Страница 27 из 28
— А, ничего! — Колька презрительно посмотрел вслед Талмутику. — Куда он денется?
— Все равно поймаем, — бодро поддержал Писаренок. — Теперь он наш…
Сверху в щели лилось щедрое солнце, и тонкие голубоватые лучи прожекторами сверлили сумеречный свет. Один лучик падал на небольшую чугунную посудину, укрепленную в стойле. Мальчишки подошли и остановились около нее.
— Что за штукенция? — спросил Писаренок.
— А ты приглядись получше! — посоветовал Колька.
Писаренок пригнулся к посудине, но тут командир надавил пальцем на маленький металлический язычок, и Писаренку в лицо брызнула холодная вода. Володька откинулся назад и утер лицо.
— «Автопоилка» это называется! — сказал Колька. — Понимать надо!.. — И продолжал со вздохом: — Вот ты. Писарь, совсем олух и лентяй, и ничего ты в науке не знаешь.
Писарь виновато посмотрел на Кольку, хотел было что-то возразить, но пускаться в рассуждения было не время. Над автопоилкой, толкая друг друга, склонилась вся армия.
— Коль, брызни еще!
— Брызни, Коля!
Колька безнадежно махнул рукой, потом вдруг сделал «пятки вместе, носки врозь» и не очень громко крикнул:
— Становись!
Мальчишки нехотя оторвались от автопоилки и выстроились по росту в проходе между стойлами.
— Ладно, — сказал Колька снисходительно. — Вот так и подходите по одному, а то устроили базар… Орехов, выходи!
Колька еще раз картинно вздохнул: что поделаешь с этими пацанами? — и принялся нажимать на металлический язычок.
Когда все умылись — и комиссар, и Шурка Меринок, и Юрка Левин, и еще раз Писаренок, — Колька вытолкал наконец армию из стойла, и она по проходу пошла дальше.
В самом конце коровника кто-то вдруг тяжело вздохнул, и ребята в ужасе остановились. Как можно забывать об осторожности, если находишься на выполнении боевого задания!
Мальчишки застыли на месте, но Колька рассмеялся.
— Это же корова!
Они подошли поближе.
Большая черная корова тяжело повернулась в стойле и уставилась на армию выпученными глазами. Она жевала, и Колька понял, что здесь-то наверняка можно узнать, чем кормят скот на этой ферме.
Высоко под потолком висели лампочки, и он поискал глазами выключатель.
— Зажечь свет, что ли… — сказал Колька и саблей надавил на рычажок.
В коровнике вспыхнул яркий свет. Колька на секунду закрыл глаза, а когда открыл их, изумился.
Черная корова, громадная, как три Зорьки вместе, стояла, широко расставив ноги и низко опустив лобастую голову. Рога у нее были совсем небольшие, но крепкие, глаза сверкали. Она смотрела на армию с такой жесткостью, что командир почувствовал неладное.
— Коровка, коровка… — любезно сказал Писаренок и храбро шагнул ей навстречу.
Корова еще ниже нагнула голову и захрипела так, что у всех до единого в Колькином войске сердце ушло в пятки.
Мальчишки узнали племенного быка Норда, от которого им уже пришлось этим летом спасаться в степи из-за красной футболки Писаренка.
— Майку, майку сними! — закричал теперь Колька.
Писаренок уже на бегу рванул с себя футболку.
Армия, подгоняемая страхом, неслась к выходу. Сашка Лопушок, бежавший первым, споткнулся у порога и упал перед захлопнутыми дверями коровника, на него повалился Писаренок.
Бык еще раз грозно всхрапнул позади, и Колька, который мчался последним, увидел, как отворились скрипучие двери и на пороге показался дядя Степан.
Он изумленно смотрел на мальчишек, а рядом с ним, придерживая пальцем на переносице очки, стоял Талмутик и тоже удивленно глядел на Колькино войско.
— Что за куча мала? — спросил дядя Степан у Кольки, который все еще стоял позади, поглядывая то на зоотехника, то в глубь коровника, где тяжело посапывал Норд. — Играете? — снова спросил дядя Степан.
— Н-нет, — раздался откуда-то снизу голос Писаренка. — Мы… мы за опытом, дядя Степа…
Дядя Степан улыбнулся и покачал головой, а Талмутик пожал плечами и, еще раз поправив очки, протиснулся мимо поднимающихся ребят и пошел в коровник.
