Страница 49 из 114
Таковы основы брахманского учения, которое преобладало среди многочисленных арийских сообществ на севере Индии начиная с IX в. до н. э. и которое благодаря активности брахманов наложило свой отпечаток на всю индуистскую религию. В течение этого периода многочисленные древние божества «Ригведы» утратили свой престиж и были сведены к положению второстепенных богов, в то время как другие, в частности Вишну и Рудра, становились все более популярными. Часто этот последний стал именоваться эвфемистически Шивой — «благосклонный бог».
По мере того как ведийская культура распространялась в нижнем бассейне Ганга, она вбирала в себя новые представления о загробной жизни. Согласно текстам «Ригведы», судьба усопших окончательно решалась сразу после их смерти: они отправлялись либо в Мир предков, либо в Подземный дом, чтобы жить там вечно. Но в гимне позднего периода несколько расплывчато упоминается о том, что они могли также поселиться в первоначальных водах или в растениях. В этом можно усмотреть зачаточную идею переселения душ — верование, характерное для многих первобытных племен, согласно которому души мертвых переселяются в тела животных, растения или природные элементы, прежде чем повторно воплотиться в человеческое тело. Тексты брахман, утратившие оптимизм «Ригведы», допускали возможность смерти даже в небесном пребывании.
Учение о переселении появляется в своем первоначальном виде в «Брихадараньяка-упанишаде». Души тех, кто прожил жизнь, совершая жертвоприношения, в строгости и милосердии, после недолгих сумрачных странствий попадают в Мир предков — рай Ямы. Оттуда после периода блаженства они переселяются на луну; с луны они переходят в космическую пустоту, затем — в атмосферный воздух и возвращаются на землю с дождями. Здесь души «оказываются пищей, чтобы снова сгореть в жертвенном огне человеческим телом, чтобы возродиться в теле матери», в то время как злые люди перевоплотятся в птиц, червей и насекомых. Даже в буддийский период переселение являлось почти всеми разделяемым верованием, и учение о нем получило развитие в VII–VI вв. до н. э. Таким образом, фундаментально разработанные великие индийские учения — о сансаре (т. е. о метемпсихозе) и о карме (т. е. об итоге деяний земной жизни, влияющем на условия новой жизни) скромно начинались с анимистической теории.
Это учение о переселении душ предполагало веру в переход одной и той же души из одной формы жизни в другую в течение неопределенного срока, который растягивался от более или менее длительного периода до вечности. Все формы жизни оказывались взаимосвязанными внутри единой системы. Подчиняющиеся закону переселения душ, боги сами должны были умереть и возродиться. Индра исчезал, замененный другим Индрой: все повиновалось этому закону. Некоторые мудрецы, интуитивно догадываясь, учили, что даже воздух, пыль и вода населены микроскопическими животными, тоже имеющими душу, природа которой, в сущности, та же, что и у людей. Таким образом, жизнь представала бесконечной чередой перерождений.
Между этими переселениями и поведением индивида в течение его предыдущей жизни усматривали непосредственную связь. Это учение объясняло также феномен страданий, над которым билось множество умов во всем мире, и обосновывало общественное неравенство.
В позднем гимне «Ригведы» упоминается категория святых, которые не являются брахманами: это «молчаливые» (муни), или «опоясанные ветром», которым в экстазе открываются тайны, доступные полубогам и птицам. Муни знает мысли каждого, ибо он испил из кубка Рудры зелье, которое является ядом для простых смертных. Другая категория аскетов, вратья, часто упоминается в «Атхарваведе»; позже термином «вратья» стали называть того, кто больше не соблюдал правила «Вед», но в «Атхарваведе» он означает жреца небрахманского ритуала, во время которого он танцевал, бичуя себя. Он передвигался в повозке от деревни к деревне, сопровождаемый музыкантом и женщиной, которая торговала собой, служа ему. Характеристики и подлинный общественный статус вратья так до конца и не ясны; но по-видимому, предпринимались попытки включить их в брахманское общество, открывая таким образом возможность нового развития.
В эпоху упанишад аскетизм распространился очень широко и оказал сильное влияние на дальнейшую эволюцию религии. Одни из сторонников многочисленных форм аскезы удалялись отшельниками вглубь лесов, где жили, терпя жажду, голод и непогоду. Другие, селившиеся по соседству с городами, в местах покаяния, прибегали к телесным самоистязаниям: подставляли себя палящему солнцу, укладывались на шипы или гвозди, подвешивали себя на ветви дерева вниз головой и находились в таком положении часами или неподвижно держали поднятые над головой руки, пока мышцы не атрофировались.
Но новые концепции развивали прежде всего те, кто предавался духовным упражнениям в медитации и концентрации мысли. Некоторые их них жили в отшельничестве, другие объединялись в коммуны, третьи бродили, зачастую группами, прося милостыню, проповедуя свои верования всем, кто хотел их слушать, и полемизируя со своими противниками.
Первая, и при этом оригинальная, цель индийского аскетизма заключалась в обретении сверхъестественных возможностей. Брахманы претендовали на них уже на основе самого факта своего рождения и образования; жертвоприношение было прежде всего средством обеспечения благополучия, долгой жизни и возрождения в небесном чертоге, и таковы были цели тех, кто оплачивал жертвоприношения. Между тем существовали иные возможности, которые можно было приобрести другими способами. Подвергая себя жесточайшим наказаниям, аскет намного превосходил жреца, совершающего жертвоприношения. Приучив свое тело к страданиям и лишениям, он получал вознаграждение превыше всякого ожидания. Прежде всего, даже не принадлежа к наиболее престижным категориям аскетов, он получал уважение и почести, каких никогда не имели люди в обычной жизни; кроме того, он чувствовал себя абсолютно свободным, избавляясь от забот и обязанностей земной жизни. Это чувство полной свободы, возникающее в результате отказа от земных благ и семейных связей, ощущается в спокойном блаженстве, которым наполнены многочисленные отрывки индийских священных текстов. Но аскетизм преследовал еще более возвышенные цели. По мере совершенствования в самообладании аскет достигал возможностей, которые возвышали его над обычным человеком. Он приобретал способность видеть прошлое, настоящее и будущее; он поднимался до царства богов, и они посещали его в его уединении. Более того, он становился обладателем магических сил, которые позволяли ему творить чудеса: если его оскорбляли, он мог одним взглядом погубить своих врагов или уничтожить их урожай; напротив, если его уважали, он служил защитой и источником благополучия для целого города. Постепенно аскетизм присвоил себе действенную силу жертвоприношения. Преобладавшая прежде идея, согласно которой мир был основан и существовал благодаря жертвоприношению, утратила свое значение, а сохранение этого мира стало зависеть от умерщвления плоти Шивы, великого бога, медитирующего в Гималаях, и от строгости его последователей среди людей.
Аскетизм все больше привлекал к себе тех, чья душа искала мистического опыта. Практика психических упражнений позволяла им достигнуть невыразимых видений. Проникая в одну за другой космические тайны, душа достигала сфер, расположенных за ослепительным раем великих богов. Погружаясь все глубже и глубже в потемки, она приближалась к разгадке тайны тайн. Аскет в конечном счете овладевал сущностью вселенной, в то время как его собственному естеству открывалась истина и сияющая радость по ту сторону рождения и смерти, удовольствия и боли, по ту сторону добра и зла. И через это возвышенное знание аскет становился абсолютно свободным. Он получал окончательное спасение души и свой последний триумф. Завершив свой поиск, он становился неизмеримо выше всех земных завоевателей. Ни один человек не мог сравниться с ним в величии.