармане и извлек на свет свой собственный носовой платок.
— Это твой, — не поддалась на уловку мать.
— Правильно, — кивнул я. — А старухин я, видимо, потерял, когда тетки из очереди на меня налетели.
— Никакой старухи в коридоре не было, — снова заговорила мать.
Это уж слишком. Ладно, платок. Но старуха–то действительно была. Поэтому я с чувством собственной правоты ответил:
— Может, ты еще скажешь, что мальчик с тысячью болезней ни на кого не налетал?
— Налетал, — неожиданно тихо проговорила мать. — Только не на старуху, а на колонну. Ой–ой–ой! Наша очередь! Ты, Федор, пока посиди. Я одна зайду к врачу. А потом тебя позову.
Она юркнула в кабинет. Дверь перед моим носом захлопнулась. Я совершенно не врубался в ситуацию. Предположим, мать была так увлечена болтовней, что не заметила в коридоре старуху. Это еще более или менее объяснимо. Хотя тоже странно. Колонну–то она заметила. Кстати, о колоннах. Никогда раньше не слышал, чтобы они шипели. Кроме того, я совершенно четко разглядел всю в черном старуху. А колонны тут грязно–розового цвета. Ну, хорошо. Допустим, я ошибся. Но почему врачу собирались показать меня, а пошла в результате к нему моя мама?
Впрочем, на последний вопрос я вскоре получил ответ. Дверь кабинета приоткрылась. Мать поманила меня внутрь.
— Заходи, Феденька, заходи! — голос ее звучал неестественно ласково.
Я насторожился и не спеша вошел. За столом сидела толстая тетенька в белом халате и белой шапочке. Больше всего она смахивала не на врача, а на повара. Увидев меня, она так радостно улыбнулась, будто хотела предложить что–нибудь вкусное.
— Ну, здравствуй, Федя. Меня зовут Капитолина Аркадьевна. Давай, раздевайся. Мы сейчас тебя послушаем.
Раздеваться мне не хотелось.
— Да я, знаете ли, вообще здоров.
— Охотно верю, — опять улыбнулась Капитолина Аркадьевна. — Но я ведь твой новый врач. Познакомиться надо.
— Ну, если познакомиться, — и я начал расстегивать рубашку.
Капитолина Аркадьевна принялась тщательно меня слушать.
— В легких чисто. Сердце хорошее, — наконец, вынесла мне приговор она. — Теперь открой пошире ротик и покажи горлышко.
Я исполнил просьбу и постарался как можно сильней высунуть язык. Докторша осталась довольна.
— А теперь поглядим, что у нас там с глазиком.
Тщательно изучив мой фингал, она повернулась к матери:
— С виду ничего серьезного. Ну–ка, Федя, садись. Сейчас давление будем мерить.
Давление у меня оказалось нормальное. Как, впрочем, и «животик», который мне щупали, уложив на тахту.
После «животика» мне велели встать и подвергли тщательному осмотру и ручки и ножки. Капитолина Аркадьевна почему–то все человеческие органы называла уменьшительно–ласкательно.
— Все в норме, — наконец выразительно покосилась она на мою мать. — Но я на всякий пожарный советую проконсультироваться у невропатолога. Тем более у него сейчас прием. Правда, к нему нужно записываться заранее, но я вас сама отведу.
— Зачем к невропатологу, если я в норме? — мне не улыбалось идти к еще одному врачу.
— Федя, так нужно, — ответила Капитолина Аркадьевна. — Я хочу наверняка исключить сотрясение мозга. Ведь тебя все–таки ударили по голове.
— По глазу, — уточнил я. — И потом, чего ты так волнуешься? Если все нормально, невропатолог посмотрит тебя и отпустит. Всего пять минут, — сказала врачиха.
Я тяжело вздохнул. Мое сотрясение мозга в первую очередь нужно было исключить из головы моей мамы. А это даже для хорошего невропатолога задача совсем не простая. Словом, я сдался.
— Ладно. Ведите.
Капитолина Аркадьевна, заперев кабинет, поднялась с нами на третий этаж и провела без очереди к невропатологу. Это был высокий, очень худой человек, с черной взъерошенной шевелюрой, черною же бородкой клинышком и в круглых очках, которые придавали ему сходство с совой–дистрофиком. И в имени его тоже было что–то совиное. Его звали Саввой Моисеевичем. Это я выяснил из карточки, приколотой к его халату, и невольно усмехнулся.
— Я разве рассказал тебе анекдот? — с ходу обиделся невропатолог.
— Вы — нет, — пытался выйти из неудобного положения я.
— Значит, сам вспомнил? — не сводил с меня совиного взора Савва Моисеевич. — Тогда излагай.