Страница 15 из 82
- Я не намерен вступать в дискуссию с теми, кто не убеждает, а узурпирует. Как гласного думы могу информировать вас о текущем моменте, и только.
«Дума не пойдет с нами, - Михаил Иванович положил трубку. - В ней две трети эсеров и меньшевиков. Предстоит борьба, но теперь уже с совершенно иных позиций. Раньше мы боролись против власти, а теперь надо устанавливать, укреплять новую власть. Огромная разница!»
Наверно, о том, с чего и как начать новый этап в жизни партии, в жизни страны, размышлял теперь и Владимир Ильич, недавно уехавший из Смольного на квартиру к Бонч-Бруевичу.
Михаил Иванович явственно представил Ленина - стремительного, сосредоточенного, энергичного - и на душе сразу стало спокойнее. Сколько раз партии было трудно, сколько раз складывалось положение, казавшееся многим товарищам безнадежным, но Владимир Ильич всегда находил верный путь.
Мысль о Ленине взбодрила его. Он быстро спустился по лестнице. Выло уже светло. Холод совсем прогнал усталость.
Перед Смольным несколько тракторов, натужно ревя моторами и громко чихая, тянули очень большие пушки. Солдаты-артиллеристы в папахах и длинных шинелях стояли возле крыльца, ожидая, когда орудия поставят на отведенные им места.
Подобных пушек Михаил Иванович раньше не видел. Но особенно тракторы привлекли его внимание. Какая мощь! Пустить бы такую машину с плугом по верхнетроицким полям, сколько людей, сколько лошадей освободилось бы от трудной работы! Впрочем, по крестьянским полям трактор не пойдет, там межа на меже, повернуться негде. Для трактора требуется поле просторное.
- Калиныч?! - услышал он знакомый голос. Повернулся. К нему устремился пожилой человек в черной шляпе, в пальто, с красным бантом на груди. - Доброго тебе утра, Калиныч!
- Сила Семенович, ты?
- Как видишь!
Они обнялись, и Михаил Иванович почувствовал: словно обручем сковало его плечи. Значит, по-прежнему крепок старый путиловец!
- Ты уж не в пушкарях ли, Сила Семенович?
- На съезде Советов тут. Завод послал. А у пушек сын мой, в тяжелом дивизионе трактор водит. Ты его помнить должен.
- Как же, помню. Шустрый мальчонка был, все в сарае на твоем верстачке мастерить пробовал. Ты его токарем собирался определить.
- Токарем и работал. А на службу забрали - дальше пошел. Броневик научился водить, трактор, - в голосе Силы Семеновича звучала гордость.
- Соблюдает, значит, семейное правило?
- Да уж, сам знаешь, у нас испокон веков все по железу...
Это Михаилу Ивановичу было известно. Еще в тысяча восемьсот девяносто шестом году, едва пришел на Путиловский завод, встретился он с Силой Семеновичем Штыревым. Приметный был человек. Вроде бы и невысок, и грудь не очень широкая, а мускулатуру имел стальную. Руку пожмет - вскрикнешь. Одевался всегда хорошо, аккуратно. Держался независимо, знал себе цену.
На заводе в ту пору девять десятых рабочих, если не больше, только привыкали к машинам, к железу, недавно придя из деревни. А Сила Семенович - рабочий потомственный. Его прапрадеды еще в петровские времена в кузнецах состояли, еще при Екатерине славились Штыревы своим мастерством. Передавалось оно из поколения в поколение вместе с именами. Сила и Семен - других в кузнечной династии Штыревых не признавали.
- Семена-то посмотреть хочу, - улыбнулся Михаил Иванович.
- А ты, Калиныч, не забывай, навещай. И на заводе есть о чем потолковать, и дома у нас ты гость желанный.
- Спасибо, обязательно выберусь!
На площади возле Смольного Михаилу Ивановичу попался извозчик. Велел ехать на Выборгское шоссе, устроился на потертом сидении. Очень обрадовала его встреча с Силой Семеновичем и рассказ о Семене. Вот какая поросль поднялась в рабочей семье. Надежный и головастый, видимо, парень. Можно сейчас спокойно отправляться домой, отдохнуть хоть немного. Молодой Семен Силыч со своей грозной пушкой никакого врага к Смольному не подпустит...
