Страница 12 из 16
Подготовил Атанас Сливов.
Перевел Евгений Хиритонов.
Публикуется с разрешения журнала «Зона — F» (Болгария).
Проза
Брайан Олдисс
Тёмное сообщество
…ибо, хотя он и покинул мир сей не так уж много дней тому назад, вам известно, что каждый час немало добавляет к этому темному сообществу; и, памятуя о нескончаемых смертях человеческих, как поверить, что на всей Земле за час умирает всего лишь тысяча…
Люди, исчисляемые миллионами, мертвые и несгибаемые. Маршируют по затуманенным улицам, все еще пытаясь дать выход горестям, которые коверкали их прежнюю фазу существования. Пытаясь выразить то, для чего нет языка. Возвратить что-то…
Щупленький военный оператор в Олдершоте передал по Интернету маловажное судебное решение, адресовав его дальнему аванпосту во враждебной стране. Как грибница, невидимо распространяющая под землей множество разветвленных нитей, будто обладая сознанием, так паутина Интернета невидимо оплетает земной шар, используя даже ничего не значащего армейского оператора в своих слепых поисках добавочного питания. Именно она пробудила в древних подземных Силах досаду на новейшую технологию, которая в слепом полуавтоматическом стремлении к господству начала угрожать этим силам, слоям, глубоко погребенным во всепланетном пространстве человеческой психики. Тщедушный оператор, сменяясь с дежурства, когда эти скрытые силы уже (вне контекста времени или человеческого разума) задвигались, чтобы вновь утвердиться в не-астрономической вселенной, поглядел на часы и отправился в ближайший бар.
Батальон реквизировал старый помещичий дом на весь срок кампании. Все прочие помещались в бараках, расположенных ближе к центру укрепленного периметра, а офицеры с комфортом поселились в большом доме.
Год за годом они разрушали дом, отрывали дубовые панели на дрова, библиотеку превратили в домашний тир, портили и ломали все хрупкое и бьющееся.
Полковник отключил звук своего динамика и обернулся к адъютанту.
— Вы ведь почти все слышали, Джулиан. Сообщение из Олдершота. Только что поступил вердикт военного суда. Капрал Клит признан психически неустойчивым и не подлежащим суду.
— Уволен со службы?
— Вот именно. И прекрасно. Никакой огласки. Займитесь приказом о его увольнении, хорошо?
Адъютант прошел к двери и вызвал дежурного сержанта.
Полковник встал у камина, надеясь погреть спину и зад. Он глядел в окно на то, что прежде было садами. Утренний туман ограничивал видимость примерно до двухсот ярдов. Все выглядело достаточно мирным. Несколько солдат в полевой форме укрепляли проволочное ограждение. Высокие деревья подъездной аллеи как бы гарантировали безопасность. Однако ни на секунду не следовало забывать, что это — вражеская территория.
Дело капрала Клита повергло его в недоумение. Конечно, капрал был странноватым. Волею случая полковник знал семью Клита. В начале восьмидесятых Клиты разбогатели, владея сетью магазинов, торговавших всякой электроникой. Эти магазины они затем с большой выгодой продали немецкой компании. Клит мог бы стать офицером, но пожелал служить рядовым.
Поссорился с отцом, дуралей. Очень английская манера. Взял да и женился на евреечке.
Вивьен Клит, отец, бесспорно был изрядный паразит. Тем не менее получил «сэра».
Бесполезно пытаться понять намерения и поступки других. Дело армии организовывать людей, дисциплинировать, а не понимать их. Дисциплина — это все!
Тем не менее капрал Клит был виновен. Весь батальон это знал. Против обыкновения штаб дивизии все устроил, как надо. Чем меньше огласки, тем лучше в такое неустойчивое время. Уволить Клита вчистую и забыть это дело.
— Джулиан!
— Слушаю, сэр!
— Что вы думаете о капрале Клите? Заносчивый сукин сын? Упрямый?
— Не могу сказать, сэр. Писал стихи, как мне сообщили.
— Свяжитесь-ка с его женой. Обеспечьте ее транспортом, чтобы она встретила Клита и избавила нас от его присутствия. Скатертью дорога!
