Изверги-кровососы

— Да, но на следующий год мне станет двадцать, потом двадцать один; оглянуться не успею, как буду чавкать фасолевым пюре и пускать на себя слюни, а каждые пять секунд переспрашивать, как тебя зовут. Тебе останется двадцать шесть, и ты будешь меня презирать всякий раз, когда придется менять мне подгузники.

— Оптимистично мыслишь.

— Но тебе же будет противно, правда?

— А ты не очень вперед забегаешь? Ты прекрасно контролируешь мочевой пузырь — я видела, как ты шесть банок пива выпил и ни разу не попросился в туалет.

— Ну да, это теперь, но…

— Послушай, Томми, ты не мог бы взглянуть на все это с моей точки зрения? Я тоже об этом впервые задумываюсь. Ты отдаешь тебе отчет, что у меня никогда не будет голубых волос и я не буду ходить крохотными шажочками? Никогда не буду очень медленно водить машину и часами жаловаться на недомогания? Никогда не буду ходить в кофейни к «Денни», красть там лишние пакетики с желе и прятать их в огромный ридикюль?

Томми поднял голову и посмотрел на нее.

— А ты хотела такого?

— Не в этом дело, Томми. Может, я и бессмертна, но у меня уже не будет огромного куска жизни. Вроде картошки фри. Мне не хватает картошки фри, знаешь. Я же ирландка. Со времен Великого картофельного голода мой народ нервничает, если каждые несколько дней не ест картошку фри. Ты об этом задумывался?

— Не, наверное, нет.

— Я даже не знаю, что я такое. Не знаю, зачем я здесь. Меня создала какая-то загадочная тварь, а у меня нет ни малейшего понятия, ни зачем, ни чего он от меня хочет, ни что я должна делать. Знаю только, что он портит мне жизнь так, что мне даже не понять. Ты представляешь, каково это?

— Вообще-то очень хорошо представляю.

— Правда?

— Конечно, так у всех. Кстати, Император мне сказал, что сегодня нашли еще один труп. В прачечной где-то в Вырезке. Сломанная шея и никакой крови.

ГЛАВА 20

Ангел

Если бы инспектор Альфонс Ривера был птичкой, он был бы вороной. Жилистый и смуглый, острые резкие черты и черные глаза, сиявшие и бегавшие подозрительно и с коварством. Время от времени этот вороний экстерьер обеспечивал ему роли торговцев кокаином, исполнявшиеся под прикрытием. Когда кубинцев, когда мексиканцев, а один раз — даже колумбийца. Он водил больше «Мерседесов» и носил больше костюмов от Армани, чем многие настоящие толкачи, но после двадцати лет борьбы с наркотиками в трех различных управлениях перевелся в убойный отдел, утверждая, что ему нужно поработать с людьми повыше классом. А именно — с мертвецами.

О радости смертоубийства! Простые преступления страсти, большинство раскрывается за сутки или не раскрывается вообще. Никаких тебе афер, никаких чемоданов с деньгами правительства, никакого притворства — одна простая дедукция. Иногда — очень простая: мертвая супруга на кухне; пьяный супруг стоит в прихожей с дымящимся «тридцать восьмым»; и Ривера в дешевом костюме, содранном с итальянских моделей, мягко разоружает свежего вдовца, который только и может произнести «Печень с лучком». Тело, подозреваемый, орудие убийства и мотив: преступление раскрыто, переходим к следующему, чисто и аккуратно. До нынешнего дела.

Ривера подумал: «Если мою удачу можно закупорить в бутылку, она будет считаться химическим оружием». Он снова прочел рапорт судмедэксперта. «Причина смерти: компрессионный перелом пятого и шестого позвонков (сломанная шея). Потерпевший потерял значительное количество крови — видимых ран не обнаружено». Сам по себе рапорт достаточно загадочен, но сам по себе он не существовал. То был второй труп за месяц с такой же потерей значительного количества крови без видимых ранений.

Ривера перевел взгляд за стол, где сидел его напарник Ник Кавуто. Он читал копию того же рапорта.

— Что скажешь? — спросил Ривера.

Кавуто пожевал незажженную сигару. Он был дороден и лысоват, говорил сипло — легавый в третьем поколении, но на шесть градусов круче отца и деда лишь потому, что был геем.

