Бриллиант в мешке

Вот я и оказался далеко, то есть здесь. А здесь страна очень семейная, семейно все живут, и праздники все семейные, и вообще. И хотя я ностальгией не занимаюсь, но открылась вроде как нехватка, вот захотелось мне вдруг родственников, хоть каких-нибудь, кроме тех, которые из меня самого вышли, а, наоборот, таких, из которых я вышел. Это, говорят, приходит с годами, и здесь это называется «искать свои корни», но мне не корней каких-то там надо, а живых родственников. Пару лет назад дело было, и именно тоже на Йом Кипур – как-то этот день на человека действует. Но хоти не хоти, а нету.

Тогда я решил хотя бы узнать, где они и кто были. Написал матери.

Давно я, она мне отвечает, давно я ждала, когда ты спросишь. Жаль, что так поздно и на расстоянии, но хорошо хоть, пока я жива.

И настрочила мне письмо на девяти страницах, а там!

Я вот позавидовал здешним, особенно восточным, как они на праздники собираются, и братья, и сестры, и племянники с племянницами, и дядья, и тетки с детьми и внуками… А оказалось, что и я мог быть не беднее их, еще, может, и побогаче. Трудно сказать, так ли бы я этому радовался на практике. Если бы вдруг привалила куча житомирской родни. Вряд ли, но теперь уж не проверить, никогда не привалит, теперь уж даже и матери нет.

Что мать перед войной приехала учиться из Житомира, я смутно знал. Но что мне был этот Житомир, темная провинция, я человек столичный, какой мне был интерес в тамошней родне? А когда возник интерес, оказалось, что можно не беспокоиться, интересоваться уж десятки лет некем, ни в Житомире и нигде.

Всех мне их мать описала, по именам и фамилиям, и кто что делал, и сколько им было лет, и как выглядели, красивые, пишет, были, вся наша семья была красивая, на центральной улице в фотографии всегда чей-нибудь из наших портрет висел, ты в них пошел, и всех их немцы подмели в войну. Пришла фашистская зондеркоманда, согнали их всех, и привет из пулемета. Всех в яму. И дальних, и ближних, и деда с бабкой, и всех теток и дядьев, и их жен-мужей, и их детей, моих то есть двоюродных, и мало того. Оказалось, что и сестричка у меня была, Марусенька, и муж у матери до моего отца был. Он-то на фронте погиб, а вот сестричка Марусенька… Тут мать ничего не описывала, а коротко так упомянула, и все.

И со всем этим она столько лет жила! И молчала. Все время помнила, что жива потому только, что бросила их, учиться захотела, квалификацию повысить, и бросила – думала, на одно лето. А оказалось, навсегда. Как война началась, она рванула было домой в Житомир, но туда очень скоро подошел фронт, и ее завернули назад.

А если б не завернули, то и ее бы вместе с ними не стало. Может, и лучше бы так. Не мучилась бы все эти годы.

Но тогда и меня бы на свете не было…

То-то она такая малоразговорчивая была. Теперь понятно, отчего отец так сильно запил, почему ушел. Кто это может выдержать?

Вот тут-то я и почувствовал себя евреем.

Когда отец фамилию матери брал, он ей сказал: я себя считаю евреем по духу (много это радости ему принесло). А я себя именно по духу евреем не чувствовал.

А вот тут-то и почувствовал.

Тут я много чего почувствовал.

Например, про День Катастрофы.

Я, конечно, этот день всегда уважал и вместе со всеми отмечал, как положено, то есть стоял минуту молчания во время сирены, если на улице застанет. И считал, что это важный исторический день и надо помнить – как-никак шесть миллионов душ ни за что ни про что испарились. И в Музее Катастрофы побывал, нас еще от ульпана возили, хотя мне не очень понравилось.

Важный исторический день, но из года в год, из года в год. И по радио, и по телевизору, и в школах, и в армии, и во всех газетах. Все те же шесть миллионов. Война была много лет назад, скоро уж и людей, которые ее делали, никого не останется, сколько можно жить в трауре, правда, один только день в году. И Германия теперь положительно изменилась в лучшую сторону, и первый друг евреев, и кое-кому выплачивает за Катастрофу хорошие деньги, правда, таких уже мало.

