Бриллиант в мешке

Плету, тороплюсь, до прихода Азама обязательно закончу. Узора никакого особенно не придумываю, так, заплел косичками, попеременно черными и голубыми, и концы вниз спускаю. Втянулся, даже от музыки на время раздражаться перестал. Вроде даже как подпевать слегка начал, не по своей воле, а просто мотивчик в голове крутится непрерывно, так само получается.

Потом чувствую, не попадаю в такт, нескладно как-то, а почему – сперва не понял. Прислушался – и вдруг как задребезжало в ушах с новой силой! Да уж не флейта симфоническая, а вроде как электробалалайка, и тоже с магнитофоном, с целым оркестром народных инструментов. Это, значит, пока я тут задумался, там произошла смена караула! Такое траляля пошло, мелодии все самые употребительные, «Калинка», да «Катюша», да «Очи черные» и прочие старые советские мелодии, да так наяривает, даже стекла позванивать стали. И что прикажете делать? Едва от ресторана отделался, теперь это!

Нет, думаю, нельзя допускать, а то пригреют место, прикипят, не сковырнешь. Полиция, известное дело, не поможет, да и не хочу я теперь внимание привлекать, значит, надо самому. Вот только докончу рамку, немного осталось, и спущусь вниз. Должны проявить понимание, все-таки инвалид.

Ну, и проявили, полной мерой.

11

Кому в этой стране хорошо, так это нищим. У нашего народа для нищенства самая удобная идеология.

Мне один знакомый рассказывал, остановился он как-то в своей машине на перекрестке, а там между машинами нищий скакал, обирал дань с водителей. Ну, и он машинально дал какой-то грошик. А пока давал, в него въехали сзади, и всю задницу всмятку. И въехал-то религиозный товарищ, в черном лапсердаке. Не спорил, вину свою признал, извинялся, дал свой адрес и номер телефона, и все оказалось вранье. В результате мой знакомый заплатил кучу денег за ремонт. Это он за свой грошик расплачивался. И при случае рассказал эту историю какому-то раввину, пожаловался, как ему этот грошик милосердный в копеечку влетел, да еще от религиозного, да еще и соврал. Зачем же, говорит, я буду милостыню подавать, если от этого такие неприятности?

А раввин ему на это такое объяснение выдал, что даже поверить захотелось, до того красиво. Почем, говорит, ты знаешь, может, минуты твоей жизни неправедной были уже сосчитаны, и ангел смерти у тебя за спиной стоял (то есть сзади на машине ехал), а увидел твое доброе дело и притормозил в последний момент, хотя и не до конца. А что соврал, так какой же это ангел тебе свой номер телефона даст?

Так что подавать милостыню – это заслуга перед Всевышним, и не важно сколько и кому, главное, почаще, чтоб этих заслуг побольше набралось при окончательном расчете. И почему ты подаешь, от жалости ли, по доброте ли, хочешь ли помочь или просто суешь, чтоб отделаться – это тоже не важно. Господь, видно, надеялся, что если евреи будут регулярно упражняться в добрых поступках, то у них от долгой практики и добрые чувства появятся. Но пока еще, видимо, тренировались недостаточно.

Короче, нищим у нас хорошо. Занятие добродетельное, помогает народу заслуживать заслуги, и одновременно прибыльное. Я имею в виду не бедных людей, этим везде плохо, а профессионалов, которые всякими способами выклянчивают деньги у публики. Один просто сидит и руку тянет, а другой молитву читает, желает тебе здоровья или поздравляет с праздником, если есть. У нас около дома тоже один стоит, ногу вывернет, шею согнет, руку выставит, крепкий малый, часами так может. Потом ходит в наш подъезд добычу считать, и после него всегда остается на подоконнике кучка монеток по пять агорот.

В общем, всякие есть. Кто куклу какую-нибудь на веревочке дергает, кто физиономию мелом намажет и стоит неподвижно на стуле, а больше всего, конечно, музыкантов. Не то чтобы профессиональные нищие, но и им подают охотно.

12

Фотографию напротив двери все же раздумал вешать. Дочь придет, сразу обратит внимание, скажет что-нибудь, скорее всего не в мою пользу, вообще затрагивать тему с Татьяной сегодня не намерен. Повесил в спальне на прежнее место, и с новенькой рамкой, конечно, гораздо лучше.

