Страница 114 из 143
Последовательные волны католической реформации могли различаться в относительно второстепенных моментах: степень требовательности к простым верующим, относительные позиции епископальной и понтификальной власти, более или менее крупные практические уступки государству и макиавеллистским потребностям политики — ничего существенного до проявления благодати в этом одолеваемом проблемой индивидуального спасения столетии; католический мир имел свой «Дордрехтский синод». Да, из трех великих, стоящих у истоков того, что упрощенно зовется янсенизмом, Сен-Сиран — самый яркий (1581–1683), Янсен (Янсений) (1585–1638) — самый глубокий, Антуан Арно (1612–1696) — наиболее плодовитый; Янсений, конечно, самый значительный, потому что он сразу пошел к самой сути проблемы. Сен-Сиран был очень влиятельной фигурой в церкви; Антуан Арно, который вышел на широкую публику со знаменитым трактатом об «Учащенном причастии» (1643) и «Практической моралью иезуитов», развернул более чем на трехстах страницах конкретные последствия морального ригоризма, но Янсений приблизился к существу: спасение, благодать.
Этот представитель голландского меньшинства, гонимый в молодости за веру католик, страстно желавший обратить свою страну, перешедшую на сторону протестантской реформации, слишком хорошо знал кальвинистский мир, чтобы не понимать, сколь необратима была в некоторых моментах кальвинистская реформация. Католицизм, которым он жил и который предлагал, стремился установиться в диалектическом переходе от кальвинистской реформации, теоцентристская революция божественного суверенитета и всемогущества и преемственность видимой церкви, «истинной церкви, которая должна продолжать в мире миссию Христа». Янсений, будучи личностью переходной, из опасений раскола решительно стоял на стороне папской власти, являясь ультрамонтанистом, далеким от галликанского епископализма Сен-Сирана и парламентской мантии и от страстного антииезуитства молодого Антуана Арно.
Однако началом янсенизма стал не «Августин», а публикация в Лиссабоне в 1588 году «Согласия» блестящего испанского иезуита Молины. Молина являл собой силу гуманизма Ренессанса в церкви контрреформации, но и доведенный до крайности антипротестантизм навыворот, иначе говоря, вернейший способ дать другому власть над собой. Тогда как традиционная теология ограничивалась утверждением антиномии божественного всемогущества и свободной воли человека, настаивая то на одном, то на другом, Молина вознамерился разрешить это противоречие. Святой Августин настаивал на всемогуществе благодати, а реформаторы Лютер и Кальвин, святой Фома и Цвингли, следуя тем же путем, избрали свободу воли. Молина практически упразднил благодать; распределяемая соразмерно усилиям человека и его доброй воле, она уже не является благодатью. Бог беспристрастен, как фиксирующая магнитная лента. И не более. Две опасности: формальное противоречие между этими утверждениями, с одной стороны, Библии (древней традиции), с другой — церкви (новой традиции) и бесполезность в этой перспективе идеи Воплощения. В конечном счете Молина в католицизме, как и Соццини в реформации, дошел до самоотрицания. При одном отличии: Соццини был отвергнут всеми реформатскими церквями, Молину же католицизм терпел как допустимую крайность. Молину вывел из-под удара твердый предестинаризм профессора из Лувена, Байуса, осужденного Пием V в 1567 году за то, что он ненароком попал в ловушку позитивного осуждения. Чем объяснить долготерпение Рима в отношении этого течения нововременного гуманизма? В сущности, позиция Молины подводит итог мысли большинства членов «Общества Иисуса»; Монтемайор в Саламанке (1581), Валенсиа в Ингольштадте (1584), Лессиус и Гамелиус в Лувене в 1586 году, осужденный в 1587 году прославленным университетом, придерживались аналогичных, разве что более удачно сформулированных взглядов. Кроме того, за Молину стояла добрая часть испанской церкви, движимая двойным, сходящимся в одной точке тропизмом: ненавистью к протестантской реформации и возрастающей ненавистью в отношении иудео-христиан. Все, что в христианстве апеллировало к Библии, а стало быть, к древнееврейским истокам, было вдвойне подозрительным: все христианское в конечном счете подозревается в иудаизме или протестантизме; языческий гуманизм внушает доверие. Молина принадлежал к ордену, который имел достоинство и редкое мужество противостоять латентному антисемитизму простонародья Пиренейского полуострова, и оказался в неменьшей степени жертвой комплекса pureza[141] Тем более что «Общество», несомненно, было более уязвимо. «Согласие» было бессознательным средством умерить неутолимую подозрительность старохристианского комплекса.
