Страница 76 из 113
Стиль этих деревенских «идиллий» близок к стилю, который сочинители эпиграмм предлагали приносящим вотивные дары в лесные и сельские святилища, для которых их фантазия рождала стихотворные надписи. При этом тема охоты, развлечения горожан, а также выгодное занятие селян, теперь чаще встречаются у поэтов — уже вне мифологического сюжета: сельская реальность сама становится источником вдохновения, делая излишним обращение к Мелеагру, Гераклу или Тесею. Она уже не является больше средством удовлетворения физических потребностей, но приносит удовольствие от преследования добычи в дикой природе. Каллимах (Эпиграмма. XXXI) упоминает также тех, кто в его родных краях бродит по лесистым и пустынным вершинам Киренаики: «Охотник бежит в горах, разбирая следы зайцев и косулей, оставленные на изморози или свежем снегу. Скажешь ему: „Глянь, вон подстреленная дичь” — он даже не поднимет ее!» Было бы ошибкой увидеть здесь просто игру слов: эти аллюзии передают глубокое чувство, которое даже у городских жителей было абсолютно искренним. Кроме того, цивилизация, где городские конгломераты чаще всего не отличались большими размерами и где обычным способом передвижения была ходьба пешком, способствовала контактам городского населения с сельской местностью, которые никогда не прерывались. Отсюда искренние интонации этих текстов, которые трогают нас по сей день.
Недавние труды археологов и историков постепенно позволяют лучше понять, как использовались земли в Элладе и особенно за пределами Греции: аэрофотосъемка, проверенная затем непосредственным исследованием почвы, определила границы полей и обнаружила существование кадастра, который с самого начала устанавливался в новых землях и, во всяком случае, контролировался официальной властью. Особенно исчерпывающе в этом смысле было исследование, проведенное в Южной Италии и на Сицилии, а также в Южной России, в районе Ольвии, в общем эстуарии рек Буг и Днепр, и в Крыму. Сейчас ведется изучение Киренаики. Из этих изысканий следует, что плотность обрабатывавшихся греческими земледельцами земель выше, чем можно было предполагать. Число имений в сельской местности значительно: построенные из грубых и недолговечных материалов, таких как сырцовый кирпич, традиционно используемый для хозяйственных построек, они обычно не становятся объектом исследования археологов. Но сегодня мы лучше умеем находить их, а объекты определенного типа могут быть изучены более тщательно: например, «дом с башней», большое имение, у которого по крайней мере один угол был занят четырехугольной башней с толстыми стенами для лучшей защиты его владельцев в случае нападения. Таким было имение на Ренеи, описанное выше. Похожие строения можно обнаружить на другом конце эллинистического мира, и то, что в текстах они тоже названы башнями, доказывает, насколько яркой была эта оригинальная особенность. Таким образом сельский дом выглядел более монументальным, более прочным, и его высокий силуэт бросался в глаза на фоне деревни. Эллинистические художники запечатлели его на фресках, крашеных панно и мозаике на итальянских виллах в Помпеи, Геркулануме и даже Риме. Это были наброски к первым замкам эпохи расцвета Средневековья.
В лагидском Египте, где папирусы предлагают предостаточно сведений о сельском жилище, преобладала та же концепция упрощенной архитектуры: «нильские» пейзажи уступают место домам с башней, и при всех диктуемых климатом и местными техническими традициями требованиях мы обнаруживаем в письменных документах те же самые термины для тех же самых частей жилища, что и в других текстах греческого мира. Однако греки, македоняне и эллинизированные азиаты, проживавшие в египетских деревнях, продолжали учитывать особые условия долины Нила: концентрация поселений на возвышенностях, иногда создаваемых искусственно, которые не подвергались ежегодному затоплению речными водами, традиционное использование кирпича из ила, смешанного с соломой и высушенного на солнце, и деревянных креплений, поскольку камня в долине не было, запасание воды на уступах вместо вырытых в земле цистерн и, естественно, плоские крыши. Большое число крестьян европейского происхождения тоже жили в деревнях в долине Нила или в Дельте, — владельцы земельных участков, которые они обрабатывали сами или сдавали в аренду местным арендаторам. Их образ жизни можно восстановить по архивам Зенона, который был управляющим диойкета Аполлония и заведовал большим имением своего хозяина в Филадельфии, на границе с Фаюмским оазисом. Из его писем и деловых бумаг видно, что этот человек, наделенный, безусловно, значительными полномочиями на своем месте, соблюдал традиции греков из Кавна, откуда он был