Ренегат

За это время обеим сторонам вялотекущего конфликта пришлось пережить две страшные засухи, из-за которых большинство окских притоков пересохло, и нашествие саранчи. Но пережить по-разному. Стоящий на самом берегу Оки и не испытывающий особой нехватки в воде Муром вышел из передряг с минимальными потерями. А вот Навашино… Для него череда широких черных полос обернулась настоящей катастрофой, которая довершилась принесенными со стороны руин Нижнего Новгорода кислотными дождями. Да и заречный сосед в усугублении проблем оказал максимум содействия.

Посылаемые к обмелевшей Оке навашинские подводы безжалостно расстреливались муромскими пулеметными расчетами и снайперами, расквартированными в спешно возводимых по западному берегу гарнизонах на протяжении десятков километров в обе стороны от Мурома. Поля высыхали, скот погибал. Голодающие, отчаявшиеся навашинцы шли к мосту в надежде получить хоть кусок хлеба за рабский труд на непрекращающихся муромских стройках – и умирали десятками, становясь кормом для падальщиков, расплодившихся вдоль хорошо пристрелянной дороги.

Так прошел месяц, другой, и поток обреченных «переселенцев» иссяк. Не стало и подвод, воровато качающих в баки воду под покровом темноты. А скоро по Мурому поползли занесенные торговцами и наемниками слухи о свирепствующих за рекой бандах каннибалов. Тогда они казались не более чем выдумками охотливых до «приврать» бродяг. Но в семьдесят втором жители Мурома, и особенно его пригородов, поимели возможность лично убедиться в кристальной честности рассказчиков, оставивших даже, как выяснилось, многие живописные подробности недосказанными.

Голод не выкосил Навашино подчистую, как рассчитывали за рекой, и не рассеял оставшихся в живых, вынуждая искать пропитание на более плодородных землях. Он лишь… подкорректировал их гастрономические пристрастия.

Разделившиеся в первое время на группы по шкурным интересам оголодавшие навашинцы образовали несколько кланов, позже красиво поименованных бригадами. Бригад этих, судя по рассказам, было много, слишком много, чтобы сосуществовать мирно. Начались междоусобицы, переросшие потом в уже откровенные бои за… мясо. В результате оных количество бригад через пару-тройку лет сократилось до пяти, зато качество возросло на порядок и с каждым годом только повышалось. К черному в истории Мурома семьдесят второму это были уже не скопища плохо организованных, свихнувшихся от голода людей, а высокомобильные, отлично вооруженные боевые формирования хладнокровного и не знающего пощады зверья, численностью от трехсот до пятисот особей в каждом, включая женщин и способных держать в руках оружие детей, которые сражались наравне с мужчинами.

Рваные Раны, Железнодорожники, Дети Пороха, Навмаш и Святые Люди – пять стихий, рождающих животный ужас в душах всего окрестного населения своими кровавыми рейдами, после которых выжившие больше не боялись смерти.

Опустошительные набеги, сопровождающиеся грабежом, убийствами и захватом рабов, постепенно стерли с карты не только мелкие деревушки и небольшие форты вокруг Навашино, но даже такие крупные поселения, как Выкса и Кулебаки. Затравленное население вынуждено было оставлять дома и перебираться в Мухтолово и Ардатов, подальше от страшных соседей. Но скоро беда и туда пришла.

Единственным населенным пунктом в окрестностях Навашино, которого еще не коснулись омытые в крови руки бригад, оставался Муром. Слишком хорошо был он укреплен. А вот пригороды… Конечно, сторожевые башни с их «Кордами» способны были накрыть перекрестным огнем все в радиусе полутора километров от стены, и подавить их силами одной бригады не представлялось возможным. Но что если объединиться?

Как раз таким вопросом и задался однажды глава самой крупной и влиятельной бригады Навмаш – Игорь Гнет. В течение полугода ему удалось объединить, пусть и на время, все пять кланов. А весной семьдесят второго около двух тысяч человек форсировали Оку в тридцати километрах севернее Мурома. Вначале на западном берегу высадились передовые отряды, которые вырезали подчистую три близлежащих села и установили контроль над дорогами. В течение двух дней с восточного берега плотами переправлялись люди и техника. На третий день они вышли к подступам северного района. И рано утром четвертого дня эта дикая армада кровавой бороной пронеслась с севера на юг через муромские пригороды.

