Страница 18 из 74
— В таких случаях всегда организуют расследование. Он не хочет рисковать.
— Кстати, где он?
— Отправился на север, в Камсин, собирать войска.
Камсин. Так значит, Санда все же не было в лагере, а бейя, скорее всего, просто сжевала записку Эвелин. А если он прибыл в Камсин, могу поручиться, никакая сила не убедит Брэдстрита в том, что все идет своим чередом. Интересно, понимает ли это Лако.
Он отпер клетку и сказал:
— Мы пойдем к Эвелин Херберт, но я бы хотел, чтобы ты сначала написал репортаж.
— Хорошо, — согласился я, довольно отчетливо представляя себе, каким будет этот репортаж. Обмануть Брэдстрита не удастся, но, возможно, я сумею удержать его на месте еще какое-то время и успею выдать свою сенсацию.
— Сначала мне нужна распечатка, — сказал Лако.
— У меня нет принтера, — ответил я, — но ты можешь придержать сообщение и стереть все, что тебе не понравится.
— Хорошо, — согласился он.
— Передатчик не включен, — сказал я, но Лако следил за мною все то время, пока я работал.
Я набирал статью, предпослав ей сообщение: «Важные события в Спайни. Примерно 12 столбцов».
— Ты пытаешься выманить его в Спайни? — спросил Лако. — Не пойдет. Он увидит купол. Кстати, может ли он выяснить содержание официального сообщения?
— Конечно. Каким образом, ты думаешь, я узнал, что к тебе летит корабль? Но Брэдстрит не поверит сообщению. А вот этому поверит.
Я набрал код местной связи и ввел файл — передатчик доложил, что информация не проходит. И не могла пройти, пока Лако не даст «добро».
Он поднял руку к подбородку и стал изучать текст.
Я подождал, прикидывая, не проигнорирует ли Брэдстрит местное сообщение, если оно не пойдет под грифом «срочно», затем все же решил отправить без грифа. «Вернусь так быстро, как сумею. Пока придержи», — набрал я и подписался: «Джеки».
— Кому ты это посылаешь? — спросил Лако.
— Никому. У меня в палатке стоит передатчик. С него сообщение пойдет в накопитель. Завтра напишу статью о Спайни, она будет передана отсюда, то есть с расстояния в один день пути от Спайни.
— Поэтому он решит, что ты делаешь именно то, что сказал. Направляешься к Лиси.
— Конечно, — подтвердил я. — Теперь я могу посмотреть на Эвелин Херберт?
— Да.
Лако двинулся назад по лабиринту ящиков и электрических проводов; я последовал за ним. На полпути он остановился и сказал, словно только что вспомнив:
— То… чем они заразились — скверная штука. У них вид… я хочу, чтобы ты приготовился.
— Я репортер, — буркнул я.
И все же мне не пришлось прилагать усилий, чтобы казаться потрясенным. Эвелин выглядела ничуть не лучше, чем в первый раз.
Оказывается, Лако установил у Эвелин на груди какой-то аппарат, подключенный к паутине проводов под потолком. Я включил переводчик. В сущности, я мало что мог сделать, пока Эвелин не сосредоточится на нас, однако немного повозился с переводчиком. Бейя во все глаза наблюдала за моими действиями. Лако надел пластиковые перчатки и подошел к гамаку взглянуть на Эвелин.
— Я сделал ей укол полтора часа назад, — сообщил он. — Надо подождать еще минут десять.
— Что ты ей даешь? — поинтересовался я.
— Дилаудид и сульфамиды. Из аптечки первой помощи.
Он говорил это спокойно, словно у него не вызывала ужаса необходимость делать уколы в руку, которая могла разрезать флаконы с лекарствами на куски. Казалось, он вовсе ее не боится.
— Дилаудид вырубает ее примерно на час, потом к ней полностью возвращается сознание, но она испытывает боль. Против боли помогает морфий, но от него она почти сразу отключается.
— Если время еще есть, я покажу бейе переводчик, хорошо? — спросил я. — Если я отнесу его в сторонку и все объясню, вероятность обнаружить его завтра утром на месте увеличится. Согласен?
Лако кивнул и снова наклонился над гамаком, глядя на Эвелин.
Я снял с аппарата верхнюю панель, подозвал бейю и начал свой спектакль. Вытащил все микросхемы, платы, шлейфы и разрешил бейе возиться с ними, подносить к свету, совать в рот и наконец уложить на место в надлежащем порядке собственными грязноватыми ручками. В середине этого занятия снова выключился свет, и мы минут пять сидели в полумраке, но Лако не пошевелился и не зажег керосиновую лампу.
— Виноват аппарат искусственного дыхания, — объяснил он. — К другому я подключил Борхарда. Перегрузка генератора.
Мне бы очень хотелось, чтобы горел свет и я мог видеть его лицо. Я готов был поверить, что генератор перегружен. Тот, что был у группы Лиси, то и дело выходил из строя без всяких аппаратов искусственного дыхания. Но я чувствовал, что Лако лжет. Всему виной был холодильник с двойными дверцами, стоявший напротив моего бывшего узилища, он-то и перегружал генератор, оставляя нас без света. Что спрятано в этом холодильнике? Кока-кола?
Зажегся свет. Лако наклонился к Эвелин, а мы с маленькой бейей поставили на место последнюю микросхему и закрыли верхнюю панель переводчика. Я дал бейе перегоревший предохранитель, и она, отойдя в уголок, принялась его изучать.
Лако позвал:
— Эвелин!
Она что-то пробормотала.
— Думаю, мы почти готовы, — сказал он. — Что ты хочешь от нее услышать?
Я достал микрофон, который можно было закрепить на пластиковом пологе над ее головой.
— О холодильнике, — начал я, чувствуя, что захожу слишком далеко. Как бы мне снова не оказаться в клетке. — Пусть она скажет что-нибудь, чтобы я мог настроиться. Например, свое имя. Что угодно.
— Эви, — произнес он неожиданно мягко. — У нас есть аппарат,
который поможет тебе говорить. Я хочу, чтобы ты назвала свое имя.
Она что-то произнесла, но прибор не уловил.
— Микрофон далеко, — заметил я.
Лако немного опустил полог, Эвелин снова что-то сказала; на этот раз прибор принял звук за помехи. Я покрутил ручки аппарата, но ничего не добился.
— Пусть попытается еще раз, ничего не ловится, — сказал я и нажал кнопку «запомнить», так что удержал звук и смог с ним работать, но все равно получался только шум. Мне пришло в голову, что бейя могла вставить что-нибудь задом наперед.
— Попробуй еще раз, Эвелин, — тихо произнес Лако и склонился к ней так низко, что едва ее не коснулся.
Опять ничего связного — только шумы.
— Что-то не в порядке с аппаратом, — сказал я.
— Она не говорит «Эвелин», — отозвался Лако.
— А что?
Лако выпрямился и посмотрел на меня.
— Она говорит: «Записка».
Свет снова погас на несколько секунд, и я, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, ответил:
— Хорошо, годится и записка. Пусть повторит.
Свет зажегся, и тут лампочки на панели замигали, и голос, теперь похожий на женский, произнес: «Записка», а потом: «Сказать».
Наступила мертвая тишина. Было даже странно, что прибор не уловил моего дикого сердцебиения и не преобразовал его в слово «попался». Свет погас. Эвелин начала хрипеть, и хрип становился все сильнее.
— Ты не можешь перевести аппарат искусственного дыхания на батареи? — спросил я.
— Нет, — ответил Лако. — Сейчас принесу другой. — Он зажег фонарик; а затем в его свете — керосиновую лампу. Взял ее и вышел.
Как только вдалеке между ящиками исчезли колеблющиеся тени, я на ощупь приблизился к Эвелин и чуть не упал, споткнувшись о бейю, которая сидела, скрестив ноги, рядом с гамаком и сосала перегоревший предохранитель. Приказал ей:
— Принеси воды. — Потом придвинулся ближе к Эвелин, ориентируясь на ее хриплое дыхание. — Эвелин, это я, Джек. Я уже был здесь.
Хрип прекратился, словно она затаила дыхание.
— Я отдал записку Санду. В собственные руки.
Эвелин что-то произнесла, но переводчик стоял слишком далеко, чтобы я мог понять слово. По звучанию оно напоминало «пошел».
— Вчера ночью я пошел отсюда прямо туда.
На этот раз было понятно, что она сказала: «Хорошо». Свет зажегся.
— Что было в записке, Эвелин?
— В какой записке? — внезапно отозвался Лако.