— Скажу, что если тебе полагается отпуск, самое время его взять, — ответил он.

— Значит, нас выебли.

— Для ебли рановато. Я бы сказал, нас пригласили на ужин и сунули язык, целуя на прощанье.

Ривера улыбнулся. Ему нравилось, как напарник старался, чтобы все у него звучало диалогом из фильма с Богартом. Особым предметом радости и гордости здоровяка-следователя была коллекция всех первых изданий романов Дэшилла Хэмметта с автографами. «Мне бы те деньки, когда полиция работала „тупорылыми“ и глушарями со свинчаткой, — говаривал он. — А компьютеры — это для слабаков».

Ривера вернулся к рапорту.

— Похоже, этот парень все равно бы через месяц сыграл в ящик: «десятисантиметровая опухоль в печени». Злокачественный грейпфрут, не меньше.

Кавуто переместил сигару в другой угол рта.

— Старушенция у мотеля на Ван-Несс тоже была не жилец. Застойная сердечная недостаточность. Для шунтирования слишком слабый организм. Трескала нитроглицерин, как «М-и-М».

— Убийца-эвтанатор, — сказал Ривера.

— Так мы предполагаем, что парень тот же?

— Как скажешь, Ник.

— Два убийства одним способом и без всякого мотива. Мне даже на слух уже не нравится. — Кавуто потер виски, словно выдаивая беспокойство из слезных проток. — Ты же был в Сан-Хуниперо, когда работал Ночной Охотник.[25] Тогда же отлить невозможно было отойти, чтоб не споткнуться о журналиста. Мое мнение — надо перекрывать кран. Для газет всех жертв ограбили. Связи нет.

Ривера кивнул.

— Мне надо покурить. Пошли поговорим с теми ребятками, на кого в прачечной напали пару недель назад. Может, хоть там связь найдется.

Кавуто вытолкнул себя со стула и сгреб со стола шляпу.

— Кто предложил запретить курение в участке, тому по шее бы револьвером накостылять.

— Разве не Президент указ подписал?

— Тем более. Слабак.

Томми лежал и пялился в потолок, пытаясь отдышаться, а также извлечь левую ногу из безнадежно перепутавшихся простыней. Джоди пальцем рисовала крестики-нолики на его потной груди.

— Ты же больше не потеешь, правда? — спросил он.

— Похоже, нет.

— И даже не запыхалась. Я что-то не так делаю?

— Нет, все было здорово. У меня дыханье перехватывает, только если я… когда я…

— Кусаешь меня.

— Ну.

— А ты…

— Да.

— Уверена?

— А ты?

— Нет, я сымитировал, — ухмыльнулся Томми.

— Правда? — Джоди посмотрела на мокрое пятно (на ее стороне, конечно).

— А чего ради, по-твоему, я так запыхался? Не так-то просто симулировать семяизвержение.

— Я, к примеру, купилась.

— Вот видишь.

Томми дотянулся и выпутал ногу из простыней, после чего опять выпрямился и снова уставился в потолок. Джоди принялась крутить рожки из его потных волос.

— Джоди? — робко поинтересовался Томми.

— Хммм?

— Когда я состарюсь, то есть — если мы еще будем вместе…

Она дернула его за волосы.

— Ай. Ладно, мы еще будем вместе. Ты когда-нибудь слыхала про сатириаз?

— Нет.

— Ну, это с очень старыми дядьками бывает. Они бегают везде с неослабным стояком, за молоденькими девчонками гоняются и дрючат все, что движется, пока на них смирительную рубашку не наденут.

— Ух какое интересное заболевание.

— Ага, в общем, это… когда я состарюсь, и у меня появятся симптомы…

— Так?

— Пусть болезнь своим ходом идет, хорошо?

— Буду ждать с нетерпением.

Ривера поднес пластмассовый стаканчик апельсинового сока бесформенной массе гипса и трубок, которая была Ла-Отисом Смоллом. Ла-Отис пососал через соломинку, затем вытолкнул ее языком. Гипс охватывал все его тело, от коленей до макушки. В нем имелись дырки только для лица и выходящих трубок. Кавуто стоял у больничной кровати и все записывал.

— Так вы с друзьями, значит, стирали, когда на вас напала невооруженная рыжеволосая женщина, и вы все втроем оказались в больнице? Верно?