Слепой дождь

Слепой дождь

1

Близится утро. Небо начинает светлеть. Тротуары в эту пору безлюдны. А вымытый ночью поливалками асфальт блестит, переливаясь, будто проезжую часть улицы выстлали черным бархатом. В мокром асфальте отражаются гирлянды огней, пунктирной линией убегающие вдаль.

Мунира вывела трамвай из ворот парка и, хлестнув тишину пронзительным звонком, тем самым как бы оповещая сонных горожан, что движение городского транспорта началось, подкатила к первой остановке. В вагон вошел пассажир. Мунира узнала его. Она встречала его всякий раз, когда работала в первую смену. Это был мужчина средних лет, в форме железнодорожника. В руках у него всегда была одна и та же большая черная сумка.

— Салам алейкум, амаки! На работу? — приветствовала его Мунира как старого знакомого.

— Здравствуй, дочка, — ответил пассажир. — Припоздала немного? Сколько на твоих?

Мунира взглянула на часы:

— Нет, амаки, вовремя иду. Всего лишь десять минут шестого.

— Ну, хорошо, если так. А я было начал беспокоиться. Сегодня тепловоз сдаем после ремонта. Помучились мы с ним.

Слушая пассажира, Мунира вкладывала рулон билетов в автоматическую кассу. Случайно взглянула в окно и вздрогнула. В зарослях шиповника, разросшегося у самого тротуара, она увидела женщину. Квадрат света, падающий из окна вагона, высветил из темноты край белого платья и белые дамские туфли, торчащие носками кверху.

— Ой, амаки, взгляните сюда! — крикнула Мунира.

— Что случилось?

Мужчина подошел к Мунире.

— Вон там, среди кустов…

Они вышли из вагона. Колючие ветви шиповника вверху густо переплелись, будто кто-то специально соорудил здесь шалаш. Железнодорожник осторожно раздвинул ветви.

— Фонарь у тебя есть? — спросил он.

И по тому, как прозвучал его голос, Мунира поняла — случилось недоброе. Она бросилась в вагон и через мгновение вынесла карманный фонарь.

— Посвети сюда.

Мунира направила луч на лицо женщины.

— Сдается мне, что ее убили, — проговорил железнодорожник.

— Ой, что вы, не может быть! — пролепетала Мунира. — Что же делать?

— Беги в парк, вызови «скорую помощь».

— Я… я… — Она не могла выговорить ни слова, ее трясло как в лихорадке.

— Беги! Беги!

2

Говорят же, муж и жена помирятся быстрее, чем кисейный платок высохнет. Говорят. А вот Рахим Саидов так не считает. Всякую ссору в семье он склонен сравнивать с короедом, подтачивающим дерево. Каким бы ни было дерево крепким, крошечный червь в конце концов свалит его или иссушит. Так и семья. Незаметно, от ссоры к ссоре, обиды вытесняют из сердец любовь.

Рахим Саидов старался, чтобы ссор в доме не было, но они случались все чаще и чаще. Говорят, нельзя луну прикрыть решетом. Их шумные пререкания с женой становились достоянием чуть ли не всего многоквартирного дома. В конце концов слухи достигли и его работы. И хотя хорошо знающие Саидова люди сочувствовали ему, легче от этого не становилось.

Стараясь с головой уйти в работу, он вскоре забывал о причинах, вызвавших скандал. Спустя день или два Рахим, не задумываясь над тем, кто из них прав, кто виноват, просил у жены прощения. Мунис оттаивала, и начинались обоюдные заверения и клятвы. В доме опять воцарялись мир и согласие. Вновь собирались у Саидовых друзья, и веселый смех и шумные разговоры доносились из открытых окон их квартиры. Соседки, что сидят по вечерам у подъезда на лавочках, многозначительно переглядывались. Одни осуждали Саидовых, другие сочувствовали им.

— Эх, послал бы бог Мунисхон ребенка, и успокоились бы они, — говорила какая-нибудь сердобольная женщина, и все охотно принимались рассуждать о том, какое значение имеет ребенок для укрепления семьи.

Невдомек было соседям, что Мунисхон сама не желает иметь ребенка. Не знали они и того, что Рахим смирился с этим.

Когда между ними вырастала стена отчуждения, Рахим не находил себе места. В глубине души он понимал, что бесконечно так продолжаться не может. Настанет день, когда надо будет предпринять решительный шаг. Но при одной только мысли об этом мужество оставляло его. И не только потому, что предстоял мучительный разговор с женой, — просто он все еще любил эту женщину. Потому-то не слишком прельщала его перспектива стать снова свободным. Не раз, стараясь помочь, вмешивались в его семейные дела родственники, но Саидов вежливо давал им понять, что при надобности решит все сам. И родственники махнули на него рукой.

