Ты самый лучший

— Пожалуйста, Герб, если увидишь мой номер на определителе, не снимай трубку, — срывающимся голосом произнесла Гвендолин, глотая слезы. — Если я приду в сад, не разговаривай со мной.

— Если ты так хочешь, — безжизненным голосом ответил наконец ее красавец любовник.

Хотела ли она этого? Нет, никогда! Но она была обязана сделать это во имя семьи.

Герберт знал с самого начала, что так и будет. И все же не побоялся и последовал зову сердца. И потом, когда все кончилось, повел себя как подобает настоящему мужчине. Отпустил ее, не издав ни единого слова жалобы...

Глядя в серебряно-голубой купол над головой, Гвендолин молча глотала слезы. После разрыва с Гербертом она словно оледенела. И сегодня впервые могла признать, что же тогда произошло. Она потеряла свою настоящую любовь. Свой шанс на счастье.

Гвендолин чувствовала пристальный взгляд Нараяна Бахадура. Он терпеливо ждал ответа.

— У меня нет секретов, — выдавила наконец Гвендолин. — Моя жизнь — открытая книга.

— И все же ты плачешь.

Она напряглась.

— Я не плачу.

— Но я же вижу слезы. И печаль. Ты что-то потеряла, потеряла навсегда.

Да, мое сердце, молча согласилась Гвендолин, внутренне изумляясь, что он с такой легкостью читает в ее душе.

— Мои родители умерли, когда мне было четырнадцать.

— Это связано не с родителями...

Его слова были прерваны резким стуком. Наружная дверь открылась, и они услышали высокий взволнованный голос Рапати:

— Ваше высочество, простите, что беспокою вас, но вы срочно нужны!

Нараян Бахадур выпрямился и запахнул халат.

— Что случилось?

— Госпожа Ранита, ваше высочество... Ей очень плохо. Мы уже вызвали врачей.

Гвендолин ждала возвращения принца. Но он не вернулся. Вместо этого прислал слугу, который подал ей ужин на подносе.

Позднее появилась расстроенная Рапати и помогла госпоже приготовиться ко сну. Она ничего не сказала по поводу здоровья госпожи Раниты, и Гвендолин не стала спрашивать.

Но когда молодая помощница удалилась, принялась ходить по спальне. Несмотря на враждебность своей наставницы, Гвендолин волновалась за нее. А после всего, что произошло, а тем более — не произошло между ней и Нараяном, вообще чувствовала, что начинает сходить с ума. Она хотела заняться с ним любовью, а не влюбиться. Она хотела страсти, а не глубоких чувств. Хотела быть с ним сейчас, а не всю жизнь.

Почему все так сложно? Она была раньше со многими мужчинами и не беспокоилась, что влюбится. Почему же не может так же повести себя и сейчас? Почему не в состоянии вступить с принцем в легкие, поверхностные отношения?

Потому что Нараян Бахадур не поверхностный человек, вот почему.

Гвендолин присела на краю кровати, прижала кулаки к глазам. И ясно видела его перед собой — красивого, гордого, умного, доброго...

Господи, как же он добр! В нем столько тепла и достоинства, что она просто не может причинить ему боль! Разочаровать его!

И тем не менее это случится. Ведь что теперь ни делай, его все равно постигнет разочарование. Он хотел Беатрис. Она же Гвендолин. Он хочет навсегда. Она верит только в мгновение.

Она даже не верит в брак!

Гвендолин расслабилась, опустила руки, медленно, глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Дыши, сказала она себе, просто дыши.

Но даже это было слишком сложно. Совершенно невыносимо находиться здесь, притворяться кем-то другим, а не самой собой. Она уже давно перестала делать вид, что хорошо справляется с ситуацией. И прекратила думать о глупой краже расписок. Будь проклят этот Генри! Почему он допустил до такого? Ясно же, что она не способна на воровство даже ради него.

Нет, сейчас основное — это снова стать собой. А для этого ей необходимо вернуться к самому элементарному — к физиологическому влечению. Ей надо заняться сексом с Нараяном Бахадуром.

После этого она сможет снова стать собой.

Как же ей противно играть роль Беатрис! Она тосковала по своей рыжей гриве, тосковала по своей силе. Мечтала снова делать что вздумается. И перестать наконец беспокоиться о том, что придется продать поместье, дом, думать о позоре, который ждет Генри, если...

