Страница 78 из 80
Запах осеннего леса…
Теплое ласковое солнце…
Лица — Денис смотрит внимательно, хмурится, ждет объяснения учителя…
Любава — запрокинутое, полное горя лицо, безмолвный крик…
Зеркальце — обернулась, подмигнув, искривила губы в лукавой улыбке и снова сосредоточилась на дороге, по которой идут вражеские танки…
Шепот — «твои мертвые говорят о тебе хорошо»…
Ворон сжался, стал немыслимо плотной точкой, собрав в ней все то, чем он был на самом деле, и взорвался.
Сверкающая нестерпимым фиолетовым светом волна поднялась в величественном безмолвии, что было страшнее рева армагеддона, и обрушилась на мертвые дворцы, под крышами которых век за веком шел снег, заполнила мир светом и красками. Она разбрасывала солнечных зайчиков, сверкала мириадами граней и сметала все на своем пути.
Граев исчез — на его месте зияла пустота, повторяющая контуры человеческой фигуры. Свет собрался копьем, ударил в центр этой пустоты, но бессильно погас. Волна опадала, разбиваясь на отдельные, бессильно звякающие о мрамор площади кристаллы, но Ворон уже получил желанную передышку.
Он освободил часть своего сознания и скользнул туда, где на краю оврага лежало, опрокинутое взрывной волной, его тело.
Судорожный вздох — легкие заполнил немыслимо сладкий лесной воздух, и Влад рывком встает. В его распоряжении лишь доли секунды. Только бы успеть…
Граев уже на другой стороне оврага, бежит к появившемуся посреди развороченного холма земли сундуку. И тут Денис — умница, парень, умница! — сбивает Граева «огненным валом».
Непослушными губами Владислав шепчет заклинание, которое хотел забыть больше всего на свете. Слова с грохотом падают, заполняя собой тьму, оставленную Граевым в мертвом мире, диск луны закрывает тень гигантского крыла.
Ворон исчезает, унося в цепких лапах душу, принесенную ему в жертву.
Денис не знал, долго ли пролежал без сознания. Реальность включили рывком, словно невидимый киномеханик поменял бобину.
Измазанный землей человек бежит к едва заметному холмику, на бегу резко разводит руками, и земля вспучивается, холм осыпается, открывая взгляду деревянный сундук, исчерченный руническими письменами. Крышка сундука отлетает в сторону, и Денис понимает, что еще мгновение — и будет поздно.
Он не думает, просто делает то, чему его учили.
В спину Граева бьет «огненный вал», и тело полковника отбрасывает в сторону. Встав, Денис, шатаясь, идет к сундуку, не видя, как со стоном поднимается на четвереньки обожженный, но не потерявший сознания полковник.
Не видит и того, как на другой стороне оврага Воронцов неслышно шевелит губами, и пространство вокруг Граева вскипает и взрывается.
Мягкая волна приподнимает Дениса и бросает его прямо на открытый сундук.
Сидящий перед ним человек был абсолютно лыс. Уютно устроившись у маленького костра, он кутался в пахнущую псиной меховую накидку. Завидев Дениса, улыбнулся и приветливо кивнул. Человек высвободил из-под накидки тонкую темную руку и приглашающе похлопал по земле:
— Садись, путник. Говорить будем.
Улыбка у него была хорошая, искренняя. Бронзовое лицо светилось, вокруг глаз разбегались мелкие морщинки. Сверкали мелкие белые зубы.
Денис огляделся. Вокруг расстилалась ровная, растворенная в бесконечной ночи степь. Небо над головой сияло мириадами холодных ярких звезд. Пахло неизвестными травами, дымом и псиной от накидки неизвестного.
— Вы кто? — сглатывая, спросил Денис.
— Садись. Сначала садись и выпей чаю, — протянул ему неизвестно откуда взявшуюся помятую оловянную кружку человек в накидке.
Денис послушно сел.
Было в этом месте хорошо и спокойно, и в то же время Денис чувствовал острое сожаление, потому что понимал — он здесь ненадолго, скоро придется уйти, а так не хотелось… Всю жизнь сидеть бы у этого костра и говорить с человеком, таким умным, понимающим и словно знающим его с самого рождения. Это было странно, поскольку они обменялись всего парой фраз, но ощущение создавалось именно такое.
