Страница 5 из 79
Таксист и Боб шли в нескольких шагах позади меня и негромко переговаривались. По большей части они пользовались нашим языком, кроме тех случаев, когда не знали нужного слова. Надо сказать, что обычно я вполне мог понять смысл чужих слов.
Теперь они ладили много лучше, — быть может, после того как пожили в нашем племени; ведь наши люди явно относятся друг к другу куда добрее, чем принято в народе чужаков. Кстати, Таксист заметил однажды, что в нашем языке слов много больше, чем в их, и по его мнению, тонкости смысла и ощущений лучше выражать на нашем языке. Он считает, так вышло потому, что мы целую зиму просиживаем в вигвамах и проводим за разговором больше времени, чем принято среди его людей.
Еще он сказал, что его народ не умеет так, как мы, улаживать обиды и ссоры. Таксист говорил, что у них нередки драки за играми или во время путешествий по этим огромным деревням; нередко они даже садятся в засаду, чтобы убить другого человека и взять его вещи.
Этот рассказ вполне объяснял высокомерие Боба. Я не сомневаюсь в том, что вы, дети, уже успели заметить: чем проще жизнь племени, тем выше задирают носы его люди, тем свирепее выражение на их лицах. Ну а там, где искуснее ремесленники, где лучше оружие, там, где зимой у очага рассказывают самые занимательные истории, люди обычно приветливы и добры.
В ту пору слух мой еще был острым, и я достаточно хорошо разбирал их разговор, хотя они и не подозревали этого. Боб сказал:
— Таксист, держись позади меня. Я гораздо крепче и сумею тебя защитить.
— Да прекрати, Боб. Я упражнялся и занимался с оружием не меньше. — Таксист стал теперь относиться к нему более терпеливо.
— Насколько я помню, положение мужчины в племени зависит от его успехов на охоте, ведь так, Таксист?
— Нет, Боб, не совсем так. По-моему, им нравится, когда каждый занимается тем делом, которое получается у него лучше всего. Вождь умеет руководить, поэтому он — вождь. Но не потому, что он хороший охотник. — Таксист был прав, конечно, хотя я неплохой охотник.
— Старики выбирают себе преемников и передают им свое мастерство, взяв их к себе в ученики.
— Я знаю, что в последние дни ты проводил много времени с Вождем и его сыном. По-моему, ты хочешь, чтобы тебя взяли в ученики к Вождю. Ха! — фыркнул он. — Ты не сумеешь даже вывести племя из вигвамов.
— Вовсе нет, Боб. Имей в виду, что Вождь уже выбрал себе преемника — своего сына, Маленького Медведя.
Боб умолк.
В это мгновение на тропе показался Маленький Медведь, изо всех сил бежавший навстречу нам. Весь в поту, он рухнул мне на руки и выдохнул:
— Отец, стадо быстро приближается к охотничьим землям. Надо прибавить шагу, чтобы догнать его в нужном месте.
— Хорошая работа, Маленький Медведь. Ты стал отличным проводником, и я могу гордиться тобой. Пройди с нами немного, отдышись, прежде чем вновь занять место впереди.
Он кивнул и некоторое время шел рядом со мной. Невзирая на упражнения с оружием и зимние занятия, первая охота всегда очень утомительна. Шаман говорит, это потому, что запасаемая нами пища не столь питательна, как свежая, добываемая охотой и собирательством в теплое время года. Он говорит, что обитатели северных краев, где зимы дольше, живут недолго.
К середине утра мы вышли на холм, возвышающийся над охотничьими угодьями. Повернувшись, я дал знак, чтобы все молчали и соблюдали осторожность. Наш отряд, двадцать охотников, поднимался на горку в полном молчании.
Слишком полном. Оказалось, что я привел наш отряд прямо к матерой пуме, преследовавшей стадо. Как вам известно, пумы тоже прекрасно умеют подобраться неслышно. Обернувшись, огромный кот припал к земле и оскалился.
Сердце колотилось в моей груди. С потрясающей, неестественной ясностью я видел розовые ощерившиеся губы, искрящуюся белизну огромных зубов.
Примороженный к месту близостью смерти, я ощущал дыхание зверя, которое доносил до меня легкий весенний ветерок. Он пах прошлой добычей, нынешним голодом и полной уверенностью в себе.
