Дуга большого круга

— Друзья мои, меня ничем не обидела советская власть, у меня есть награды… Вы будете сыты, если…

Мы стояли молча. Потом кто-то свистнул, и все побежали во двор. Унтера пытались нас загнать обратно, но увидели, что этого не стоит делать, все равно никто в РОА не пойдет. Так и уехал «агитатор» ни с чем.

Мы фрицам доставляли много хлопот. Не работали, больше вредили. Сыпали песок в буксы вагонов, ломали машины, крали все подряд, писали листовки для людей, насильно вывезенных из России… Делали все ловко, не подкопаешься. Не сдавались. Хотели хоть чем-нибудь быть полезными.

Но все-таки тюремный гестаповец почувствовал, что есть у нас организация, которая руководит всем. Что, кто — неизвестно. Тогда он решил отправить всех помполитов в «КЦ». Наш помполит с «Тифлиса» Чумаков, когда садился в машину, закричал:

— Не теряйтесь. Все равно мы победим! Фашизму нет места на земле!

Мы запомнили его слова и не терялись. Высоко несли свой флаг до конца. Никакой специальный режим не сумел сделать из нас подлецов. Нет, Рома, нам нечего стыдиться перед Родиной. Всего не расскажешь. Как-нибудь постепенно. Этот разговор на несколько дней, а может быть, и недель.

В общем, двадцать пять процентов умерло от голода в первый год войны. Вот так и жил. Страшное дело оторваться от Родины. Вы тут все плечо к плечу, плохо, но все вместе. А мы, отрезанные от мира, в лапах у этих сволочей. Что хотят, то и сделают…

— Понимаю.

— Ребята наши держались прекрасно. Может быть, нас это и спасло. Мы потом уж узнали, что происходило на фронте. Отступление, победы гитлеровцев, захваченные армии. Не к этому мы готовились, и не этому нас учили. Но мы твердили, что так надо, и считали предательством, если кто-нибудь говорил о недостатках. Заставляли себя не верить ничему, что так упорно навязывали нам фрицы. Подпольное бюро работало в полную силу. Люди каждую минуту рисковали жизнью. Многие из них погибли…

— Давай садись. Первую поднимем за тех, кто не вернулся.

Роман налил две большие стопки. Они выпили до дна. Помолчали. Игорь вспомнил, как хоронили умерших товарищей. На мусорной телеге вывозили трупы за ворота тюрьмы и закапывали в жидкую грязь. Да, многие не вернулись.

А Роман видел взрывы, горящие суда, задранные кверху носы… Людей, обожженных, без рук, кричащих от боли, умирающих на палубе. Он слышал крики тонущих людей, которым не мог помочь… Да, многие не вернулись.

— Ну, хорошо, — Роман тяжело вздохнул, потер подбородок. — Кто же вас освободил?

— Американцы. Больше месяца продержали в лагере. Предлагали остаться плавать в американском флоте, но ни один человек из наших не захотел. Кое-кто запугивал: «Не уезжайте в Союз. Пропадете. Покажут вам, где раки зимуют». Вот только Сахотин убежал в день нашего отъезда. А мы все вернулись. Кто остался в живых. Причем вернулись знаешь как? Готовыми командами. Бери и сажай на пароход. Шесть готовых команд. Там, в тюрьме, находили силы подготавливать из матросов штурманов. Верили, что попадем на море снова, что будут нужны люди… Так оно и вышло. Не напрасно старались.

— А как приняли у нас? — Роман испытующе посмотрел на Игоря.

— Приняли отлично. Королев позаботился. Теперь большинство плавает. Правда, один из проверяющих очень удивился, что мы вернулись живыми. Все добивался, почему нас не уничтожили. Ну так это один…

Роман нахмурился.

— Не всем верят… вернувшимся оттуда. Все не так просто. Ты меня прости, ну понятно — возвращаются миллионы. Среди них может затесаться какая-нибудь сволочь… Но ведь между ними встречаются настоящие герои.

Роман сидел опустив голову, вертел в руках пустую рюмку.

— Я могу говорить только о себе, — сказал Игорь. — Повторяю, нас отлично приняли. Я капитан «Арктуруса», ты, конечно, знаешь. Между прочим, сегодня был у меня твой зам Багликов. Ты ему ничего не говорил? Намекнул, что хочет перевести на большой пароход.

Роман отрицательно покачал головой.

— Ничего не говорил. Я его пока мало знаю, но уже не люблю. Ты доволен судном?