родом, — города в Карии, противолежащего острову Родос. Несмотря на то что он был богат и присваивал себе значительную часть доходов своего хозяина, его питание было по-эллински традиционно простым: хлеб и соль, рыба, масло, овощи и фрукты, — таков был его обычный рацион. Зато в праздничные дни для его гостей подавались более изысканные блюда: мясо, птица и дичь, пироги, тонкие вина, которые привозились из чужих земель, а также мед и экзотические плоды, такие как грецкий орех с Черного моря. Не забудем при этом о серебряной посуде, цветах и благовониях. Эта дорогостоящая обстановка отвечала требованиям религиозной жизни и социальных взаимоотношений. Если Зенон упорно работал — свидетельство тому его письма, счета, записки, черновики, разнообразие дел, которыми он занимался, — то иногда он мог и развлечься. Он любил охотиться, как и его хозяин: дикие буйволы, козы, газели и кабаны частенько забредали в заболоченные земли Фаюма. Один из этих последних, свирепый, как Калидонский вепрь, как-то напал на Зенона на охоте; его спасло только бесстрашие собаки молосской породы по имени Таврон, которая бросилась на кабана и даже тяжело раненная вцепилась ему в горло и разжала челюсти, пока не повалила его. Собака умерла от ран, и Зенон, преисполненный благодарности, возвел ей гробницу, для которой талантливый поэт сочинил двойную эпитафию: одну — элегическим дистихом, другую — ямбическим трехстишием, копия которых была обнаружена в бумагах Зенона. Любопытный эпизод — он прекрасно показывает, на каком уровне находилась культура этих греческих колонистов, укоренявшихся вдали от городов, в глубине египетских равнин.
Другие документы позволяют нам узнать, как протекала повседневная жизнь сельских общин, которые колонисты, долгое время населявшие деревни в Дельте, организовывали так, чтобы вдали от крупных городов сохранить свои эллинские традиции. Как и в Элладе, эти люди объединялись в общины, естественным образом складывающиеся вокруг культа, со своими лидерами и своими меценатами, на щедрости которых держались мирные отношения в рамках церемоний, которые собирали в установленные дни членов этих общин, настоящих клубов, выступающих местными хранилищами эллинизма. Замечательный пример дает надпись, обнаруженная в Псенемфае — деревне, расположенной на краю дельты Нила, почти посередине между Навкратисом и Александрией. Это стела с фронтоном, тап которой был хорошо известен в греческом мире; на ней высечен текст декрета, принятого общиной «собственников» Псенемфаи в 5 году до н. э. при принципате Августа; смена политического режима, сопровождавшая римское завоевание, еще никак не сказалась на заселении и укладе эллинизированного Египта. Эти собственники земельных владений образовывали общину, которая собиралась в здании, называвшемся Клеопатрейон, которое повелел построить при Лагидах некто Арисон в честь одной из цариц, носивших имя Клеопатра. Во главе общины стоял знатный человек по имени Теон, игравший одновременно роль жреца, председателя и мэра деревни (комарха). Он как раз скончался в то самое время, когда зданию общины и его обстановке был причинен серьезный урон необычно сильным разливом Нила. Было необходимо решить вопрос о восстановлении имущества и замене умершего главы. Как это часто бывало в греческих общинах эллинистической эпохи, возможные кандидаты на такие должности — очень почетные, но требующие больших расходов, — ходатайствовали об освобождении от них, так что единственный сын Теона, Аполлоний, великодушно принял на себя все функции, которые исполнял его отец. Декрет, вынесенный собранием собственников, упоминает о проявлениях этого образцового самопожертвования в интересах общины, в том числе о восстановительных работах разрушенного здания и его обстановки, проведенных на средства Аполлония. Далее текст перечисляет почести, которые были пожалованы с единодушного одобрения этому выдающемуся благодетелю: с него были сделаны два портрета (живописный и скульптурный в виде круглого барельефа); его второй сын, еще подросток, несмотря на юный возраст, получил исключительную привилегию присутствовать на пиршествах общины; на всех пирах Аполлония увенчивали и предоставляли двойную долю от стола; на перекрытии входа была высечена надпись, напоминающая, что здание было восстановлено на его средства; наконец, у входа устанавливалась стела, на которой был записан декрет (как раз тот, что дошел до нас). Различные дополнительные постановления имели целью установить неоспоримую власть нового главы общины землевладельцев, запретив любое несогласие с принимаемыми решениями под угрозой тяжелого штрафа в три тысячи драхм, или в полталанта.
вернуться47
Перевод М. Е. Грабарь-Пассек.