Ты самый лучший

— Ты совсем не болтушка, Беатрис. Мне приходится работать как каторжнику, чтобы чуть-чуть разговорить тебя.

Гвендолин подняла взгляд на вазу с цветами, провела кончиками пальцев по нежным розовым лепесткам.

— Мужчины любят молчаливых женщин.

Нараян Бахадур чуть не поперхнулся кофе.

— Поверить не могу, что ты говоришь такое!

— Что ж, по крайней мере, ты снова улыбаешься.

— И ты тоже. Я рад.

7

Их глаза встретились. Гвендолин с восторгом увидела, что он предельно искренен, и задрожала от радости. Они принялись болтать о пустяках, но каждый чувствовал желание другого.

— Что у тебя запланировано на сегодня? — спросил Нараян Бахадур, откинувшись назад, когда им подали свеженарезанный фруктовый салат. Яркие кусочки, покрытые капельками выступившего сока, были похожи на драгоценные камни.

У Гвендолин едва слюнки не потекли. Она испытывала ужасный голод. Но не к еде. Она хотела снова попробовать его рот, губы, язык, ощутить аромат его дыхания.

— Не помню точно, но все расписано до минуты.

— Возможно, я перегрузил тебя. Хочешь, устроим выходной?

Гвендолин деланно-испуганно округлила глаза.

— Как? Ни уроков, ни книжек, ни домашних занятий? Что же я буду делать?

— Полагаю, расслабляться и наслаждаться моим обществом. Если это возможно для тебя. — Нараян Бахадур подцепил колечко киви, положил в рот и медленно-медленно прожевал сочную мякоть.

Она наблюдала за его губами, за движением твердой челюсти, за сильной шеей, с трудом сдерживая возбуждение. День наедине с ним едва ли можно считать расслабляющим. Слишком уж сильно желание тесного контакта.

— Но у тебя так много важных государственных дел...

— Слишком много, — торжественно подтвердил принц.

— Тогда не стоит добавлять тебе еще проблем.

— Но, дорогая, — запротестовал Нараян Бахадур, — ты всегда должна быть на первом месте. Ты будешь моей королевой. Моей женой. Моей возлюбленной.

Щеки Гвендолин залила краска. Его возлюбленной. Ей приятно было слышать это слово, несмотря на рассказы прессы о его многочисленных любовницах по всему миру.

Она кожей ощущала его ласкающий взгляд, пробежавший по ее лицу, спустившийся к шее и остановившийся на груди. На Гвендолин был ярко-желтый шелковый брючный костюм, строгий по европейским стандартам, и все же под его взглядом она чувствовала себя обнаженной.

— Да, конечно, — поспешно пробормотала она. — Но если сейчас у тебя есть более неотложные дела...

— Более неотложные? Миледи, у меня не может быть более неотложных дел. Ты выглядишь сегодня такой одинокой. — Нараян Бахадур перестал улыбаться. — И немного грустной. Думаю, тебе нужна компания. И думаю, я мог бы быть тебе полезным.

О да. Безусловно. Но это не входило в ее план.

В ее план не входило желание заняться с ним любовью.

В ее план не входило намерение влюбиться.

В ее план не входило застрять в этой маленькой азиатской стране так далеко от ее дорогого дома.

— Мы можем встретиться позднее... вместе пообедать. — Гвендолин сжала колени, переплела ноги, но это не помогло. Ей нельзя, категорически нельзя позволять себе желать его еще больше. Нельзя допускать разгула эмоций. — Ты расскажешь мне, чем занимался...

Нараян Бахадур протянул руку и провел пальцем по ее губам. И голос ее замер.

— Нет, тебе нужно приключение. Что-нибудь новое, интересное. Позволь мне решить.

— Нараян.

— Да, дорогая. — Принц снова провел рукой по ее щеке, потом ниже, она закрыла глаза. — Почему ты никогда не смотришь мне в глаза? — нежно спросил он, поглаживая большим пальцем ямочку на шее. — Когда мы так разговариваем, ты всегда отводишь взгляд.

— Ты трогаешь меня, — прошептала Гвендолин.

Нараян Бахадур был прав: она не могла встретиться с ним глазами. Он будил в ней бурные эмоции и неистовое вожделение. И тревожил ее неспокойную совесть. Сердце Гвендолин болело уже постоянно, тело томилось от неутоленного желания.

