Страница 4 из 82
А Шотман все о своем. Восстание, мол, еще технически не подготовлено, нужна хотя бы неделя... Ну, не сегодня же оно начнется. А вот, пожалуй, чрезмерная осторожность у Шотмана: буржуазия, дескать, имеет много сил, у нее войска, как мы будем бороться с войсками? А дальше что? Если и захватим власть, то какими силами сможем ее удержать?
- Дело не в вооруженных силах, дело не идет о борьбе с войском, но о борьбе одной части войска с другой, - Ленин отодвинул стул, быстро прошелся по комнате. - Силы на стороне буржуазии невелики. Факты доказывают, что мы имеем перевес над неприятелем. Так скажите мне, почему ЦК не может начать? Это не вытекает из всех данных. Чтобы отбросить резолюцию ЦК, надо доказать, что разрухи нет, что международное положение не приводит к осложнениям... - Ленин ушел в дальний угол комнаты, и Михаил Иванович не расслышал нескольких слов. Зато последующие фразы прозвучали отчетливо:
- Объективные условия доказывают, что крестьянство нужно вести; за пролетариатом оно пойдет. Боятся того, что мы не удержим власть, но у нас именно теперь особенные шансы удержать власть. И я хочу пожелать, чтобы дебаты велись в плоскости обсуждения резолюции по существу.
- Слово товарищу Дзержинскому, - объявил председатель.
Феликс Эдмундович полностью поддерживает резолюцию. Восстание назрело. Пора.
- Товарищ Калинин, вы? - спросил Свердлов. Еще слушая Ленина, Михаил Иванович решил, что говорить много не будет. Зачем? Владимир Ильич ясно обрисовал узловые моменты, повторять нет смысла. Только свое мнение по главному пункту:
- Резолюция, товарищи, не значит, что завтра выступать, но она переводит вопрос из политики в стратегию и призывает к определенному действию... Не нужно сходить на путь парламентской борьбы, это было бы неправильно. Ждать, пока нападут, тоже не следует, ибо сам факт наступления дает шансы победе.
- Да, да, именно из политики в стратегию, именно так, - кивнул Владимир Ильич.
Председатель назвал следующего оратора. Потом еще. Один за другим говорили Крыленко, Рахья, Скрыпник, Сталин, Лацис, Бубнов. Все высказывались за ленинскую резолюцию. Даже Троцкий не выступил против. Тихим голосом, морщась, словно от какой-то боли, он лишь посоветовал отложить восстание до Второго съезда Советов.
Поводы для оттяжки восстания можно находить бесконечно. Михаил Иванович настороженно поглядывал на вставшего Зиновьева, возле которого сидел Каменев. Ну конечно, этот дуэт опять возражает против решительных действий. Доводы их известны: резолюция о вооруженном восстании неосуществима и фактически она уже провалилась. Не нужны заговоры против власти, нужно давить на Временное правительство и добиваться того, что нам необходимо. Какое может быть восстание, если хлеба в Питере на один день? Надо ждать, пока соберется Учредительное собрание и решит вопрос с продовольствием. И вообще лучше занять оборонительно-выжидательные позиции.
Резкий стук заставил Зиновьева вздрогнуть. Он испуганно повернулся к окну, двинул рукой, будто отталкивая что-то:
- Безобразие... Нельзя ли убрать это? Михаил Иванович пожал плечами: как уберешь?
Не лезть же среди ночи с пилой по мокрым тонким веткам. И окно открыть опасно: мало ли кто может оказаться в этот час на улице?..
- Не волнуйтесь, - успокоил Зиновьева председатель. - Это всего лишь ветер.
И опять, в который уж раз, поднялся Владимир Ильич:
- Если бы все резолюции так проваливались, то лучшего желать нельзя было бы... Если говорить, что восстание назрело, то говорить о заговорах не приходится. Если политически восстание неизбежно, то нужно относиться к восстанию, как к искусству. А политически оно уже назрело. Именно потому, что хлеба только на день, мы не можем ждать Учредительного собрания. Предлагаю резолюцию подтвердить, к подготовке решительно готовиться и предоставить ЦК и Совету решить - когда.
- Слово товарищу Володарскому.
У этого голосище под стать Свердлову. К тому же разгорячился человек, возражая Зиновьеву.