То, что объяснимо в весьма специфической атмосфере Пиренейского полуострова, вполне может шокировать в других местах. Как не вспомнить формальные запреты IV века против Пелагия, несчастного оппонента святого Августина? Эта доктрина, неотделимая от грубого антропоцентризма христианского гуманизма, обрекла католическую церковь на поражение в точках ее соприкосновения с протестантизмом. Лучше всего это понимали в Лувене, ставшем железным острием копья католической Европы, нацеленного на Голландию, именно здесь и организовалось сопротивление молинизму. Климент VIII позволил Лувенскому университету убедить себя. В 1605 году все было готово к осуждению «Согласия». В 1607 году Павел V отказался от издания буллы. Ему претило уличать «Общество Иисуса», повсеместно работавшее во благо церкви. Больше всего ему претило травмировать и оттолкнуть Испанию. Молинианский ультрамодернизм был, таким образом, ограничен и терпим как предельная и в какой-то степени небезвинная уступка испанскому католицизму, так же как внутри кальвинистских реформатских церквей стремились своей терпимостью ограничить и, приняв в свое лоно, поставить в рамки сектантские цвинглианские течения, это неудобное наследие гуманистической реформации и даже итальянского Ренессанса. Потенциальный Соццини католицизма, Молина, терпимый папским престолом, был всего лишь его Цвингли. Каждый уголок христианского мира был обременен собственным Ренессансом. Modus vivendi 1607 года был не из тех, что нравятся всем. Прежде всего Лувену, глубоко потрясенному несоразмерностью кары: просто неудачно сформулированная Байусом традиционная доктрина Благодати заслужила суровое осуждение. И это при молчании по поводу скандально еретической формулировки Молины, которая практически упраздняла краеугольный камень христианской догматики.
То, что было терпимо до Дордрехтского синода, с 1607 по 1619 год, стало нетерпимым после него. Как можно было в Нидерландах снисходительно смотреть на общую для раздираемого на куски христианского мира ересь, когда голландская реформатская церковь только что показала себя столь твердой в остающемся общим для христианской догматики вопросе? Именно это вытекаёт из мыслей Янсения. И с точки зрения «границы католицизма», чтобы не остаться в долгу перед протестантским противником севера, он тщательно подготовил возврат к традиционной старой доктрине церкви: весьма толстое досье, имеющее целью добиться от папы осуждения «Согласия», основанное главным образом на кропотливой компиляции из святого Августина. Янсений умер в 1638 году в 53 года от чумной заразы, досье было опубликовано в Лувене в 1640 году посмертно, прикрытое от всех канонических разрешений титулом «Августин, или Учение святого Августина о Благодати». Успех этого толстого латинского тома ин-фолио знаменателен. Три издания за три года, Лувен — 1640 год, Париж — 1641-й, Руан — 1643-й.
Благодаря схоластическим тонкостям в различии между благодатью достаточной (достаточной не для того, чтобы спасти, но дабы оправдать осуждение) и благодатью действенной (благодатью, которой невозможно сопротивляться, благодатью всего религиозного опыта, благодатью Библии) Янсению формально удалось не впасть в западню пресловутого позитивного осуждения. Заодно он восстановил главное в суверенной свободе Бога — эту предопределенность спасения, без которой Воплощение перестает быть центральной частью Откровения. В сущности, учение Янсения о благодати не имело права на оригинальность и не претендовало на нее. Оно было слегка схематизированным учением святого Августина.
141
Здесь — идеи чистоты крови. — Примеч. науч. ред.