Ведьмак (большой сборник)

Ведьмак взглянул в глаза Йеннифэр. Они были холодны как лед.

— Прошу прощения и благодарю, рыцарь из Денесле, — наклонил он голову. — Благодарю всех присутствующих за мое непреднамеренное и поспешное спасение. Я слышал, когда висел, как вы наперегонки рвались мне на помощь. Прошу всех присутствующих простить меня. За исключением благородной Йеннифэр, которую я благодарю, ни о чем не прося. Прощайте. Мерзость по собственной воле покидает благородную компанию. Ибо вы у мерзости уже вот где сидите! Бывай, Лютик.

— Эй, Геральт! — крикнул Богольт. — Не разыгрывай из себя целочку. Не делай из мухи слона. К черту…

— Лю–ю–юди!

Со стороны устья ущелья бежал Козоед и несколько голопольских милиционеров, высланных на разведку.

— Что такое? Чего он орет? — поднял голову Нищука.

— Люди… Ваши милости… — задыхался сапожник.

— Отдышись, человече, — сказал Гилленстерн, засовывая большие пальцы за золотой пояс.

— Дракон! Там дракон!

— Где?

— За ущельем… На равнине… Господин, он…

— По коням! — скомандовал Гилленстерн.

— Нищука! — рявкнул Богольт. — На телегу! Живодер, на коня и за мной!

— В галоп, парни! — завопил Ярпен Зигрин. — Галопом, мать вашу так!

— Эй, погодите! — Лютик забросил лютню за спину. — Геральт, возьми меня на коня!

— Прыгай!

Ущелье окончилось россыпью светлых камней, все более редких, образующих неправильную окружность. За ними местность мягко понижалась, переходя в поросшую травой, слегка холмистую луговину, со всех сторон замкнутую известняковыми стенами, в которых зияли тысячи отверстий. Три узких каньона, устья высохших потоков, выходили на луговину.

Богольт первым доскакал до каменного барьера, резко осадил коня, поднялся на стременах.

— О зараза, — сказал он. — О чертова зараза. Этого… этого не может быть!

— Чего? — спросил Доррегарай, подъезжая. Рядом с ним Йеннифэр, спрыгнув с телеги, налегла грудью на каменную глыбу, выглянула, попятилась, протерла глаза.

— Что? Что такое? — крикнул Лютик, выглядывая из–за спины Геральта. — Что такое, Богольт?

— Дракон–то… дракон… золотой.

Не больше чем в ста шагах от каменной горловины ущелья, из которого они только что вышли, у дороги, ведущей к северной части каньона, на куполообразном невысоком холме сидело существо. Оно сидело, изогнув правильной дугой длинную изящную шею, склонив узкую голову на выпуклую грудь, оплетя хвостом передние выпрямленные лапы.

Было в этом существе, в его позе что–то невообразимо грациозное, что–то кошачье, что–то противоречащее его явно змеиной родословной. Несомненно, змеиной. Ибо существо было покрыто слепящей глаза золотой чешуей с четким рисунком. Да, существо, сидящее на холме, было золотым — золотым от острых, зарывшихся в землю когтей до конца длинного хвоста, слегка шевелящегося меж покрывающих холмик растений. Глядя на них огромными золотыми глазами, существо расправило широкие золотистые нетопыриные крылья и так сидело, неподвижное, как бы требуя, чтобы им любовались.

— Золотой дракон, — шепнул Доррегарай. — Невероятно… Живая легенда!

— Не существует в мире, чертова мать, золотых драконов, — заявил Нищука и сплюнул. — Я–то знаю, что говорю.

— А что же в таком случае сидит на холме? — трезво спросил Лютик.

— Обман какой–то…

— Иллюзия…

— Это не иллюзия, — сказала Йеннифэр.

— Это золотой дракон, — проговорил Гилленстерн. — Самый настоящий золотой дракон.

— Золотые драконы бывают только в легендах!

— Перестаньте, — вклинился Богольт. — Нечего дергаться! Любому болвану ясно, что это золотой дракон. Да и какая разница, милсдари, золотой, синий, пегий в крапинку или клетчатый? Он невелик, уделаем его в момент. Живодер, Нищука, разгружайте телегу, вытаскивайте снаряжение. Тоже мне разница — золотой не золотой.

— Есть разница, Богольт, — сказал Живодер, — и большая. Это не тот дракон, на которого мы охотимся. Не тот, подтравленный под Голопольем, который сидит в яме на драгоценностях и золоте. А этот сидит только на собственной заднице. Так на кой он нам ляд?