— Сэр, жена Клита умерла, пока он сидел за решеткой. Юнис Розмари Клит, двадцати девяти лет… Возможно, вы помните: ее отец был герпетологом в Кью. Жил где-то под Эшером… Смерть признали самоубийством.
— Его смерть?
— Ее.
— О, черт! Так позвоните в службу обеспечения. Избавьтесь от него. Отправьте назад в Англию.
Он взял билет на паром. Скорчился в углу пассажирской палубы, крепко обхватил себя руками, страшась воздуха, движения и еще неизвестно чего.
На шоссе он проголосовал, и его довезли до самого Челтенхема. Там он купил билет до Оксфорда.
Ему были нужны деньги, место, где жить. И еще ему требовалась помощь. Психиатра. Курс лечения. Он точно не знал, чего хочет. Только был уверен: что-то с ним не так, что-то происходит.
Он снял номер в дешевой гостинице на Ифли-роуд. На рынке отыскал дешевую индийскую лавочку готовой одежды, где купил майку, пару джинсов-варенок и прочнейшую китайскую рубашку. Он отправился в банк в Корнмаркете. На одном из счетов Клита еще сохранилась порядочная сумма.
Вечером он напился в приятной молодежной компании. А наутро не помнил ни одного имени. Его поташнивало, и он покинул дешевую гостиницу в самом скверном настроении. Выходя из номера, торопливо оглянулся. И словно увидел кого-то или что-то. Ему померещилось, что на незастеленной кровати сидит, поникнув, какая-то фигура. Но там никого не было. Еще одна галлюцинация.
Он направился в свой колледж, чтобы поговорить с казначеем. Были каникулы, и за истертыми временем серыми стенами Септуагинта жизнь застыла, будто вчерашняя баранья подливка. Привратник сообщил ему, что мистер Роббинс уехал на все утро в Уолверкоут осматривать какую-то недвижимость. Он сидел в углу кабинета Роббинса, сгорбившись, стараясь стать невидимым. Роббинс вернулся только в половине четвертого.
Роббинс заказал чай.
Как ты знаешь, Оззи, это ведь была кладовая, и с тех пор она снова стала кладовой. Сколько времени прошло? Четыре года?
— Пять лет. — Освальд Клит говорил очень тихо.
— Ну, это довольно неудобно. — Роббинс был явно раздражен. Правду сказать, даже очень неудобно. Послушай, Оззи, у меня работы по горло. Полагаю, мы сможем поместить тебя на квартире, во всяком случае, пока…
— Меня это не устроит. Я хочу получить мою прежнюю комнату. Хочу спрятаться, укрыться от всех взглядов. Послушай, Джон, ты ведь мне должен.
Невозмутимо наливая себе в чашку «эрл грей», Роббинс сказал:
— Я ни черта тебе не должен, мой друг. Жертвовал на колледж твой отец. Мы с Мэри и без того сделали для тебя более чем достаточно. И к тому же нам известно о твоих штучках в армии. Вновь принять тебя в колледж — значит, нарушить все правила, как ты хорошо знаешь.
Кладовая находилась под самой крышей дома. И выглядела совсем прежней. Свет просачивался сквозь единственный люк, обращенный на север. Это было длинное помещение с резко скошенным потолком, повторяющим скат крыши, словно какой-то великан смахнул верхний кусок резаком мясника. Здесь застыл душный запах древних знаний, просачивавшийся снизу. Клит некоторое время простоял, сердито глядя на груду старых кресел. Потом оттащил их в угол и обнаружил свою старую кровать и даже свое старое дубовое бюро, служившее ему со школьных дней. Он опустился на пыльные половицы и отпер его. Бюро хранило вещи. Одежда, книги, мяч японского летчика. Не вставленная в рамку фотография Юнис. Он захлопнул крышку и сел на кровать.
Повернув фотографию к свету, он вглядывался в цветное изображение лица Юнис. Миловидное — да, чуть глупенькое — да. Но она была ничуть не глупее его. Любовь была пыткой, только подчеркивавшей его собственную никчемность. Разумеется, на женщин обращают больше внимания, чем на мужчин. От собратьев мужчин ты не ждешь ничего. Как и от собственного чертового отца. Все эти сигналы, которые женщины подают, сами того не замечая, предназначены для того, чтобы приковать твое внимание…