Какой-то отдаленной частью сознания я отметил, что птицы притихли, хотя насекомые жужжали вовсю. Оставалось только гадать, что было тому причиной — приближение стада или мое собственное положение.
Я был слишком испуган, чтобы смутиться, хотя потом мне стало стыдно.
Никто не шевелился. Ни пума, ни охотники. Но взгляд зверя оставался прикованным ко мне.
Наконец он шевельнулся, знакомые движения говорили о готовности к прыжку: животное вильнуло задней частью и запустило в землю когти.
В своем оцепенении я не забывал, что держу копье наготове. Я приподнял его, даже не замечая. Но пума находилась совсем рядом, и я не был уверен, что сумею остановить ее. Если я брошу копье, зверь, скорее всего, сделает прыжок, и рана не помешает ему. Если я буду ждать нападения, то не сумею вовремя ударить и отскочить.
Тут позади меня кто-то шевельнулся. Я знал, что это один из новичков, потому что всякий из Пиу Хоков будет в такой миг стоять на своем месте, как вкопанный. Это оказался Боб. Замахав руками, он рыкнул на пуму:
— Йахх!
А потом бросил свое копье, оно воткнулось в землю перед зверем. После я понял, что он собирался поразить им пуму.
Тут кошка обратила свое внимание на Боба, и я метнул копье, а в пуму вонзилось еще пять или шесть стрел. Боб покатился в одну сторону, я в другую. Кошка прыгнула, но приземлилась уже мертвой.
Вновь обретя голос, я подбежал к Бобу и обнял его.
— Я не видел более безумного поступка за всю свою жизнь, однако теперь обязан ею тебе.
А потом все хлопал его по спине.
Не сразу осознав, что затеянное им безумное дело увенчалось успехом, он сперва удивился этому, потом обрадовался и спросил:
— Я все сделал правильно, Вождь?
Я рассмеялся и взял его за плечи:
— Уж не знаю, что и сказать, однако я рад твоему поступку. Вы оба — самые ненормальные люди на свете, но иногда мне кажется, что духи берегут вас.
В мгновенном разочаровании он яростно глянул в сторону Таксиста.
Таксист лишь смотрел на меня тем преувеличенно кротким взглядом, которым всегда сопровождал выходки Боба.
— Ну хорошо, — сказал я, еще задыхаясь, с колотящимся сердцем.
— А теперь — к бизону.
Я послал охотников к скалам и осмотрел места, где следовало стоять загонщикам, чтобы направлять отбившегося от стада зверя, и мы сели ждать, пока какой-нибудь бизон не появится там, где надо.
Спустя некоторое время сердце угомонилось, и я вновь ощутил, что ноги мои прочно упираются в землю.
Тут я заметил, что Боба на месте нет. Обернувшись к Маленькому Медведю, стоявшему за деревом, я спросил:
— Где Боб?
— Он ушел с охотниками в скалы.
— Разве он не понял, что должен делать?
Маленький Медведь поглядел на свои ноги, переступил, оторвал от ствола кусочек коры и сказал, по-прежнему глядя в сторону:
— Он решил, что схватка с пумой позволяет ему принять участие в нападении на бизона. Он сказал, что не откажется от одежды из доброй бизоньей шкуры, а мясо его сможет обменять на разные полезные вещи.
— Но он не убивал пуму.
— Я это знаю, отец, но не мне возражать ему: он и старше, и по-прежнему наш гость.
— Он полагает, что такое деяние поставит его на более высокое место в племени?
— Да, отец.
— И он считает, что будет менять мясо бизона на необходимые вещи в своем собственном племени?
— Да.
— Маленький Медведь, что же мне делать с ним?
— Не знаю, отец.
— Подумай об этом. Если я назначу тебя своим преемником, тебе придется решать подобные вопросы.
— Да.
— У нас нет времени ходить за Бобом. Вот и наш бизон.
В нужном месте как раз появился годовалый бычок. Крупный, с отличной шкурой, еще не попорченной жизненными превратностями.
Неопытность превращала животное в идеальную добычу и сулила нам великолепную шкуру. Я каркнул вороной, давая сигнал начинать. Подобным образом ворона сообщает своим товаркам с верхушки дерева: «Здесь еда».