Расплатившись с извозчиком, Михаил Иванович позвонил в знакомую дверь. Жена бросилась ему па шею, одновременно и смеясь и всхлипывая:
- Живой, здоровый! Наконец-то! Чего только не передумала! Ночью очень громко стреляли! А я боялась: в тебя, в тебя!
- Мимо, мимо, - засмеялся он, гладя ее волосы. Катя и причесаться успела, и платье надела праздничное, с буфами, которое ему особенно нравилось. Даже воротничок кружевной. Будто только и делала, что готовилась к встрече с мужем, будто совсем не ее забота стоять в очередях, топить печь, стирать, убирать...
- Все уже? - спрашивала она, заглядывая ему в глаза. - Вот так, сразу?
- Представь себе. Практически мы взяли власть бескровно.
- Надолго домой?
- Вечером второе заседание съезда.
- Тебе обязательно? Теперь ведь забот меньше...
- Что ты! - сказал он, засучивая рукава рубашки. - У меня такое сейчас представление, что впереди огромное бескрайнее поле, заросшее бурьяном и мелколесьем. С болотами. Их надо осушить, поле надо раскорчевать, расчистить...
- Да уж, без этого ты не можешь.
- Без чего?
- Ни единого часа без работы не посидишь, - сказала она, радостно улыбаясь.
Глава третья
1
Дом № 33 по Невскому проспекту - здание весьма приметное, с большими окнами, с высокой, похожей на каланчу, башней, которую венчает островерхий шатер. Очень знакомо Михаилу Ивановичу это здание, много раз бывал он в нем как гласный Петроградской городской думы. А сейчас впервые перешагнет порог как новый председатель городской управы, как городской голова, «хозяин столицы».
Калинин задержался на тротуаре, чиркал спички, прикуривая. Заместитель наркомпрода Мануильский, вызвавшийся помочь Михаилу Ивановичу утвердиться на новом посту, улыбнулся понимающе:
- Волнуетесь?
- А как же иначе, Дмитрий Захарович?
- У вас же опыт работы в Лесновской управе...
- Короткий опыт-то. Да и что сравнивать: там небольшой окраинный район, а здесь весь Петроград. Два миллиона человек, хозяйство сложное. И не дадут мне работать спокойно, будут палки в колеса вставлять.
- Да, на теплые объятия надежды нет.
Они молча постояли, словно накапливая силы перед схваткой. Михаил Иванович мысленно перебирал события, связанные с его новой должностью. О том, что Петроградская дума не поддержит революцию, он говорил с самого начала, с момента вооруженного восстания. Больше того, дума заняла позицию, резко враждебную новой власти. Она пыталась выступить в роли единственно законного органа, который господствует в столице, установила связь с иностранными дипломатами. 29 октября, когда в Питере вспыхнул контрреволюционный мятеж юнкеров, городской голова Шрейдер заявил, что все посольства признают только документы, подписанные лично им.
Не удался мятеж юнкеров - Шрейдер затеял новую авантюру, решил собрать общероссийский съезд представителей городских и земских самоуправлений, сколотить организацию, которая повсюду на местах взяла бы власть в свои руки. Не давала покоя Шрейдеру мысль свалить Советы и самому стать во главе государства.
Однако на «Всероссийский собор» прибыло лишь десятка два делегатов - сорвалась и эта попытка. Но в стенах городской думы вынашивались новые планы. От Шрейдера и его компании тянулись нити к группам эсеровских террористов.
Петроградская городская дума превратилась в явно контрреволюционную организацию. И, занявшись борьбой против Советов, дума совершенно прекратила ту работу, для которой, собственно, была создана. Разрушалось городское хозяйство, редко ходили трамваи, с перебоями действовал водопровод, а думцам было не до этого - они занимались высокой политикой.
11 ноября в Смольном собрались гласные-большевики, чтобы обсудить создавшееся положение. Общее мнение было таково: дума полностью разоблачила себя. Нельзя дальше проявлять мягкость по отношению к ней, пора принимать меры. На том и порешили. Совет Народных Комиссаров издал декрет, в котором говорилось, что старая дума считается распущенной и будут проведены новые выборы.