Страница 62 из 75
Увы — все это остается для меня лишь эхом, лишь воспоминанием.
Флэтайронские горы еще полностью не сформировались, и шоссе выходит к низким скалам, глядящим в реку. Пихты, пондерозы и скрученные пинии исчезли, и дорога вьется и петляет среди тропической растительности, огибая цветущие саговники, каждый из которых размерами может поспорить с небольшой секвойей. Гинко и кедры опускают свои кружевные ветви почти к самой земле, а на одном из деревьев, название которого определить не возьмется, наверное, ни один палеоботаник, я замечаю гроздья семян, напоминающие внушительных размеров кисточки для бритья. Влажный воздух невозможно вдыхать без головокружения — до того он напоен одуряющим ароматом пальм, эвкалиптов, магнолий, сикомор, чего-то такого, что отдаленно напоминает яблоневый цвет, и еще десятками других, гораздо более экзотических запахов. Над полянами зудят и звенят гигантские насекомые, а слева от дороги, по которой едет к морю мой джип, с треском ломится сквозь подлесок какой-то громадный ящер. Дальше высится Флэтайронский хребет, под ним — река, в которой отражается безоблачное голубое небо. Вообще, по сравнению с прошлыми моими визитами, все в этом мире приобрело законченную форму. Река тянется далеко на восток, струясь между берегов.
Дорога выводит меня на низкую дамбу, а та, в свою очередь, ведет через дюны к Монт-Сен-Мишелю — городу-собору, высокие стены которого сверкают в лучах начинающего клониться к закату солнца.
Лишь один раз я останавливаюсь в самом начале дамбы и, достав с заднего сиденья бинокль, разглядываю городские стены и парапетные ограждения бастионов.
«Форд бронко» припаркован у въездных ворот. Келли Дэйл стоят на бастионе самой высокой стены недалеко от входа в вознесшийся над скалистым островом собор. На ней красная трикотажная рубашка, и я замечаю, что ее волосы еще немного отросли. Должно быть, лучи солнца сверкают на линзах моего бинокля, потому что я вижу, как она слегка улыбается и поднимает руку, чтобы помахать мне, хотя я все еще очень далеко — на расстоянии четверти мили или больше.
Потом я убираю бинокль в футляр и еду дальше. Справа от меня, в одном из озер далеко за границей зыбучих песков, поднимает плоскую голову длинношеий плезиозавр или его ближайший родич алазмозавр. Его усаженная острыми зубами пасть напоминает вершу для ловли рыбы. Он близоруко всматривается в ту сторону, откуда доносится до него урчание моего джипа, и снова скрывается в мутной воде. Я ненадолго останавливаюсь и гляжу на разбегающуюся по воде рябь, но голова больше не появляется, зато в оставшемся позади лесу гигантских папоротников и саговников — там, где когда-то были и где когда-нибудь непременно появятся Флэтайронские горы и Боулдер — раздается трубный рев какого-то чудовища.
Но я не оборачиваюсь. Я смотрю только на крошечное красное пятнышко на вершине удивительного чуда, которое зовется Монт-Сен-Мишель, и мне кажется, что я вижу — вижу даже без бинокля — как Келли Дэйл машет мне рукой.
Тогда я включаю передачу и еду дальше.
ПОЭТ В SCIENCE FICTION БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОЭТ
Жизнь Дэна Симмонса, хорошо известного в России американского фантаста, представляет собой причудливый сплав мистики и грубой реальности. В его творчестве к этим составляющим добавились еще две — наука и поэзия.
В Красной книге фантастики, где отмечены исчезающие персонажи этой литературы, поэт представляет собой вид едва ли не редчайший. Оттого и ценен.
Все же приятно, что в условном и иногда до сведения скул трафаретном «будущем» американской SF хоть изредка, но водятся и поэты! А не только бравые звездопроходцы или сухари-робопсихологи…
По крайней мере репутация в поэтическом мире героя нашумевшей серии Дэна Симмонса о Гиперионе сомнений не вызывает: это реально существовавший английский классик Джон Ките, авторской фантазией заброшенный в далекое галактическое будущее. Для пущей убедительности (да-да, тот самый Ките!) Симмонс, не мудрствуя лукаво, просто выбрал в качестве названий своих романов заглавия реально же существующих неоконченных поэм (по другой версии, фрагментов единого произведения) классика — «Гиперион» и «Падение Гипериона».
