Страница 41 из 71
Он застал Хирото плачущим.
Эдвард подумывал, не пройти ли мимо, оставив того наедине с горем. Разве не этого требовала вежливость?
Возможно. Однако вместо этого он уселся на противоположную скамью.
— Мои руки… — начал Эдвард.
Хирото поглядел вверх.
— Я никогда не испытывал склонности обозревать свое лицо в зеркале, — продолжил Эдвард. — Но на руки я не могу не смотреть! Когда же они успели сделаться такими старыми? Морщинистыми, костлявыми, скрюченными. Они похожи…
— На орлиные когти, — подсказал Хирото.
Они расхохотались. Эдвард указал на уголки глаз:
— А тут наследила ворона.
Оба снова усмехнулись.
Чтобы не нарушить наступившую дружескую тишину, Эдвард не стал показывать пластмассовое перо.
Он спросил:
— Вас расстроили кузены?
Хирото кивнул.
— Значит, они идут своим путем… военные то есть.
— Теперь все стали военными. Кроме вас и меня.
— И даже Акира-сан?
— Он… стар. И у него нет сил сопротивляться.
Вздохнув, Эдвард откинулся назад. Закрыв глаза, он ощутил давно уже приближавшееся чувство поражения.
— Итак, мы остались не у дел. Армия, конечно, загрузит заводы заказами на танки и боеприпасы.
Хирото бросил на него резкий взгляд.
— О нет, — сказал он. — Нет, нет!
Хирото и Эдвард стояли в стороне от толпы. Люди кричали и даже Эдвард был возбужден этим хореографическим спектаклем. Распростершиеся верфи Акира-сан бурлили кипением колоссальной промышленной мощи. Тридцать девять орнитоптеров восседали на палубе авианосца; на их крыльях были изображены красные круги. Символ этот был виден повсюду. Когда, хлопая крыльями, в поле зрения появился сороковой аппарат, днище его оказалось совершенно белым, а от находившегося в центре красного круга лучами разбегались красные полосы[5]. Толпа взревела и замахала маленькими флажками с таким же знаком.
— «Восходящий сын»[6], — проговорил Хирото.
Эдвард ухмыльнулся. Их дружба уже достигла такой степени, когда нетрудно было понять игру слов.
— Реджи умеет показать товар лицом, — продолжил Хирото.
— Он учился не у меня.
На мгновение причалив к посадочной башне, орно расправил крылья и продемонстрировал свои цвета, а потом соскочил вниз, скользнув на последнее, еще остающееся свободным место. Кабина открылась. Из нее возник Реджи в полном летном снаряжении, чтобы принять шумные приветствия толпы. На соседней платформе появилась Аса с двумя дочерьми, и все трое поклонились герою, отцу и мужу, прежде чем отступить назад. Стрелок Реджи, молодой уроженец Окинавы, заслуживший некоторую известность благодаря совместным полетам, вынырнул на мгновение из заднего отделения.
— В самых своих безумных снах… — начал Эдвард.
— Что в самых твоих безумных снах?
— Я не видел, что моя плоть и кровь станет идолом японской военной промышленности.
— Тебе бы хотелось, чтобы все сложилось иначе.
Тон Хирото допускал целый спектр разнообразных вариантов ответа, но Эдвард отбросил их все, ограничившись тремя словами:
— Я ненавижу войну.
— Азиатские войны не затягиваются надолго.
Утверждение было сомнительным. Война с Китаем тянулась, не зная конца. В начале второй мировой войны японцы в основном праздновали победы; вырвавшиеся из кошмаров Эдварда тучи орнитоптеров затмевали небеса над Филиппинами и Голландской Ост-Индией. Взмахи огромных крыльев, сам вид их терроризировал сельских жителей; тем временем флот блокировал моря, доставляя войска и снаряжение на сушу. Японцы разрабатывали и истребитель с фиксированным крылом — вариант «зеро», — однако вторжения осуществлялись орнитоптерами, способными летать над любым коварным рельефом и перепархивать буквально с крыши на крышу в наземных боях. Они нападали на самолеты с жестким крылом, а после ныряли под покров джунглей, медленно, словно цапли, скользя между деревьев, в случае необходимости опускаясь на ветви. Или же орнитоптеры парили в небесных высотах, недоступные для зенитчиков, пока стрелки их выискивали цели на земле. Просматривая хронику в местном кинотеатре, Эдвард страдал. Однажды в новостях показали орно, хлопавший крыльями перед благосклонным золоченым лицом гигантского Будды. Орно доставляли японскую императорскую армию из восточного Китая во все стороны, в такие места, куда не дотягивались еще дороги, где не было никаких летных полей. Картины, являвшиеся Эдварду по ночам, заставляли его пробуждаться, задыхаясь, в холодном поту.
