Страница 2 из 171
Не раз Конрад возвращался к воспоминаниям об этом эпизоде своей и без того полной всяческих приключений жизни. Случаен ли он, этот странный эпизод? Или есть в судьбе каждого нечто такое, что водительствует нами? Прямо-таки мистика какая-то!
Нет, Конрад не был ни мистиком, ни фаталистом, но все же снова и снова память печально и поэтично рисовала ему картину его удивительного путешествия по реке Конго, словно подсказанного ему кем-то в детстве.
«Все было темно под звездами. Все белые, находившиеся на борту, спали, кроме меня. Я рад был постоять в одиночестве на палубе и мирно выкурить трубку после тревожного дня. Чуть приглушенное ворчание громоподобного водопада Стенли висело в тяжелом ночном воздухе над последним судоходным отрезком верхнего Конго, в то время как не более чем в десяти милях, повыше водопада, в лагере Рашида беспокойно дремали еще не разбитые отряды арабов Конго. Для них день был уже окончен. Поодаль, в середине речного потока, на черном островке, приютившемся среди пены взвихренных вод, слабо мерцал одинокий маленький огонек, и я благоговейно произнес про себя: «Вот оно, то самое место, о котором я хвастался мальчишкой». Огромная печаль охватила меня. Да, это было то самое место. Но возле меня не было и тени друга, чтобы разделить со мной эту неимоверно пустынную ночь, ни памяти о великом прошлом… Я удивился тому, как я сюда попал, потому что, в самом деле, причиной этому был непредвиденный и представляющийся теперь невероятным эпизод в моей жизни моряка. И все же факт остается фактом: я выкурил полуночную трубку мира в самом сердце африканского континента и почувствовал себя там очень одиноким».
В дальнейших путях-дорогах Конрад не раз убеждался (и писал об этом), что невозможного не существует для тех, у кого есть характер и воля. Сын своего отца, он рос незаурядной личностью, с возвышенными представлениями о чести и порядочности. О, как это ему помогало в жизни и… как мешало! Тысячи раз останавливался он перед выбором, но всегда его решения оставались в полном согласии с понятиями о долге и справедливости, невзирая на то, что подчас приходилось идти на жертвы и переносить утраты.
Однажды такой выбор едва не привел его к гибели.
Случилось это в самом начале его самостоятельной жизни. Предвидя, что племянника вот-вот забреют в солдаты, сердобольный дядя согласился с его намерением уехать за границу. Так шестнадцатилетний Конрад оказывается в крупнейшем порту Франции на Средиземном море — в Марселе. Общительный, восторженно настроенный, он в первый же день отправляется на пристань, туда, где отдыхают усталые, истерзанные штормами корабли, и здесь быстро завязывает знакомства с моряками. «То были люди с неугасимой энергией, темпераментом пиратов и глазами мечтателей», — не скрывает восхищения Конрад. И тут же ввязывается в первую свою романтико-приключенческую авантюру — на деньги, которые дядя дал ему на жизнь, берется контрабандно поставлять морем оружие в Испанию для сторонников претендента на испанскую корону дона Карлоса, организовавшего заговор.
Как выяснилось потом, Конрад оказался в случайной компании безответственных молодых людей, которые, словно пьянея от солнца Прованса, растрачивали жизнь свою в пустом веселье, скрашенном лишь примесью романтики «плаща и кинжала». На долевых началах с ними Конрад для осуществления авантюры карлистов приобретает отличное парусное судно «Тремолино» («Трепещущий»), В памяти писателя этот парусник остался до последних его дней, потому что ему он обязан пробуждением уже не детской любви к морю, а настоящей пламенной страсти, захватившей все его существо. «Вместе с дрожью маленького быстрого «Тремолино» и песней ветра в его треугольных парусах море, — рассказывал он много-много лет спустя, — проникало мне в сердце с какой-то настойчивостью и подчинило мое воображение своей деспотической власти. Тремолино! Доныне стоит мне произнести вслух или даже написать его имя, — и смешанное чувство, робость и блаженство первой страсти, теснит мне грудь».
