Страница 7 из 82
Честно говоря, док не так уж часто попадался на собственную удочку, но если уж так случилось, достойно смирился с поражением. Пока я наполнял кружку Денни, Фицхью, похоже, заглянул в самый дальний уголок своей души.
— Видите ли, — наконец выговорил он, — мозг накапливает воспоминания как голографическим, так и ассоциативным способами. Поскольку память — это голограмма, можно восстановить целое по уцелевшему фрагменту. Так как воспоминания хранятся ассоциативно, одно всплывшее в голове воспоминание может вести к другим. Эти осколки записанных одно на другом воспоминаний внедрены в наши умы наподобие лишних генов в ДНК. Именно с их помощью можно объяснить существование наших «прошлых жизней», синдром ложной памяти, непостижимые случайности, необратимые изменения личности или… или…
Он запнулся и вздрогнул.
— Ах, Господи, что я наделал?
— Вероятно, такое, что нуждается в исповеди, — предположил О'Дохерти.
— Вам?
Сэм не оскорбился.
— Нам, — согласился он, — или таким, как отец Макдевитт.
Фицхью опустил голову. Теперь в его глазах плескались страх, скорбь и отчаяние. Что же за исповедь предстоит выслушать нам, не имеющим силы ни осудить, ни отпустить грехи?
Мора положила руку на плечо физика.
— Продолжайте, — попросила она.
Картрайт пробурчал что-то ободряющее, а у Денни хватило совести держать рот на замке.
Наконец Фицхью прерывисто вздохнул и выцедил воздух сквозь стиснутые зубы.
— Человек не может отвечать за то, чего никогда не было, верно?
Сэм пожал плечами.
— Так или иначе, ответственность — вещь редкая в нашем мире: внебрачный ребенок, от которого часто отказываются.
— Все началось со сна, — сообщил Фицхью.
— Так часто начинается. И кончается тоже.
— Я не женат, — продолжал он, — и никогда не был женат. Время от времени появлялись женщины, и мы неплохо ладили, но долго никто не задерживался. Знаете, как это бывает: думаешь, что жениться слишком рано… пока не становится чересчур поздно.
— Ну уж нет, никогда не поздно, — возразил О'Дохерти, — особенно если попадется ТА САМАЯ.
Фицхью ответил слабой улыбкой.
— В этом вся проблема. Может, однажды и нашлась бы такая. Но…
Он снова погрустнел и тяжело вздохнул.
— Я живу один в доме на Тринадцатой улице. Дом немного великоват для меня, да и соседи не так чтобы очень, но арендная плата невелика, а я люблю, когда места много. Гостиная, столовая, кухня плюс две спальни, одну из которых я использую как кабинет. Лестница из кухни ведет в захламленный, неоштукатуренный подвал. Так вот, последнее время я вижу один и тот же сон. Будто спускаюсь по ступенькам и попадаю не в собственный подвал, а в совершенно другой дом, и прохожу мимо пустых спален, кухни, где в раковине громоздится немытая посуда, а плита покрыта слоем жира, и наконец попадаю в гостиную, обставленную удобной, но старомодной мебелью. На всем лежит толстый слой пыли и отпечаток полной запущенности, но в то же время все настолько знакомое и родное, что я часто просыпаюсь со слезами на глазах.
— Это подсознание, — заметил док, — играет с вами злую шутку. Всему бедой этот ваш убогий подвал.
Фицхью коротко мотнул головой.
— Сначала я тоже так думал. Только… ну вот, все началось с повторения этого сна. Всего лишь молчаливая прогулка по пустому дому, сопровождаемая чувством необъяснимой потери, вот и все. Однажды, перед тем как открыть глаза, я успел распахнуть дверь и выйти наружу. Обычный городской пейзаж, ничего особенного. Вот только я никогда не видел этого места. Дом стоял на небольшом пригорке — угол квартала. Не слишком оживленное место. Можно предположить, что это жилой район в захолустном городе, в стороне от оживленных магистралей. Я много путешествую, езжу на конференции и симпозиумы, но так и не узнал города.
Он сосредоточенно уставился в кружку с пивом. Мы терпеливо ждали.
— Что-то странное было в этом сне. Он больше походил на воспоминания. Может, все дело в грязной посуде или потертой мебели?