Все это станет историей. Образ профильтруется в памяти поколений, в новостях, устной передаче, современном мифотворчестве: люди запомнят, как Восходящее Солнце вставало над Азией на распростертых оперенных крыльях.
Сны вырвались из-под его власти.
Он пытался доказать себе, что сама идея не находилась под чьим-либо контролем, но не сумел ни в чем себя убедить. На ранней стадии конфликта, когда джингоизм[7] и гипернационализм относились еще только к области разговоров, Эдвард предпринял отчаянную попытку избежать того, чего он боялся более всего.
Идея осенила его, когда в Мебосо вернулся Тору, все еще прихрамывавший после того неудачного испытательного полета. Он вернулся не для того, чтобы продолжить изучение орно и связанных с ним наук, но в полном мундире и с церемониальным мечом.
— Эй, Томми! — приветливо окликнул его Эдвард. Однако Тору упорно смотрел в другую сторону.
Члены клана Акира проникли во все коридоры японской власти — политической, государственной, военной. Эти люди приезжали в Мебосо в роскошных автомобилях, чтобы обсудить политические вопросы и скоординировать собственные действия в интересах магната. В самом начале конфликта с Китаем Эдвард увидел Тору в группе подобной элиты и попросил аудиенции.
Кроме него самого на обеде присутствовали семь политиков и генералов, включая Тору. Хирото представил Эдварда собравшимся, и тот услышал несколько известных имен. Люди сидели на полу (Эдвард на подушке) и угощались произведениями искусства: рисовыми пирожками, завернутыми в вишневый лист, дикорастущими горными овощами, поданными на салфетках, сложенных в форме журавля. Разговор шел по-японски, и Эдвард, единственный за столом, ковырял вилкой поданного персонально ему запеченного карпа. Он ждал, когда разговор прервется. И едва лишь возникла пауза, обнаружил, что обладатели власти смотрят на него с любопытством.
— Они, э… — Хирото казался смущенным. — Они хотят услышать вашу… твою точку зрения. Как будет выглядеть Япония в грядущих конфликтах… Прости, Эдвард. Я скажу, что ты не заинтересован в политике, только в летной технике.
— Нет, — ответил Эдвард, — я сам с удовольствием сделаю это.
Он бросил на собравшихся твердый взгляд.
— Скажи им, пусть захватывают все, что хотят, в Азии, но только не вовлекают в конфликт Британию.
Сделав паузу, Хирото приступил к переводу.
— Запад не будет искать неприятностей на Дальневосточном фронте, — продолжил Эдвард. — И вы должны предоставить Британии наилучшие условия. Договоритесь с ними — за закрытыми дверями. Разрешите концессии и торговлю. И со Штатами тоже. Не дразните Запад. Идите на уступки, и пусть противник забудет о ваших истинных целях.
Эдвард говорил быстро, резким голосом, но мнение его, отредактированное Хирото, обретало звучание на ровном и бесстрастном японском языке. Слушая Хирото, собравшиеся наклонялись ближе. Насколько понимал Эдвард, Хирото мог фильтровать, разжижать его мнение, преподавая собравшимся нечто совершенно иное. Он отдался на милость переводчика.
Когда Эдвард закончил, Тору что-то проговорил, пренебрежительно фыркнув. Хирото перевел:
— Тору полагает, что ты говоришь это лишь для того, чтобы избежать войны со своим отечеством.
Эдвард кивнул:
— Да, по личным причинам я страшусь войны между Японией и Британией. Но вы горько пожалеете, если вынесете военные действия за пределы Азии. И Реджи… Реджи не одобрит военных действий против Англии. Он не станет поддерживать ваши устремления ценой измены отечеству, уверяю вас.
5
Цвета военно-морского флага Японии
6
Намек на «восходящее солнце», герб Японии; обыгрываются слова sun, (солнце) и son (сын)
7
Воинственный шовинизм.