Страница 8 из 15
И никаких тетрадок. Тетрадки — наследие прошлого, эта традиция уже утрачена. И тогда я включил компьютер и вгляделся в светящийся экран, надеясь увидеть своих персонажей. Они появились тотчас же, точно только и ждали, прячась в недрах подсознания, что я приду и позову их. И тут же они соткали мне основу той истории, которую я должен бы рассказать. Историю женщины, изнывающей от одиночества, которая постепенно сходит с ума, начинает жить в вымышленном мире, беседует с невидимыми существами. Мужчина, которого она растрогала своей красотой и необычностью, постепенно входит в ее жизнь, открывает двери ее дома, сопровождает ее в прогулках, пьет с ней чай, слушает ее странные истории, надеясь пробиться сквозь завесу ее безумия.
Я был просто-таки опьянен ощущениями, которые давал мне этот новый способ писательства. Когда я писал в тетради, каждое слово было как бросок в будущее. Я не имел права вымарать строчку или вырвать лист, каждую фразу следовало продумать и взвесить, прежде чем доверять ее бумаге. Я хотел, чтобы написанное мною было прекрасно как по содержанию, так и по форме, хотел двигаться вперед без терзаний и сомнений. А теперь с помощью клавиатуры и экрана я мог начинать вновь и вновь, мог возвращаться назад, стирать, менять местами фразы, рождая на виртуальных страницах такую историю, какую хотел. Не было ни прошлого, не будущего. Только сам момент писательства, наслаждение творчеством, упоение возможностью укротить время, отказавшись от него. Я очутился в пространстве, где чувствовать означало творить, где боль становилась инструментом, а любовь превращалась в иллюзию, и ни в одной точке этого пространства машины не попадали в аварии, заскользив на льду.
Они решительным шагом вошли в квартиру, требовательно взглянули мне в глаза, внимательно оглядели комнату в поисках улик.
— Что тут за бардак? — воскликнула Хлоя с привычной иронией в голосе.
Я окинул помещение беглым взглядом.
— Давно не убирал, вот и все.
— Я вовсе не об этом. Ну, вернее, не только об этом, — уточнила она, сморщившись при виде царящих вокруг грязи и беспорядка. — Почему ты закрылся и ото всех спрятался? Почему не открываешь Жошу, когда он звонит?
— Как это? — Я изобразил удивление.
— А так! Жош ломился к тебе несколько раз.
— Почти каждый день, — лаконично подтвердил Жош, устраиваясь в своем любимом кресле.
— Я не слышал.
— А я звонила десятки раз! — добавила Хлоя.
— Мне не хотелось подходить к телефону, — признался я.
— Что с тобой творится, Иона? — обеспокоенно спросила Хлоя.
— Что со мной… — повторил я, пытаясь протянуть время, чтобы обдумать ответ. — Я пишу.
— Пишешь?
— Да. Целыми днями пишу, — ответил я, показывая на компьютер, стоящий на столе в столовой.
Она помолчала, пытаясь понять, насколько правдоподобно мое объяснение и как обстоят дела с моим душевным здоровьем.
— И что же ты пишешь?
Я вдруг ужасно застеснялся. Сказать ей, что пишу роман, — глядишь, решит, что я принимаю себя за писателя.
— Ну так, одну штуку, — выкрутился я. — Просто историю. Ничего интересного, но зато я хоть чем-то занят.
— Что за фигня! Мы же за тебя волнуемся, Иона! Уже предполагали самое худшее!
— Ну например?
— Ладно, проехали. Худшее, значит, худшее. И давно ты стал писать?
— Я всю жизнь писал.
— Ты всю жизнь писал, а я об этом даже не подозревала? Гениально! Да, дружба так дружба, можно сказать, высокие отношения…
— Ну, на самом деле я писал в основном в детстве. Но когда опять за это взялся, почувствовал, что вроде никогда и не переставал.
— Ясно как день! — усмехнулась она. — Ну ладно, ни с того ни с сего тебя охватило желание писать, и ты занимаешься этим с утра до вечера? До такой степени, что не открываешь дверь, не отвечаешь на телефон и разводишь вокруг себя невероятный срач?
— Вот мне так захотелось, — пробормотал я уже почти виновато.
— Ты что-то от нас скрываешь, Иона.
Мне не хотелось им рассказывать, каким образом я решился на подобную авантюру. Если вновь заговорить с ними о сне, Хлоя меня со свету сживет насмешками. Но я чувствовал, что ужасно устал. Что одиночество и долгие часы в мире иллюзий измучили меня. Мне необходимо было вновь укорениться в реальности. Даже если придется подставиться под град насмешек и вопросов по поводу моего психического здоровья.