Тогда погибло больше пяти с половиной тысяч человек. Их тела, зачастую сильно урезанные, хоронили в общих ямах, потому как большинство погибших не имело живых родственников. Выкашивались целые семьи. Около тысячи жителей пригородов, в основном молодые мужчины и женщины, угодили в рабство прямо из собственных домов, которые, казалось, так надежно были прикрыты крупнокалиберными пулеметами со стен Мурома. На деле же «Корды» не сильно выручили. Наибольший урон бригады понесли в северном районе, но и там пулеметным расчетам удалось отправить в небытие меньше полусотни, пока их не подавили огнем из установленных на броневиках ЗУ-23, чьи спаренные пушки дырявили броню пулеметных гнезд, как бумагу. А в плотной застройке западного и южного пригородов огонь со стен оказался и вовсе бесполезен. От него гибло больше мечущихся в панике жителей, чем знающих свое дело налетчиков.

Спустя семь часов адского разгула бригады ушли, забрав с собой рабов, скот, трофейное шмотье и мясо. Муром все-таки накормил страждущих.

Много воды утекло с тех пор, и крови немало. Муром окреп, навашинские бригады поутихли. Но эти пыльные красные земли к востоку от Оки все так же не сулили путникам ничего хорошего.

Стас шагал вперед уже минут сорок, по-прежнему не отмечая вокруг никаких наземных ориентиров. Солнечный диск оторвался от линии горизонта и висел над пустошью раскаленным пятном, заставляя длинные тени ползти на запад, словно даже этим жалким раболепным созданиям было неуютно на дышащей смертью равнине. Время от времени не знающий преград ветер приносил невесть откуда облака пожирающей солнечные лучи пыли, и тогда темные беглецы умеряли прыть, испуганно бледнея и мечась в разные стороны потерявшими четкость аморфными телами. Но облака пролетали мимо, и тени снова возобновляли с каждой минутой слабеющие попытки обрести свободу лишь для того, чтобы к полудню выдохнуться, будучи притянутыми хозяином «к ноге», а после с новыми силами устремиться на восток, к темнеющему горизонту, и умереть там.

Иногда в небе пролетали вороны. Большие, черные, они кружили над пустошью, ловя потоки воздуха широкими крыльями, и присматривались. Деловито крутили головами, неспешно, обстоятельно прикидывали что-то, оценивали и летели дальше, посчитав видимо, что время еще не пришло, нужно подождать. Терпение – вот главная благодетель падальщика, всегда и везде дарующая ему кусок подгнившего мясца, так славно и легко, почти самотеком, проскальзывающего в горло.

Очередное пыльное облако, возникшее, казалось, из пустоты в полусотне метров, зависло, неспешно кружась, и со следующим порывом ветра метнулось вперед, окутав Стаса бурой пеленой. Пыль моментально набилась в глаза, рот, нос, вынудив захваченную врасплох жертву пригнуться, а потом и вовсе упасть на четвереньки, отплевываясь и фыркая. Облако заложило вираж над головой и, подпитывая свое стремительно разрастающееся тело мириадами песчинок с ржавых земляных проплешин, устремилось дальше.

Стас откашлялся, выплюнул мерзко хрустящую на зубах слюну с пылью и, часто моргая слезящимися глазами, поднялся. Но не успел он и пару раз хлопнуть по шинели, выбивая пыль, как уже лежал брюхом на земле и сослепу водил стволом в поисках невидимых целей.

Громкий и будто дробный звук выстрела в нарушаемой доселе только завываниями ветра тишине врезал по ушам не хуже звездюля наотмашь. Стас сильно зажмурился и вытер тыльной стороной ладони обволакивающую раздраженные глаза влагу. К мутным силуэтам деревьев, ставших похожими на гигантские грибы с развесистыми шляпками-кронами, присоединилось движущиеся в некотором отдалении пятно. Все еще слезящийся глаз припал к оптике. Пятно резко увеличилось и обрело вид человека в длинном, песочного цвета плаще и больших защитных очках. Голова была непокрыта. Русые волосы обрамляли лицо короткой стрижкой сверху и окладистой солидной бородою снизу. В руках незнакомец держал «Абакан».