Вроде бы и ветка перестала постукивать, царапать стекло. Пожалуй, пушка сейчас громыхнет за стеной, и то не услышишь.
Осторожно, стараясь не помешать оратору, вошла в комнату Катя Алексеева. На ногах сапоги, голова и плечи покрыты отсыревшим платком, щеки румяные. Наклонилась к Михаилу Ивановичу:
- Очень громкий товарищ.
Володарский умолк. Все смотрели на женщину.
- В чем дело? - спросил Свердлов.
- Ничего особенного, - смутилась она. - У товарища голос такой... Потише бы надо.
- На улице слышно?
- Очень даже...
- Спасибо, мы учтем.
Михаил Иванович обратился к Ленину:
- Я выйду посмотрю...
Эйно Рахья взглянул на него вопросительно: не требуется ли помощь? Калинин отрицательно помахал ладонью.
- Что, Катя, какие-нибудь подозрения? - обратился он к ней в коридоре.
- Все спокойно. Матросы серьезные, понимающие. Евсеич в дежурной комнате.
- Ноги-то не промокли?
- Нет, я по сухому стараюсь. Ну побегу, пока глаза от тьмы не отвыкли.
Михаил Иванович спустился по лестнице. Дверь в дежурку была приоткрыта. На звук шагов выглянул Евсеич. Широкое, исклеванное оспой лицо его расплылось в улыбке:
- Вы, Михаил Иванович? Что, конец скоро?
- К этому идет. А ты кожанку почему не снимаешь?
- На улице то и дело. Посты, безусловно, проверяю.
Евсеев из тех людей, о которых говорят: ладно скроен и крепко сшит. По давней морской привычке ноги ставит широко, ходит чуть-чуть враскачку, будто под ним не твердая земля, а шаткая палуба. Лет пятнадцать назад, совсем еще молодым матросом, прошел Евсеев на крейсере I ранга «Баян» из Европы на Дальний Восток, в Порт-Артур. Воевал с японцами, попал в плен после гибели Тихоокеанской эскадры. Там окончательно разобрался, что к чему, и, по его собственному выражению, раз и навсегда выбрал свой курс.
Все в нем основательное, добротное, прочное. Брюки заправлены в яловые сапоги, кожанка, стянутая в поясе широким ремнем, достает почти до колен. Кепка тоже кожаная, с пуговицей на макушке.
Выглядит Иван Евсеевич Евсеев старше своего возраста. И оспинки старят его, и седина, и многочисленные морщины. Посмотришь - добродетельный папаша, отец семейства. А у пего и семьи нет, не успел завести: то подпольная работа, то тюрьма, то эмиграция и снова подполье.
- Не тревожьтесь, Михаил Иванович, - сказал он. - У нас здесь полный морской порядок.
- Надеюсь, - Калинин повернулся к молодому, коротко остриженному матросу, сидевшему возле лампы. - Что, товарищ, очень холодно в карауле? Озяб?
Матрос быстро поднялся со стула. Был оп настолько высок, что даже голову держал в наклон, будто боялся задеть потолок. Привык так, наверно, где-то в своей низкой деревенской избе.
- Нет, ничего, - торопливо ответил он. - Мы ведь попеременке...
- Да ты сиди, сиди. Как зовут-то?
- Федя... Федор Демидочкин.
- Скажи-ка мне, Федор, что у вас на «Авроре» насчет Керенского и его министров думают?
- Под зад! - ответил матрос. И добавил для ясности: - Под зад коленом!
- А на Франко-Русском заводе как о Временном правительстве говорят? - спросил Калинин Евсеева.
- Что о нем говорить, если оно само себя временным окрестило? Распоряжений ждем.
- Настроение, значит, боевое?
- Безусловно, Михаил Иванович. Доложите об этом,если понадобится.
- Спасибо, - улыбнулся Калинин. - Ну, пойду я. Ждать теперь мало осталось. Рассвет не за горами уже...
Открыв дверь в комнату, Михаил Иванович услышал голос Ленина и сразу понял: Владимир Ильич отбивает очередной выпад Зиновьева и Каменева.
Сколько же энергии и времени требуют эти двое!
- Предлагаю резолюцию, - Ленин поднес к глазам мелко исписанный лист. - Собрание вполне приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК, призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленнейшей подготовке вооруженного восстания, к поддержке создаваемого для этого Центральным Комитетом центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления.