Белые ночи

— Да нет, я не очень хочу, — прошептала я. — Просто пытаюсь понять, но ничего не получается… не помню ни караванщиков ваших, ни то, как везли меня… ничего не помню… даже вас… только боль и усталость…

— Это не страшно. Главное, ты пришла в себя. Почти три недели без единого проблеска, ты почти не откликалась на мой зов. Только стонала и плакала иногда. Вчера вообще чуть дышала… — в голосе Омнира промелькнула растерянность. — Я уже не чаял спасти, всякую надежду потерял. А сегодня ты сама открыла глаза и вдруг попросила воды… да и раны…

Он откинул плащ, придирчиво изучил мое изувеченное бедро, которого я до сих пор не чувствовала под тугой повязкой, и озадаченно пожевал губами.

— Они выглядят гораздо лучше.

— Да? — слабо поинтересовалась я. — А полнолуние когда было?

— Вчера, — замедленно отозвался старик.

Я только вздохнула: ну, вот вам и ответ. Видимо, не зря мне тот сон приснился. Очень и очень не зря. Потому что так было всегда — луна не раз спасала меня от крупных проблем со здоровьем. Однажды даже с того света вытащила, когда я по неопытности решила сцепиться с незнакомым типом, оказавшимся серым роттером из гильдии убийц. По глупости и наивности сцепилась, вместо того, чтобы просто отказаться на них работать, после чего закономерно заполучила сквозную дыру в животе, потому что отказов они не принимали, и… если бы не Рум, сумевший разбудить меня до того, как я истекла кровью, да не полная луна, под которую я смогла-таки выползти… не видать бы мне Ларессы, моей жемчужины и королевского оберона, в придачу. Как есть, не видать.

Вспомнив о важном, я машинально дернулась потрогать свое сокровище и с немалым трудом нащупала бесценный амулет, так и висящий на серебряной цепочке на груди.

— Я не трогал его, дитя, — понимающе улыбнулся Омнир. — И не думаю, что смог бы забрать без твоего ведома — у тебя очень сильный оберег. И он с тобой слишком давно сроднился, никого не подпустит чужого. От родичей достался?

Давно? — удивленно моргнула я. — Да ему всего три недели отроду! Не мог он принять меня так быстро! Просто не мог — никакие защитные амулеты не способны сменить владельца за такой короткий срок! Рум вообще считал, что мой первый амулет целых двенадцать лет молчал, прежде чем окончательно оформились наши с ним доверительные отношения, и вскользь как-то признался, что до тех пор не имел права вмешиваться. Дескать, заклятие на нем. Правда, ничего более вразумительного вытянуть из него не удалось, поэтому оставалось полагаться на догадки и собственные домыслы. Но все равно: три недели — это невозможно!

— Он вас не обжег? — спросила я, чтобы немного сгладить затянувшуюся паузу.

Омнир снова улыбнулся, отчего его лицо стало совсем в мелкую складочку, мигом напомнило мудрого старика Вортона, и от этого на сердце как-то сразу потеплело.

— Нет, дитя. Только предупредил.

— А… второй?

— Какой? Этот? — старик порылся в складках длинного серого халата и без всякого почтения вытащил на свет мой старый оберег. — Нет, он не протестовал, когда я его забирал.

Странно… я пожевала губами. И этот повел себя совсем неправильно. Будто последние двадцать два года не хранил меня от чужого внимания и без промедления разорвал нашу тесную связь, едва на горизонте замаячила голубая красавица. Может, действительно это из-за нее так случилось? Из-за того, что она оказалась гораздо сильнее? Или Рум выкачал из него все, что мог, когда пытался до меня докричаться? Впрочем, нет, не все… амулет еще немного светится для моего взора, и значит, дело не в этом. Вернее, не только в том, что он теряет силы. Тогда почему так легко отдался чужим рукам?

Вопросы, вопросы…

— Почему я не чувствую тела? — снова не выдержала я неизвестности.

— Это пройдет, — успокаивающе пожал мою руку лекарь. — Как только силы восстановятся, ты снова встанешь на ноги.

— Так и должно быть?

— Нет. Просто иногда такое случается, — уклончиво отозвался Омнир и поднялся. — Я сварю для тебя бульон. Ты же голодна?

— Не знаю. Наверное.

— Мяса не хочешь?