…Впервые он встретил ее на горном перевале дороги Коканд — Ахангаран. Девушка стояла возле сделанной из ганча скульптуры льва. Лев был весь забрызган грязью, вылетавшей из-под колес проносящихся мимо машин. Тем более поразительной казалась на его фоне стройная, хрупкая девушка в ярком платье. Сердце Рахима вдруг наполнилось непонятной радостью. Нет, он не помышлял о знакомстве с нею. Стало радостно и хорошо на душе оттого, что есть на свете такая девушка.

Саидов возвращался из Алтыарыка, где находился опытный участок их института. Рано утром позвонил директор и просил немедленно выехать в Ташкент.

Председатель колхоза благожелательно относился к сотрудникам института, ибо его хозяйство ожидало немалую прибыль от проводимых здесь экспериментов. Узнав о срочном вызове, он, не колеблясь, предложил Рахиму свою «Волгу».

Как только миновали Коканд, шофер, помня наставления председателя, прибавил газу. До самого поселка Чадак мчались со скоростью сто — сто десять километров. Рахим, расположившийся на заднем сиденье, с тревогой поглядывал на спидометр. У него захватывало дух всякий раз, когда машина взлетала на подъем и его плотно прижимало к сиденью. А через мгновение, казалось, они стремительно падают в пустоту — дорога круто уходила вниз.

— Сулейман-ака вас ждет, наверное, только к вечеру. Удивим его сейчас, подкатив к самому институту, — посмеиваясь, сказал шофер. — Сам-то директор обычно ездит медленно. Несколько раз приходилось его в Ташкент отвозить, так, веришь, весь правый бок после таких поездок в синяках бывает. Стоит нажать на газ, он тут же в бок толкает: потише. — И шофер расхохотался.

Директор института — известный ученый. Сулейман-ака часто разъезжает по колхозам, того же требует и от подчиненных. «Дехкане должны знать, над чем институт работает. Иначе не станут обращаться к нам за помощью, и окажется, что мы им попросту не нужны», — говорил он в тех случаях, когда видел, что тот или иной сотрудник неохотно отправляется в дальний кишлак.

А кишлаки, где при его непосредственном участии создавались опытные участки, были разбросаны по всей республике — институт вел наблюдения за тем, как приживаются новые сорта хлопчатника в различных по климату и по характеру земель районах. Сектор, в котором работал Рахим Саидов, проводил опыты главным образом в Ташкентской и Ферганской областях. За последние два года здесь в отдельных колхозах неожиданно снизилась урожайность, вновь вырос процент заболеваемости хлопчатника вилтом. Что является возбудителем этой проклятой болезни, как избавить от нее растения? Над этим уже многие годы бьются хлопкоробы и ученые-селекционеры. И в этот раз Саидов ездил в Алтыарык все по той же причине — опять некоторые поля подверглись нападению вилта. Кроме того, Саидову хотелось проследить за развитием нового сорта хлопчатника, высеянного нынешней весной. Кусты уже начали цвести. И как раз в этот ответственный момент его вызвал директор. Сколько ни гадал Саидов, не мог понять причины. Директор сказал: «Срочно выезжайте!» — и ни слова больше.

Машина стала подниматься к перевалу. Горячий душный воздух, влетавший в кабину, сменился холодным. Едва проехали Ак-Тепе, начал накрапывать дождь. К счастью, он вскоре прекратился.

— Хорошо, что дождь перестал, — заметил умолкший было шофер. — А то бы на спуске пришлось помучиться…

Частенько ездил Рахим по этой дороге и всякий раз с удивлением и восхищением глядел на панораму, открывающуюся взору. Серпантин дороги то вьется по склонам, огибающим величественные скалы, то вдруг, точно в игольное ушко, протискивается сквозь ущелье. Сейчас по левую сторону от машины возвышались горы. На самых высоких вершинах лежит снег. А бросишь взгляд направо, замирает сердце — в двух метрах от дороги разверзлась пропасть, затопленная синью. Дорога огибает гору, и за каждым поворотом новая картина. Вершины горбятся то слева от тебя, то справа. И в сердце порой закрадывается сомнение: да появится ли он когда-нибудь, этот долгожданный перевал? Но вот дорога круто идет вверх. Мотор ревет от напряжения. Машина не останавливается. Она, как сказочный крылатый конь Дуль-дуль, устремляется вперед и каким-то чудом выносит тебя к перевалу. Кажется, будто ты на вершине мира, и все — города и сами горы — у твоих ног. Дышится удивительно легко. И вдруг сердце замирает — машина, точно птица, летит вниз…