О, как бы ей хотелось просто быть с Нараяном, лежать в его объятиях, целовать его грудь, шею, губы! О, если бы только она могла мечтать, закрыв глаза, о его теплом мускулистом теле, о биении его сердца! Как он притянет ее к себе, придавит к постели, накроет ее рот своим, войдет в нее... Как заполнит ее... Как...

Гвендолин прикусила палец, чувствуя, что сходит с ума. Никогда еще она, независимая своевольная Гвен, не нуждалась ни в ком так, как в нем, в принце Нараяне Бахадуре. Он должен знать о ее чувствах. Он — будущий король, мудрый правитель. Он способен дать ей совет.

Или по меньшей мере помочь забыть.

Но как же ей хочется снова стать собой. Гвендолин, любимой и желанной, а не Беатрис...

Она заснула, не дождавшись его возвращения, и проснулась одна. С тяжелым сердцем. Пора возвращаться домой. Смыть эту отвратительную краску с волос, рассказать брату, что не справилась со взятой на себя задачей, и продолжать жить, ожидая последствий своей выходки.

Гвендолин тяжело сглотнула. Как же она будет скучать по нему! Ей нравится смотреть на него, слушать его. Попросту, он нравится ей.

Гвендолин встала, приняла душ, оделась, не переставая прислушиваться. Потом, не дождавшись завтрака, вышла из своих комнат, прошлась, поглядывая на группку служанок, тихо обсуждающих что-то вполголоса. Она встревожилась. Ясно, такое поведение не входит в обычаи дворцовой жизни.

Определенно, произошло нечто серьезное. Это понятно по приглушенным голосам служанок.

Неужели это связано с госпожой Ранитой? Что с ней случилось? Насколько серьезно она больна?

Гвендолин вернулась в свои апартаменты, тревожась о своей наставнице, тихо закрыла дверь и села в кресло, не зная, что и подумать.

Спустя десять минут пришла Рапати, подала ей кофе и записку принца. Гвендолин развернула листок бумаги. Он писал, что из-за плохого состояния здоровья госпожи Раниты утренний урок отменяется.

9

Нараян Бахадур сидел в кресле у постели Раниты с самым мрачным выражением лица.

— Не понимаю, — сказал он.

Сестра отвернулась.

— Я не хочу об этом говорить, — ответила она.

— Придется! — резко бросил принц. Как она могла сделать такое? О чем думала?

Ранита не ответила. Она продолжала смотреть в стену, и Нараян Бахадур почувствовал закипающий внутри гнев. Он поднялся с кресла и навис над постелью.

— Они хотели оставить тебя в больнице до утра. Возможно, я ошибся, забрав тебя домой.

— Нет. — Ранита повернулась к нему. В глазах ее стояли слезы. — Я больше ничего не сделаю.

Она выглядела такой маленькой и беззащитной, что его гнев тут же растаял. Принц любил троюродную сестру как родную. Они вместе росли, детьми играли в дворцовых садах. Он доверял ей безоговорочно.

— Но почему, Ранита, почему? А что, если бы помощь не подоспела вовремя? Неужели твоя жизнь настолько невыносима?

Ранита закрыла лицо руками.

— Прости меня.

— Помоги мне понять, прошу тебя. — Она в ответ разрыдалась.

У Нараяна Бахадура было тяжело на душе, очень тяжело.

— Я послал за твоей матерью, — добавил он спустя несколько минут. — Она и девочки скоро будут здесь.

— Но зачем! — Ранита вытерла глаза руками, попыталась сесть и скривилась. В больнице ей прочистили желудок, но тошнота еще сохранялась. — Мама так расстроится!

— Думаешь, я не расстроен? — спросил Нараян Бахадур, не зная, то ли встряхнуть ее хорошенько, то ли обнять. — Ранита, ты ведь могла умереть!

Она вздрогнула.

— Это была ошибка. Я сразу же поняла, что совершила ошибку. Поэтому и позвала на помощь.

— Но почему? — Нараян Бахадур никак не мог успокоиться. Он обязан знать. Просто так без основательной причины никто не глотает несколько упаковок таблеток. — Ранита, ты должна рассказать мне. Я настаиваю.