— Э… нет вроде. К чему вы клоните? — насторожилась я, пытаясь поймать убегающий взгляд старика.

— Ни к чему, дитя. Отдыхай и ни о чем не беспокойся.

— Эй! — запоздало спохватилась я, с трудом приподнимаясь на локтях. — А оборотня-то вы поймали?

— Да, милая. Он больше никому не причинит вреда.

— Это хорошо. Это правильно… не должны дикие звери без присмотра по лесу рыскать. Да еще в такой близости от столицы… Омнир, можно еще вопрос?

— Конечно, — задержался в проеме лекарь. — Что ты хочешь знать?

— А… почему ты решил, что он меня поранил? Считаешь, он мог до меня добраться, пока я без сознания лежала?

Омнир неожиданно засмотрелся в сторону, а мне вдруг стало не по себе от мысли, что и я могу превратиться в вечно голодное чудовище, способное при луне сбрасывать человеческую личину и рыскать по округе в обличье волка или мохнатой медведицы. А потом спонтанно возвращаться к прежнему лику до тех пор, пока зверь внутри меня окончательно не пожрет остатки человека. Тем более что с луной у меня с самого детства большие проблемы.

— Думаешь… — мой голос непроизвольно дрогнул. — Но ведь ты сам сказал, что уже три недели прошло! А им для перерождения требуется всего две. Или меньше. Я знаю, люди сказывали. Я ведь уже должна была… разве нет? Омнир?

Боже! Мне только этого не хватало до полного счастья!!

— Нет, дитя, — наконец, прервал тягостное молчание старик. — Я не нашел на тебе следов укуса, но… некоторые твои раны мне совсем не нравятся.

— Бедро? — сразу догадалась я, а когда он угрюмо промолчал, с облегчением откинулась на подушку. — Нет, Омнир, ТА рана точно не от оборотня. Можешь мне поверить. Я заполучила ее незадолго до того, как упала в реку, и нанес ее кое-кто пострашнее вашего волкодлака.

— Это-то мне и не нравится, — неслышно оборонил лекарь, после чего заметно помрачнел и подозрительно быстро ушел.

Выздоравливала я довольно долго. Нет, со слов старого отшельника, это происходило неестественно быстро, но для меня, привыкшей уже с третьего дня после любой неприятности бодро скакать по ночным крышам, две недели показались неимоверно длительным сроком.

Омнир обустроил себе скромное жилище довольно удачно — не слишком близко к столице, до которой по Западному тракту было почти три дня пути (далеко меня занесла Березинка, однако!), но и достаточно тесно относилось к ближайшему селу, из которого к нему нередко наведывались болящие и страждущие. А иногда и состоятельные лариссцы не гнушались натрудить ножки утомительным для их изнеженных тел походом к известному в этих краях отшельнику.

Жил он более чем скромно: маленький шалаш на случай дождя, пяток кур-несушек, вольготно чувствовавших себя на свободе, старый потертый плащ, что так долго служил мне защитой, несколько вязанок дров, многочисленные пучки целебных трав под зелеными кронами сосен и разлапистых елей, одинокий навес для редких гостей и охапка лапника в качестве места для ночлега. И все это — на уютной зеленой поляне, в далекой глуши от торговых путей. Диких зверей он ничуть не боялся — говорил, его не трогают даже медведи. Питался тем, что Двуединый пошлет — яйцами, медом, травками и тем, что приносили благодарные клиенты. Ни в чем не привередничал, знал себе цену. Был удивительно скромен, невероятно чистоплотен и аккуратен просто до невозможности. Никогда не спорил и не повышал голос, даже если сильно раздражался (что, впрочем, случалось крайне редко), умел держать себя в руках. Никого из обращавшихся за помощью не гнал и никому не отказывал. А то, что к нему неизменно тянулись, говорило лишь о том, что травник он действительно знатный.

Он не спросил меня больше ни о чем, за что я была безмерно благодарна. Не выуживал ценные сведения о моем прошлом, не вызнавал подробности и не пытался узнать о жемчужине на моей шее, хотя я по глазам видела, как сильно она занимает его мысли. Зато сам оказался на редкость талантливым рассказчиком и долгими вечерами, у костра, на котором доходила на вертеле тушка очередного, пойманного в силки зайца, частенько радовал меня забавными байками, поучительными историями и старыми легендами.