Дело уже к вечеру, думал, устанет мой балалаечник, но концерт в полном разгаре.

Нет, нельзя, надо идти, ковать железо, пока горячо. Жаль, не могу в кресле к этому музыканту подъехать, гораздо убедительнее. Взял костыль, хотя с ним по лестнице неудобно, но внешний признак необходим.

Балалаечник, как я и думал, стоит прямо напротив остановки, рядом тележка, с какой народ на базар ходит, на тележке магнитофон, но ковровой тряпкой прикрыт, а спереди на асфальте картонная коробка. И людей мимо проходит масса, и чуть ли не каждый третий что-нибудь в коробку бросает. Скорей всего, медяки, но при таком количестве народу и за столько времени все равно набирается сумма.

Короче, чувствую, не так просто будет мне с этим балалаечником. Но насколько непросто, даже не догадываюсь.

Подошел поближе, хочу дождаться, пока номер кончится. А они у него без перерыва один в другой переливаются, вблизи послушать, так вообще всё одно и то же балалаит. В какой-то момент он нагнулся, стал деньги из коробки выгребать, ссыпает в карман. Я успел разглядеть, у него там не только медяки, но и пятерки, и даже десятки, а большинство отдельные шекели. Говорю ему вежливо:

– Здравствуйте, можно вас на минутку оторвать?

Выпрямился, смотрит, но молчит.

– Я, – говорю и посильней на костыль опираюсь, – здесь в соседнем доме живу, а сам я очень нездоровый человек.

– Ну и что? – говорит и берется опять за свою балалайку.

– И я все время нахожусь дома, и мне ваш шум очень мешает. И все соседи жалуются.

– Какой еще шум? – говорит и начинает побрякивать.

– Вот этот, – говорю.

Забренчал вовсю, и оркестр в полную силу вступил.

Приходится голос напрягать. Показываю ему на соседнее здание, где большой магазин:

– Вон за тем домом тоже хорошее место, народу много ходит, и никто не живет, пожалуйста, – говорю, – перейдите туда.

Бренчит и говорит что-то неразборчивое.

Я к нему еще поближе приклонился, спрашиваю:

– Что? Я вас прошу перейти вон за тот…

– Вали на… – говорит.

– Ах, – говорю, – ты так? Сейчас вызову полицию. Если через десять минут будешь еще тут торчать, звоню в полицию. Собирай манатки.

И решительно указываю на его тележку, хотя уже сомневаюсь, что подействует. Указываю и нечаянно чуть-чуть ткнул. Совсем немножко, только дотронулся, но он, не переставая играть, махнул ногой и незаметно ударил снизу по моему костылю. А у меня и так равновесие неважное, и я грохнулся.

Грохнулся на бок, счастье, что не на спину, а то бы мне конец. Лежу, боли еще не чувствую, проверяю только сразу, чувствую ли руки-ноги. Вроде чувствую. И тут крик:

– Аба! Аба!

Папа то есть. Люди подошли, кто-то говорит: «скорую помощь» надо, а еще кто-то: видно, споткнулся, он с костылем, и Галка ко мне наклоняется, папа, папа, что с тобой. И тут же Азам, подхватывает меня под мышки и хочет поднять. Я говорю:

– Не споткнулся, а меня этот ударил.

Но тут у меня по всему бедру такая боль пошла, кричу Азаму:

– Оставь, оставь меня, не трогай!

Он отпустил меня, и я сел на тротуар, а он меня под спину поддерживает.

– Кто тебя ударил? – спрашивает.

А я голову в таком сидячем положении поднять не могу и только локтем указываю в сторону балалаечника.

– Папа, – говорит Галка, – ты в порядке? Как ты упал?

– Кто, кто тебя ударил? – это Азам.

– Давайте, – говорю, – наклонитесь оба, я за вас подержусь и встану.

Боль сильнейшая, но обнял обоих за шею и встал кое-как.

– Сейчас «скорую» вызову, – говорит Галина.

– Нет, – говорю, – вроде не надо. Ведите меня домой. На ногу наступить практически не могу, но с костылем и с их помощью потащился обратно к нашему подъезду.

А балалаечника, конечно, и след простыл. Может, побоится теперь на это место возвращаться?