— Это золотой дракон, Кеннет, — буркнул Ярпен Зигрин. — Ты когда–нибудь такого видел? Не понимаешь? За его шкуру мы возьмем больше, чем вытащили бы из обычного сундучища с сокровищами.

— И к тому же это не ухудшает ситуации на рынке драгоценных камней, — добавила Йеннифэр, нехорошо усмехаясь. — Ярпен прав. Договор действует. Есть что делить, разве нет?

— Эй, Богольт? — крикнул Нищука с воза, с грохотом копаясь в снаряжении… — Что надеваем на себя и лошадей? Чем эта золотая гадина может ударить? Огнем? Кислотой? Паром?

— А хрен ее знает, — задумался Богольт. — Эй, чародеи! Легенды о золотых драконах говорят, как такое чудо уделать?

— Как? А проще простого! — крикнул Козоед. — Чего тут мурыжить, а ну давайте–ка сюда животягу какую–никакую. Напихаем в нее чего–нибудь ядовитого и подкинем гаду, пусть сожрет и того…

Доррегарай искоса глянул на сапожника. Богольт сплюнул. Лютик отвернулся. На его лице читалось отвращение. Ярпен Зигрин усмехнулся, уперев руки в бока.

— Чего глазеете? — спросил Козоед. — За работу, надо решить, чем труп нафаршировать, чтобы гад поживее его заглотнул. Чем–нибудь жутко ядовитым, отравой какой смердящей или гнилью.

— Ага, — проговорил краснолюд, не переставая усмехаться. — Ядовитое, паскудное и смердящее. Ясно. Знаешь что, Козоед? Получается — ты.

— Что?

— Дерьмо ты, вот что. Мотай отседова, халтурщик, чтоб глаза мои тебя не видели.

— Господин Доррегарай, — проговорил Богольт, подходя к чародею, — оправдайте хоть чем–нибудь свое присутствие. Припомните легенды и сказания. Что вам известно о золотых драконах?

Чародей улыбнулся, гордо выпрямился.

— Что мне известно о золотых драконах, говоришь? Мало, но все–таки…

— Так слушаю.

— И слушайте, слушайте внимательно. Вон там, перед нами, сидит золотой дракон. Живая легенда, последнее, быть может, и единственное в своем роде существо, уцелевшее от вашего неудержимого стремления убивать. Легенду не убивают. Я, Доррегарай, не позволю вам тронуть этого дракона. Понятно? Можете собирать шмотки, приторачивать вьюки и возвращаться по домам.

Геральт был уверен, что начнется суматоха. Он ошибался.

— Уважаемый чародей, — прервал тишину Гилленстерн, — следите за тем, что и кому вы говорите. Король Недамир может приказать вам, Доррегарай, приторочить вьюки и убираться к черту. Но не наоборот. Вам это ясно?

— Нет, — гордо ответил чародей. — Неясно. Ибо я — Доррегарай, и мне не может приказывать король, владения которого можно охватить взглядом с высоты частокола, огораживающего паршивую, грязную, прости Господи, засранную крепость. Известно вам, милсдарь Гилленстерн, что стоит мне произнести заклинание и шевельнуть рукой, как вы превратитесь в коровью лепешку, а ваш недозрелый король — в нечто непроизносимо худшее? Вам ясно?

Гилленстерн не успел ответить, потому что Богольт, подскочив к Доррегараю, схватил его за плечи и повернул к себе лицом. Нищука и Живодер, молчаливые и угрюмые, высунулись из–за спины Богольта.

— Послушай–ка, господин магик, — тихо сказал огромный рубайла, — прежде чем шевелить руками–то. Я мог бы долго толковать тебе, уважаемый, что обычно делаю с такими засратыми легендами и дурацкими трепачами, как ты. Но мне чтой–то не хотца. Вот тебе заместо ответа. Тебе это ясно?

Богольт кашлянул, приложил палец к носу и с близкого расстояния сморканул чародею на мыски ботинок.

Доррегарай побледнел, но не пошевелился. Он видел — как и все — цепной шестопёр на рукояти длиной в локоть, который держал Нищука в низко опущенной руке. Он знал — как и все, — что время, нужное для заклинания, несравненно большее, чем то, какое требуется Нищуке, чтобы раскроить ему череп.

— Ну, — сказал Богольт. — А теперь аккуратненько отойди в сторонку. А ежели тебе придет охота снова раскрыть пасть, то быстренько засунь в нее пук травы. Потому как если я еще раз услышу твой вой, ты меня запомнишь.