Очередная нервная улыбка.
— Если это волшебный мир, почему он такой унылый и обыденный?
Я отошел от компании, чтобы ответить на отчаянные призывы, несущиеся с другого конца стойки, где отсутствие пива грозило клиентам безнадежным обезвоживанием. Когда я вернулся, Фицхью отвечал на вопросы дока Муни.
— …Чем больше я раздумывал и недоумевал, тем более реальным все это становилось. Я припоминал вещи, которых не видел во сне. Мне казалось, что над раковиной должны быть отдельные краны для горячей и холодной воды. Что наверху располагаются кабинет, комната и еще одна спальня. Поэтому, как видите, подобные мелочи имеют текстуру воспоминаний. Как я мог запомнить все эти вещи, не будь они реальными?
Док, как всегда, скосил глаза, по-видимому, заподозрив очередную тонкую шутку на свой счет.
— Воображение может быть таким же детальным, как любое воспоминание. Ваш сон оставил пробелы, и вы невольно начали их заполнять.
Фицхью кивнул:
— Именно этой реакции я и ждал. Если бы только я мог с вами согласиться!
— И что случилось дальше? — полюбопытствовал Сэм. — Наверняка не только сон причина такой меланхолии.
Физик грустно развел руками.
— Как-то вечером, читая книгу, я вдруг остро осознал стоящую и комнате тишину. Нет, поверьте, я из тех, кто любит одиночество и покой, но на какой-то момент сама тишина вдруг показалась странной… неприятной… и я вдруг спросил себя: «Что оно затевает?»
— Оно? — переспросил Денни. — Скорее уж, «кто». Что затевает этот «кто-то»?
Фицхью покачал головой.
— Тогда я не знал. Но уставился в потолок, будто там все написано, хотя понимал, что наверху ничего нет, кроме перекрытий и чердака. И тут послышался женский голос.
— Женщина?! — воскликнул Сэм. — Я так и знал! И что она сказала?
— Понятия не имею. Не смог разобрать слов — только интонацию. Я сознавал, что обращаются ко мне, сердце неожиданно подпрыгнуло и упало одновременно. Иначе не могу объяснить. Словно я всю жизнь жаждал и страшился услышать этот голос.
Видите ли, ассоциативная память означает, что одно восстановленное воспоминание ведет к другим, и как только был найден фрагмент голограммы, в мозгу всплыли остальные. Стоило лишь закрыть глаза и представить воображаемый дом. С каждым возвращением воспоминания становились все реальнее, а с ними росло убеждение, что я когда-то жил там, причем не один. Голоса… теперь их было уже два… становились все отчетливее. Часто рассерженные, но не всегда. Однажды, как ни совестно это говорить, даже пригласили заняться сексом. И в один прекрасный день я ее увидел.
Фицхью поднес кружку к губам, но пить не стал. Долго пялился на темную блестящую поверхность.
— Я стоял в гостиной, шлифуя деревянную панель, чтобы потом как следует проморить. Именно такая механическая работа позволяет хорошенько отвлечься. Я унесся мыслями столь далеко, что вдруг почудилось, будто я оказался на кухне своего «второго дома» и вытираю посуду. Рядом высокая женщина с соломенными волосами мыла тарелки в раковине. Что-то в ее облике было неуловимо знакомое, словно я уже видел ее. Возможно, на студенческой вечеринке… но так и не набрался храбрости подойти и представиться. Или сумел познакомиться… не помню. Я понимал, что она злится, хотя бы потому, что буквально сует мне в руки посуду, этак молчаливо-агрессивно, как всякая разгневанная женщина. И вид у нее был измотанный, будто вся ее былая красота вдруг стала ненужным бременем. Никакой косметики. Самая простая, «практичная», короткая стрижка. Возможно, она винила в этом меня. Позже я припомнил уничтожающие реплики. Наверное, так и было, и всему причиной оказался наш брак. Не знаю, почему она так и сыпала оскорблениями.
Фицхью с сожалением улыбнулся.
— Но в тот раз она повернулась и произнесла очень отчетливо: «У тебя нет ни малейшего честолюбия, никаких стремлений». Я так растерялся, что мгновенно выпал назад, в реальность, и вновь очутился в собственной гостиной.