— Очень. Теплоход маленький, но другого не надо. Никуда уходить с него не хочу. Так что имей в виду. Ты знаешь, я так стосковался по судну, что, посади меня на любую лохань, буду счастлив. Сколько бессонных ночей я помню, когда казалось, что мы никогда не встанем больше на палубу, не увидим моря, погибнем забытые вдали от родной земли… Приходили и такие мысли. Всякие были мысли. Мучило, что все приносят какую-то пользу Родине, а мы нет. А, да ладно вспоминать. Что еще человеку нужно? Ничего. Мне ничего. Такое желание работать. Кажется, горы могу своротить. Только там, в тюрьме, понял, какое счастье ходить по улице, дышать, смотреть на море и чувствовать палубу под ногами… Тебе не понять. Нужно побыть за решеткой, тогда… В общем, — засмеялся Игорь, — теперь ты мой начальник. Я рад. Неожиданно у меня оказалась «большая рука». Не боишься работы?

— Как тебе сказать… И боюсь и нет. Я на нее не просился, но и не отказывался. Кому-то надо работать. Наконец, меня не спрашивали особенно, хочу я или нет. Назначили, и разговор короткий. Еще есть причина: хочется пожить дома.

Глаза Романа потеплели, он посмотрел на часы.

— Скоро Валюха должна прийти из больницы. Она нам все по-другому устроит, — он показал на стол. — А почему Женька не пришла?

— Придет. Сегодня у нее вечерние занятия.

— Слушай, — Роман оживился. — Давай выпьем за Женино здоровье. Мужественная она у тебя.

Он снова наполнил рюмки.

— Мужественная, — согласился Микешин.

Они чокнулись.

— Недавно я встретил Милейковского, — сказал Роман. — Помнишь, учился с нами такой хлюст. Дружок Сахотина.

— Ну, ну?..

— Так, понимаешь, выправился. Капитан. Плавает на Дальнем Востоке. Важный такой.

— Еще кого видел?

— Володька Коробов погиб. Пантелеев в военном флоте — капитан второго ранга. Михеев всю войну пробыл в Англии представителем министерства — умный парень…

— Ну, а Бармин, наш начальник Мореходки?

— Бармин на почетной пенсии.

Друзья долго сидели и вспоминали свою юность. Наконец Игорь стал прощаться.

— Валя твоя что-то не идет, а мне пора домой, — сказал он. — Завтра приду с Женей.

— Кстати, сколько твоему Юрке? — спросил Роман.

— Восемь лет.

— Жених. Моей четыре года. Как раз, а? Так завтра обязательно, чтобы никаких там дел, вместе с Женей были бы у меня. Приказ начальника. Ясно?

— Есть, товарищ начальник, буду.

Утром за окном еще синели сумерки, когда раздался резкий, продолжительный звонок.

— Кто в такую рань? — спросила Валя сонным голосом. — Рома, посмотри.

Роман, шлепая стоптанными туфлями, прошел в кухню, открыл дверь. На пороге стояла Женя.

— Женька? Что-нибудь случилось?

— Игоря арестовали, — каким-то деревянным голосом сказала Женя, продолжая стоять в дверях.

Роман взял ее за руку, ввел в кухню. Лицо ее было бледным, но спокойным.

— Пойдем в комнату. Рассказывай. — Он принялся расстегивать пуговицы на ее пальто. — Ты не волнуйся. Рассказывай.

— Я не волнуюсь, — все тем же деревянным голосом сказала Женя. — Ночью пришли два парня, сделали обыск. Небрежно, для проформы. Ну и сказали, что увезут Игоря… Я считаю, что произошло недоразумение. Все должно выясниться. Игорь, когда уходил, улыбнулся мне: «Ты не беспокойся, скоро вернусь. Это недоразумение. Ошибка». Как ты считаешь?

— Я уверен, — горячо сказал Роман. — Ну ничего. Не дрейфь, Женька… Самое страшное осталось позади. Тут дома, не в Германии, как-нибудь разберемся. Я постараюсь что-нибудь узнать. Главное — спокойствие. Что же это может быть?

— Я знаю только, что он честный человек, — сказала Женя. — Пойду.

Роман вернулся в комнату.

— Кто приходил? — спросила Валя.

— Женя. Игоря арестовали.

Валя вскочила с постели.

— За что? Почему?

— Не знаю. Наверное, ошибка какая-то.

— Что ж теперь делать? Надо как-то помочь…

Роман тяжело опустился на стул. Он как-то сразу постарел, лицо стало угрюмым. Кто-то сводит личные счеты, пишет доносы в своих грязных целях, а им верят…