Но, рассказывая о этой своей всепоглощающей страсти, Конрад умолчал, как о совершенно несущественном, о том, что вложенные им в это судно немалые деньги пропали, ибо авантюра молодых романтиков «плаща и кинжала» провалилась. Конрад, оказавшись сразу на мели, без единого сантима в кармане, залезает в долги и пытается по чьему-то неразумному совету отыграться за рулеткой в Монте-Карло, но и тут терпит поражение. В горестном отчаянии, понимая, что его всюду надули, все посмеялись над его доверчивостью, он решает покончить с собой. К счастью, пуля, прострелившая ему грудь, сердца не задела.
Вскоре выздоровевший, но пристыженный и одумавшийся, он, дабы навсегда стереть из людской памяти этот постыдный эпизод своей биографии, придумывает — конечно же, романтическую! — историю о дуэли из-за несчастной любви к испанке донье Рите. То есть, прежде чем начать сочинять романы, будущий писатель «сочиняет» свою собственную жизнь. И в поисках душевного равновесия отправляется юнгой в плавание на корабле, который был примерно таким, какой описан в одном из его романов: «Таким же старым, как холмы, тощим, как борзая, и изъеденным ржавчиной хуже, чем никуда не годный чан для воды».
Но юнга всего этого убожества нисколько не замечает, он видит только то, что его маленькая гордая шхуна, прекрасная, как невеста, в белых одеждах парусов, легко рассекает многометровые волны, увозя туда, где ждут не выдуманные, а настоящие увлекательные приключения и удивительные происшествия. Романтический порыв, накапливавшийся в нем с детства, с того времени, когда он обомлел от восторга, впервые увидев в Одессе море, — этот счастливый порыв в конце концов увел его, семнадцатилетнего юнца, на целых двадцать лет в океанские просторы, открывшие ему невиданную дотоле жизнь на далеких землях, населенных людьми, нисколько не похожими на тех, каких он знал прежде.
В те времена в дальние странствия уходили из родительских гнезд тысячи восторженных юнцов и некоторые из них становились знаменитыми романистами. Капитан Майн Рид предпочел карьере священника участь авантюриста и путешественника по Северной Америке. Стивенсон уединился на острове Самоа посреди океана. Странствовали по белу свету капитан Марриет, Фенимор Купер и многие другие, книгами которых Конрад никогда не переставал зачитываться. Они-то и сформировали его романтически возвышенную душу и выковали стойкий, мужественный характер, которому под силу стали любые штормы жизни. Он был из числа тех лавинообразно множившихся в девятнадцатом веке почитателей приключенческих книг, чьи сердца сладостно замирали, читая о небывалых подвигах таких же людей, как они сами, застывали от ужаса, вскипали от гнева, готовые вступиться за попавших в беду. И никакие фарисейства литературных снобов не могли отвратить этих завороженных читателей от полюбившихся им книг.
Попав под колдовские чары приключенческих романов, Конрад «видел себя: то он спасает людей с тонущих судов, то в ураган срубает мачты, или с веревкой плывет по волнам прибоя, или, потерпев крушение, одиноко бродит, босой и полуголый, по не покрытым водой рифам, в поисках ракушек, которые отсрочили бы голодную смерть. Он сражался с дикарями под тропиками, усмирял мятеж, вспыхнувший во время бури, и на маленькой лодке, затерянной в океане, поддерживал мужество в отчаявшихся людях — всегда преданный своему долгу и непоколебимый, как герой из книжки».
О том, как прошли двадцать лет морских скитаний Конрада, нам доподлинно, достоверно ничего не известно, но зато мы знаем главное: отныне, со дня первого его плавания, все, что с ним приключалось, — все стало его романами, повестями, рассказами, как и вся его реальная, не сочиненная жизнь поселилась там, в написанных им книгах. Другие же биографическое свидетельства скудны и приблизительны.
Например, из числа того немногого достоверного известно, что, проплавав всего пять лет, Конрад испробовал и освоил все корабельные профессии. Потому-то однажды задумывает он совсем неожиданное и странное: не попытаться ли попасть на службу в королевский флот Англии? В те времена это была морская держава из числа первых; ее первоклассными судами Конрад любовался уже давно, они избороздили все моря и океаны, повсюду открывая и присваивая все новые и новые земли. Для выполнения своего замысла моряк со всем ему свойственным упорством, подогреваемым рвением и усердием, берется в первую очередь за изучение английского языка, совсем еще не подозревая о том, что на этом языке будут затем написаны все его книги.