А на кону — благодаря Генри и его несчастной страсти к игре — стояло благополучие семьи и будущее счастье Беатрис.

— Мое прикосновение не должно пугать тебя, — заметил Нараян Бахадур. — Ты не девственница. У тебя есть некоторый опыт.

Она нервно сглотнула.

— Меня пугает не отсутствие опыта. — Гвендолин подняла глаза и посмотрела на него в упор. — Я боюсь... тебя.

— Ты боишься меня? — с недоверием переспросил Нараян Бахадур. — Но почему? Я готов защищать тебя до самой смерти. Даже ценой собственной жизни.

Господи, какие потрясающие слова! И какую ужасную боль они ей причиняли.

— Может, именно этого я и боюсь. Ты слишком доверяешь мне. Ты недостаточно хорошо знаешь меня, чтобы предложить такую цену за мою жизнь.

Он внезапно обхватил ладонью ее щеку.

— Но ты моя невеста, нареченная!

— Мы не давали друг другу торжественного обещания, не обменивались кольцами, не делали официального объявления.

— Ты здесь.

Гвендолин ответила, глотая слезы:

— Это не гарантия.

Нараян Бахадур откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел на нее.

— Собираешься уехать?

— Нет.

— Но все еще сомневаешься?

Как же она все это ненавидела! Сейчас, когда встретила Нараяна, узнала его, ей меньше всего хотелось стать причиной его разочарования.

— Я родилась с сомнениями. Из нас троих я была... — Она замолчала, поняв, что может снова проговориться, произнести слова, свойственные ей, а не Беатрис.

— Была кем?

— Не важно. Извини.

Нараян Бахадур понял, что лучше не терзать ее.

— Скажи, что я должен сделать, чтобы помочь тебе? Рассеять твои сомнения? Как я могу убедить тебя?

Гвендолин снова закрыла глаза. Она окончательно перестала понимать, что делает. И даже не знала, когда потеряла контроль над ситуацией. Она не собиралась вступать ни в какие отношения, брать на себя обязательства. Но, несмотря на это, испытывала сейчас глубокие, искренние чувства к Нараяну Бахадуру.

Она снова сглотнула ком в горле и открыла глаза. Он смотрел так, словно беспокоился не о себе, а о ней.

— Я не хочу... — Гвендолин взяла стакан сока, сделала глоток, поставила его обратно, заставила себя продолжать, — не хочу унизить тебя.

— Я рад. Ненавижу, когда меня унижают. — Нараян Бахадур усмехнулся, и она поразилась его реакции. — Но ты не сделаешь ничего, чтобы унизить меня, — уверенно произнес он. — Я тебя знаю. Ты такая же, как я. Понимаешь, что такое обязанность, ответственность. Любишь свою страну, свое графство, своих людей и семью. И сделаешь так, чтобы они были счастливы. — Он говорил совершенно хладнокровно, и она с нетерпением ждала продолжения. — Если ты дашь мне сейчас слово, я буду знать, что церемония состоится. Что ты не отменишь ее в последнюю минуту, когда это будет позорно не только для меня, но и для твоей семьи. — Принц помолчал, ожидая ее реакции. Но она ничего не ответила, и он продолжил: — Ты свободна. Если хочешь, можешь ехать домой сейчас. Я не буду держать тебя против воли.

Господи, он даже не знает, кто я такая, в отчаянии думала Гвендолин. И если я выйду замуж, прикидываясь Беатрис, то что случится позднее, когда правда выйдет наружу? Скажет ли он, ладно, пусть все остается как есть, или потребует аннулировать брак со строптивой Гвендолин и заключить другой — с покорной и послушной Беатрис?

А если она признается сейчас, что произойдет в этом случае? Он все равно потребует Беатрис? Или откажется вообще иметь дело с этой семейкой английских аристократов и предъявит к оплате долговые расписки Генри?

Невозможно, просто невозможно даже подумать об этом!

— Я никуда не уеду. Останусь здесь. — Гвендолин посмотрела принцу в лицо, надеясь, что он не заметит ее слез. — И у меня сегодня выходной. Помнишь, ты обещал, что придумаешь что-нибудь увлекательное?

— Помню.

После завтрака Гвендолин быстро переоделась в джинсы и футболку, сменила обувь, захватила солнцезащитный крем и бросилась в главный холл... И остановилась как вкопанная, увидев госпожу Раниту.