Хотя литературный дебют Симмонса состоялся почти двадцать лет назад, еще в 1986 году, составители самого полного на то время биографического справочника по научной фантастике до этой фигуры не снизошли. Не дорос, стало быть. Зато после 1989 года, единодушно названного критиками «годом Симмонса», о писателе заговорили все.
Потому что именно тогда вышел первый и, кажется, по общему мнению, лучший из романов тетралогии.
И это событие не заметить воистину было невозможно.
Явление Симмонса в мир американской SF оказалось событием беспрецедентным. Единственной аналогией, которую смог отыскать английский критик Джон Клют, был взрыв, произведенный почти за четыре десятилетия до того Альфредом Вестером с его ломавшим все представления и стереотипы романом «Разрушенный человек» (в русском переводе — «Человек без лица»).
Как и Бестер, Симмонс до своего ошеломляющего романа не был фигурой абсолютно не известной для читателей science fiction. Но во всяком случае фигурой заметной и что-то там «обещающей» — точно не был. Все предыдущие заслуги Симмонса почти всецело принадлежали жанрам пограничным — «ужастикам» и частично фэнтези.
Родился будущий писатель 4 апреля 1948 года в городе Пеория (штат Иллинойс), и детство его прошло в маленьких городках этого «самого зеленого» штата Америки, где, кстати, вырос и другой знаменитый фантаст — Рэй Брэдбери. Симмонс закончил колледж в Сент-Луисе, после чего перебрался в Филадельфию, а потом и в Нью-Йорк для завершения дипломного проекта, название которого звучало примерно так: «Использование учебных фильмов в процессе обучения школьников».
В Нью-Йорке Симмонс познакомился с будущей женой. А затем на протяжении почти двух десятилетий преподавал в школе для особо одаренных детей в штате Колорадо, чередуя это занятие со съемками учебных видеофильмов. В одном из интервью писатель заметил, что сюжет романа «Гиперион» родился как раз на тех уроках — сначала это было своего рода умственной гимнастикой, тестом на воображение…
Начинающий автор пытался пробиться в научно-фантастические журналы Galileo и Galaxy, и его произведения там даже покупали, но оба журнала неожиданно «лопались» аккурат перед самой публикацией! Поверишь тут в злой рок…
Однако и долгожданный дебют состоялся в обстановке почти мистической — только, так сказать, с противоположным вектором.
Первым опубликованным произведением Дэна Симмонса стал рассказ «Река Стикс бежит к истоку», получивший премию журнала Rod Serling’s The Twilight Zone Magazine как лучший дебют года. Рассказ был написан, скорее, в жанре фэнтези (с уклоном в «horror»), а год стоял на дворе 1982-й. Самым же поразительным оказалось то, что в день выхода означенного номера журнала у дебютанта родилась дочка.
В американской фантастике редко кому удавалось сразу заявить о себе рассказами — успех обычно приходит вместе с романами. Так и в случае с Симмонсом: первым произведением, обратившим внимание читателей и критиков на новое имя, стал роман «Песня Кали» (1985), завоевавший Всемирную премию фэнтези.
Действие романа (на что прозрачно намекает заглавие) происходит в Индии, в современной Калькутте, гигантском человеческом муравейнике, словно специально предназначенном для материализации разного рода «ориенталистских» кошмаров. И они не заставят себя ждать! История американского писателя, приехавшего повидать коллегу-индуса, считавшегося мертвым и неожиданно воскресшего, встреча героя-американца с последователями культа Кали — богини смерти (и с самой богиней), — все это обещало любителям подобного чтива встречу с хорошо знакомым набором современного романа ужасов. Он и вышел бы, вероятно, стереотипно-страшным, если бы за дело взялся кто-то другой, а не Дэн Симмонс.