— Хорошо, что за опытом, — сказал дядя Степан. — Тут все и посмотрите…
Он говорил еще что-то, но мальчишки его уже не слышали.
Во все глаза они смотрели теперь в глубь коровника.
Там Талмутик подошел к страшенному Норду, наклонился и проскользнул в стойло. Заглянул в большой таз, стоявший перед быком, потом похлопал Норда по шее и пошел обратно.
— Ну вот, Степан Петрович, уже хорошо поел, — весело сказал он зоотехнику. — Немножко изменили рацион, и такой результат…
— Болеет у нас Норд, — объяснил дядя Степан ребятам. — Есть совсем было перестал. А Петя его подкармливает…
Колька искоса взглянул на Талмутика, потом на мальчишек. Те смотрели на Петьку Козополянского чуть-чуть виновато и уважительно, и даже Писаренок, который больше всех обычно издевался над Талмутиком в разговорах, улыбался теперь Петьке и почему-то подмигивал.
За плетнем послышались крики, с присвистом захлопал бич. В ворота фермы медленно двинулись коровы. Дядя Степан посмотрел на часы и пошел к «газикам» с желтыми цистернами на месте кузова, которые стояли у домика.
Талмутик все еще стоял с ребятами, и Лопушок теперь придвинулся к нему поближе.
— Он тебя знает, да? — спросил он у Талмутика, поглядывая на коровник.
— Кто? — не понял Петька.
— Ну, Норд…
— Знает, конечно, — сказал Талмутик.
— А ты… не боишься?
— А чего бояться?
Ребята переглядывались. Колька молчал.
— А мы тоже это… не боимся, — сказал Писаренок, шмыгнув носом, и показал Талмутику свою футболку, которую он все еще держал в руке. — Я вот хотел футболку ему показать, чтобы он тут не скучал. А Шурка говорит: дай я покажу… Чуть не подрались прямо…
— Красное — нельзя, — сказал Талмутик. — Он не любит…
— А-а… — протянул Писаренок. — А мы думали — любит…
Рядом снова послышалось хлопанье бича.
Коровы заполняли двор, и их было так много, что Колька даже не мог себе представить, как их успевают подоить девчата в белых халатах. Ведь девчат совсем мало.
Они несли с собой какие-то резиновые шланги, на концах которых были прикреплены блестящие металлические штуки, похожие на патроны для электрических лампочек.
Талмутик, между прочим, объяснил ребятам, что это электродоильные аппараты, и Колька не сводил глаз с этих шлангов и трубочек, которые выдаивали из коров молоко. Колька тут же решил, что надо будет обязательно — где бы то ни было! — раздобыть такую штуку. Недаром же здесь надаивают столько молока!
Писаренок стоял рядом с Талмутиком и замечал на себе косые Колькины взгляды: что, мол, уже успел подружиться?..
И сейчас, улучив минуту, когда Богатырев отвернулся, Писаренок наклонился к Талмутику.
— Слушай, Петь, ты можешь нам помочь?..
— Кому? — переспросил Талмутик.
— Ну мне, Кольке, всем нашим пацанам…
— Могу, вернее, постараюсь, — сказал Петька почему-то радостно. — А что надо сделать?..
— Нам надо, чтобы одна корова — Колькина Зорька, может, знаешь? — дала тридцать литров, — зашептал Писаренок. — Ну хоть бы раз — тридцать литров! Для рекорда.
— Для рекорда? — еще больше удивился Талмутик. — Во-первых, готова ли ваша — как ты говоришь, Зорька? — к такому рекорду? А во-вторых, для хорошей коровы это вовсе не рекорд. Вчерашний день! Можно больше. А зачем тебе тридцать литров? Поспорил с кем?..
— Зачем, да? — нерешительно спросил Писаренок. И виновато улыбнулся Кольке. — Петька вот спрашивает, зачем нам тридцать литров. Я скажу, Коль, а?..
Колька пожал плечами.
— Помнишь письмо, которое мы… Ну, да вот ты помогал нам писать, помнишь?..
— Письмо? — не понял Талмутик. — Какое?..
— Когда хотели, чтобы ты… диктант…
И Писаренок принялся рассказывать Петьке о Джиме Олдене. А дядя Степан посмотрел на часы.
— Между прочим, кто на футбол — со мной. У меня места хватит. — И он подтолкнул мальчишек к маленькому «газику» с открытым верхом, который стоял неподалеку.