И в мире даже есть люди, которые утверждают, что Катастрофы не было вообще, а просто выдумка евреев для собственных целей. Это, конечно, злостная клевета, и отрицать Катастрофу нельзя, поскольку имеется достаточно документов и фильмов. Но я про себя иногда думал, что они отрицают потому, что им просто надоело. Все время претензии со стороны евреев, как будто у людей своих забот нету. Я даже сказал это раз Татьяне, но она рассердилась и сказала, что я антисемит.

А в общем и в целом, конечно, очень жалко и трагично, и забывать ни в коем случае нельзя, но история есть история, и так и надо рассматривать, как исторический факт.

Это я так думал до материна письма и к себе никак не относил.

Да, к себе не относил и считал за исторический факт.

Но какой же исторический факт, если из-за проклятых немецко-фашистов меня могло вообще на свете не быть, а сестрички Марусеньки и в самом деле не стало?

41

Почему я эту тему сейчас затронул? Вроде она не имеет отношения?

Оказалось, имеет, самое прямое.

Сел я искать в интернете адрес страхкомпании. Смотрю тупо на экран, пока синяя полоска внизу заполняется, а в голове крутятся Ицикины слова: немцы предлагают полмиллиона… немцы предлагают пол… И споткнулся. Немцы?

Какие еще немцы? При чем тут немцы?!

Выскакивает этот красный «Последний Призыв», прокручиваю скорей в конец, смотрю на адрес – факт, немцы!

Бонн, какое-то там штрассе, и Дойчланд ихний убиралис, и имена все вроде немецкие… Немецкая компания страховала голландские камни! Ферзихерунг якобы какой-то! Совсем они там в Европе с ума посходили, все национальные экономики свалили в одну кучу и друг друга, гады, подстраховывают.

Как же я сразу не заметил? И ведь немецкий учил когда-то в школе… Видел адрес, но прочесть не удосужился, вроде ни к чему. Все мозги мне ихние полмиллиона заблокировали…

Даже сердце забилось. Перкосетину бы проглотить, но по-прежнему нету. Покапал из пузырька – по правде сказать, уже запутался, какой сперва, какой потом, но все равно действует.

Так.

Значит, эту услугу я буду оказывать немцам.

Возвращать им бриллианты, чтобы, не дай Бог, эти фрицы не потерпели убытков. И даже награду не потребую. Чтобы совсем на халяву отделались.

Сами уберечь не сумели, прошляпили камушки, но есть на свете российский уроженец, еврей по матери, Марусенькин брат, израильский гражданин Михаэль Чериковер, он позаботится о немецких страховых интересах, он не допустит, чтобы гансы пострадали!

Он эти камушки с опасностью для жизни от воров вызволит и дрожать из-за них будет, терять и находить, нервы трепать каждый день, беречь как зеницу ока, прятать будет и перепрятывать, дочь за араба через них выдаст, на Кипр за свои кровные гроши пошлет, жену уходящую без внимания оставит – что угодно, только чтоб фашистам не было такого неудобства, что они потеряют немного от своих немереных денег.

Чтобы я – немцам?

Да ферзихерунг вам в рот.

Ферзихер!

Хер!

Не будет этого, и не будет ни за какие коврижки. Ничего никуда не пошлю.

42

Позвонил заказчик серого панно, ругается, что не готово.

Не делать – это прекрасный и благородный принцип моей жизни. Но если уж взялся, то надо выполнять. До того я губу раскатал на бриллиантовые деньги, что будто бы и зарабатывать уже не надо.

Это меня поганые немцы так заморочили со своим вознаграждением. Или это перкосет меня довел? Так или иначе, но пора приходить в себя и вернуться к существующей действительности.

Заказчик – молодой парень, который богатым людям, которые сами не разбираются, делает домашнюю обстановку, так называемый внутренний интерьер, чтоб было красиво и стильно. Для этого и панно, хотя мне и не нравится, но это его первый серьезный заказ, и я его подвожу. В самом деле, виноват, я ему даже про сломанную шейку бедра вовремя не сообщил. И теперь он грозится вообще не заплатить. Я обещал, что сразу после Йом Кипура сдам, и тут же взялся за работу.