— Она опять мне снилась.
— Кто она?
— Та, что появилась накануне… катастрофы, — ответил за меня Жош.
Кивком я подтвердил, что он прав.
И заметил, как Хлоя сморщилась.
— Ну и?
— Она попросила меня начать писать, — небрежно бросил я.
— Она попросила тебя начать писать? — повторила она изумленно.
— Ну не совсем так.
Я рассказал свой сон и мысли, посетившие меня поутру.
— Ну, в итоге получается, что она не просила тебя писать, Иона. Ты сам решил начать писать. Послушай, Иона, мне не слишком-то нравится, как ты реагируешь на смерть родителей. Давай рассмотрим всю ситуацию беспристрастно. Прежде всего, вещих снов не бывает. Девушка, которую ты видел во сне, не предсказала смерть твоих родителей. Тебе же сначала показалось, что она сказала «любить», так ведь? Только потом ты переписал в голове всю историю. Согласен?
— Я согласен. Но в любом случае это меня взволновало.
— Это тебя взволновало, потому что ты сам так захотел. Такая же история со вторым сном. Можно предположить, что у тебя возникло желание писать, которое она подтвердила во сне. Так уж устроен мозг, Иона! Он по-своему интерпретирует наши желания. Он не предсказывает будущее, он просто пытается обезвредить наши самые неприятные тревоги и заботы.
— Ладно, ладно. Не кипятись. Я все это знаю. И я не сумасшедший! Ну, может, слегка тронулся… но не сошел с ума, это точно.
— По-моему, ты в пограничном состоянии.
Она встала, явно слегка успокоившись:
— Ну что, сварим кофейку?
Мы послушно пошли за ней на кухню.
— Ну так что? Когда ты собираешься выйти на работу?
— Я взял еще неделю отпуска и по идее должен появиться там через три дня. Но я собираюсь уволиться.
Она резко обернулась ко мне.
— Ты что, шутишь?
— Нисколько. Я думаю, сейчас самый подходящий момент, чтобы с этим покончить и заняться чем-то другим.
— И чем же, например?
— Пока не знаю. Но я точно не чувствую в себе смелости вернуться в контору. Хочется очень много вещей поменять в жизни. И для начала очень неплохо будет сменить работу.
За последние дни я много об этом думал. Чувствовал, что не смогу вновь безболезненно войти в прежнюю реальность, когда родителей уже нет, не смогу возобновить прежние привычки, не смогу торчать за тем же рабочим столом в редакции, отсиживая положенные часы, и ходить обедать с коллегами. Я хотел писать, хотел жить в своей истории и чувствовать себя собственным персонажем. Но говорить об этом с друзьями было пока рано.
— Но ведь не так же все делается, Иона! Никто не бросает работу прежде, чем найдет другую.
— Хватит, Хлоя. Хватит изрекать мне прописные истины таким тоном, каким мать отчитывает придурковатого подростка.
Мое замечание ее задело, но она не собиралась признавать свое поражение.
— И на что ты будешь жить? — поинтересовалась она.
— Родители оставили мне немного денег. Вполне можно продержаться несколько месяцев, даже год, если не особенно шиковать. Да я и не особый транжира.
Она обернулась к Жошу, ища у него поддержки, но он ответил ей холодным взглядом, означавшим, что довольно уже донимать меня нотациями.
Я осталась одна.
Больше ни один мужчина не сделает из меня дуру. Не нужны они мне, я сыта по горло их любовью и нежностью. Умеют только врать, брать и бросать.
Таково было мое решение, твердое и бесповоротное. Я тут же почувствовала себя сильной и гордой, сработал инстинкт самосохранения.
Бесконечные фиаско на любовном фронте измучили меня, истерзали. Механизмы защиты ослабли, и сопротивляемость организма упала почти до нуля. Душа была как открытая рана. Как будто я годы напролет бросалась на стены, упорно стараясь пройти насквозь, и вдруг поняла, что следующая попытка может оказаться роковой. История с Лукой забрала мои последние силы. Он сумел обогнуть баррикады, которые я водрузила, потому что никогда не говорил о любви, и усыпил мою бдительность честным, открытым взглядом. Я уже не знала, как себя обезопасить. Значит, я больше не стану попадаться в расставленные мужчинами ловушки. Для этого нужно совсем немного: не слушать слабенького внутреннего голоска, того, что дает, как оказалось, дурные советы. Голоска девочки, мечтающей стать принцессой.