Денис отхлебнул из кружки. Вкус оказался странным, это был не чай, а какой-то травяной настой — терпкий, освежающий и в то же время успокаивающий.
— Ты хотел знать, кто я?
Денис кивнул.
— Я то, что вы называете Небесными Колокольцами.
— Но ведь… — юноша растерялся, — ведь Колокольцы откликаются только на зов настоящих знающих!
— Ты позвал. Ты давно уже позвал меня, — пожал плечами бронзоволицый, — Меня звали многие, но не на каждый зов я откликался.
— А на чей? — с внезапным любопытством спросил Денис.
— Кто-то из этих людей тебе знаком, кто-то нет. Александр Великий, Чингисхан… Ты знаешь эти имена. Но, думаю, ничего не слышал об Иване Скорынском или Уильяме Блетти. Каждый из них знал, чего он хочет. Знал по-настоящему и умел звать. Их зов мог породить звон Колокольцев, и им отвечало Небо. Ты тоже умеешь. Ты пришел — говори.
— Но я не знаю, — теперь уже Денис пожал плечами. Мысли путались. Желать… осуществить желание, изменить мир…
Он может изменить мир! Так, чтобы в нем ожил Глеб, чтобы Женька не плакала, когда поругается с матерью, и не стеснялась, надевая в очередной раз заштопанную кофточку, а мама не шила больше ночами. Будет жив папа, и Владислав Германович перестанет застывать и уходить в себя… И Васенька никогда больше не будет его поджидать за поворотом, потому что не будет там, в этом прекрасном мире, Васеньки.
— Ты знаешь, — продолжал бронзоволицый, — ты просто еще не позволил самому себе понять, что знаешь. Вот тот, кого ты называешь Граевым, он хочет навсегда вернуться в то лето, когда город Лидно утопал в сирени, по улицам катили открытые пролетки и ему улыбалась девушка с нежным румянцем на щеках. Он искренне хочет туда, и если будет желать он, то весь мир станет одним городом и одним летом. Навечно. Твой учитель — он готов отдать все на свете, чтобы никогда больше не видеть желтую бабочку, порхавшую над полем весенним днем сорок пятого года. Теперь загляни в себя и скажи, чего хочешь ты.
Денис почувствовал, как пересохло горло, и торопливо сделал из кружки глоток. Перед глазами мельтешил хоровод образов — счастливая смеющаяся Женька, мама посреди нового дома, улыбается, командует, куда ставить мебель, Владислав Германович, Глеб…
— Я хочу, чтобы никто не решал за всех. Я хочу, чтобы мы, мы сами. Люди — сами…
— Так ведь и ты человек. И ты — сам! — улыбнулся человек в накидке.
— Нет, не так, — замотал головой Денис, — Это неправильно. Это один — и за всех. Это будет мир, где только один — настоящий, а остальные — игрушки. — Теперь он говорил более уверенно, — Я хочу, чтобы все осталось так, как есть. Я не хочу ничего менять так… как вы предлагаете.
— Но это означает, что Колокольцы исчезнут. Я исчезну. И мир все равно изменится.
— Мне жаль, — сказал Денис, — вы мне нравитесь. Но…
Он не мог больше отвечать, не было правильных слов, в которые можно было бы облечь свои мысли. Осталась лишь абсолютная убежденность в своей правоте и горечь оттого, что нельзя иначе и не будет у Женьки завтра новой кофточки, а маме так и придется шить.
Но он есть, он сам, настоящий. Он и сделает все сам. Шаг за шагом. Сам.
Страшно болела спина. Денис попробовал повернуться и заорал от боли. Чья-то рука коснулась его лба, и ученик услышал сбивчивое бормотание Воронцова:
— Тихо. Тихо ты, сынок, лежи, лежи, я сейчас все сам, я тебя вытащу, ты лежи только.
— Я в порядке, — сказал Денис, — Я сейчас встану!
И потерял сознание.
Воронцов осмотрел парня. Кости, кажется, целы. Вообще мальчишке крупно повезло.
Подошла Зеркальце в изодранном, перемазанном комбинезоне.
— У тебя машина? — спросил Влад, — Его в больницу надо, срочно.
Ящик с Колокольцами был рядом, но Зеркальце смотрела не туда, а на лежащего без сознания Дениса.
— Ты все же сволочь, Влад, — выдохнула она, — Потащить сюда ученика, необстрелянного, толком не обученного!