Страница 4 из 11
– Знаешь, Сашка, когда вы с Ликой идете вдвоем, Вы не отводите друг от друга глаз ни на секунду… Пусть даже при этом и смотрите в разные стороны! Вот так!
Два месяца! Как это казалось тогда много, как быстро они пролетели! На этом, по сути, можно и закончить рассказ. Дальнейшее в общем-то и так понятно. Описывать подробности наших отношений? К чему это? Ведь так легко при этом перешагнуть грань допустимого! И тогда из лирического рассказа о любви получится пошлость. Описать, передать такое счастье – невозможно. Для этого надо быть таким же счастливым!
Конец, который бывает всему, пришел и учебе – три месяца пролетели. Все экзамены были сданы, документы оформлены, с друзьями – кто еще не уехал – попрощались! До самолета было чуть более двенадцати часов – вся ночь, и ее мы провели вдвоем. У нас заранее было припасено красное вино и ее любимый сыр. Молча выпили. Я стопку, Лика едва пригубила. Потом всю ночь мы просидели в темноте, тесно прижавшись, понимая, что друг другу мы уже не принадлежим, что все кончено! Мы прощались. Я трогал ее волосы, ощупывал лицо, нежно обнимал ее худенькие плечи, осторожно гладил удивительно маленькую и упругую грудь. В душе поднималось что-то, что выше секса, – какое-то ощущение душевно-телесного единения с этой хрупкой женщиной. Я прикасался губами к ее шее, лицу, вдыхал столь знакомый мне аромат кожи, ощущал все ее тепло. Лика сидела с закрытыми глазами, склонив голову мне на плечо. Мы почти не говорили. Уже поздно, часа в два, я осторожно ее раздел, взял на руки и положил в кровать, прикрыв одеялом. Она закрыла глаза и затихла. Спала ли она? Не знаю! Я не спал – просто сидел и смотрел на нее – на столь знакомое и одновременно таинственное лицо, на распущенные волосы, светлой волной стекающие на грудь и плечо… Она была прекрасна и загадочна в полумраке комнаты. И я, изучивший и исцеловавший каждый сантиметр ее милого лица, все никак не мог насмотреться… Когда стало светать, она открыла глаза и тихо сказала:
– Иди ко мне, Сашенька!
Я разделся и прилег рядом. Ангелика обняла меня и как бы про себя прошептала:
– В последний раз… в последний раз…
Она гладила своими маленькими ладошками мое лицо, что-то еще шептала, шептала. Потом обняла за шею и нежно, осторожно стала целовать лицо. Губы ее были сухими и горячими…
Так закончилась эта мучительная и горькая ночь. Ночь невыразимой нежности, ночь горького прощания…
Такси пришло вовремя и быстро домчало нас в аэропорт. Там, зарегистрировав билет, мы стали дожидаться посадки. Народу было мало. Нам не мешали. Ангелика стояла, прильнув ко мне и уткнувшись лицом в грудь, молчала. Молчал и я, осторожно обнимая ее худенькие плечи, поглаживая слегка дрожащей рукой густые и такие знакомые волосы. Говорить не хотелось, да и говорить было не о чем. Все уже было сказано, давно сказано. Наше молчание было понятнее слов – мы все понимали! Понимали всю безнадежность и безысходность наших отношений, понимали с самого начала. Нас бросила в объятия друг другу судьба, она нас и разлучала. Судьба в лице наших детей, судьба в разнице наших лет. Мы все понимали… Все ли? Но почему же мне так плохо, почему еще вчера появилось острое чувство вины перед ней, перед этой маленькой, хрупкой и одновременно сильной женщиной? Почему вдруг у меня в голове все звучат и звучат ее слова, сказанные тогда, в самом начале:
– Саша, а как я потом буду жить, что потом будет со мной?
Тогда я не знал, что ответить… Не было у меня ответа и сейчас…
Вдруг Лика подняла голову, посмотрела мне в глаза и, словно подслушав эти мысли, сказала:
– Не вини себя, Сашенька, и не переживай, мой милый! Ты ни в чем не виноват! И запомни, мой хороший, мой любимый, одно, накрепко запомни – я никогда не пожалею о нашей любви. Никогда! Что бы ни случилось и как бы жизнь ни повернулась. Я была счастлива!
Да, я это знал. Но все равно ответа на вопрос, как нам жить по-одному, вдалеке друг от друга, у меня так и не было…
Она еще что-то говорила, но я больше не понимал слов. Я просто впитывал в себя звук ее голоса, смотрел в огромные, голубые глаза и не мог оторваться – они вновь стали затягивать меня в свой омут. Вдруг она замолчала, отстранилась, как-то судорожно вздохнула, и глаза ее набухли влагой. Слезы сплошным потоком побежали по лицу, закапали с подбородка. Она беззвучно плакала, но продолжала, не отрываясь, все смотреть и смотреть на меня. Сердце мое разрывалось от нежности и горя…
Вдруг над нашими головами грянул безжалостный, жестяной голос-разлучник:
– Граждане пассажиры, начинается посадка пассажиров на рейс номер… следующий по маршруту…
– Все, Саша, это тебя зовут на посадку, это твой самолет! – Она немного помолчала и, с силой стиснув мою руку, сказала: – Вспоминай меня, любимый, вспоминай хоть иногда… Прощай, Сашенька!
Мы еще несколько мучительных и бесконечных секунд смотрели друг на друга… Потом она резко повернулась и ушла…
Вот и все! На этом круг повествования замкнулся. Через несколько минут я выйду на летное поле и начну свой тяжкий и бесконечный путь к трапу самолета… Один, без Нее! Мне было плохо, очень плохо… Апрельское солнце палило нещадно…
Глава 3
Дочь
Смерть и время царят на земле,
Их владыками ты не зови, —
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
В. Соловьев
Вот, похоже, и закончилась длинная, морозная зима. Зима, накрывшая своим ледяным крылом почти весь март. Только в последние его дни потеплело. В Город пришла долгожданная весна. На асфальте среди талого серого снега появились первые лужи. Возле них азартно и шумно суетились неунывающие воробьи. Я стоял на автобусной остановке, подставив лицо лучам яркого, по-настоящему весеннего солнца, и наслаждался его теплом. Хорошо! Немного постояв, подался домой пешком, благо было и время, и настроение. Время потому, что с работы удалось уйти пораньше, а настроение – потому что пятница, потому что наконец-то весна, солнце. Я шел неторопливо, обходя лужи, уворачиваясь от брызг воды и талого снега, щедро летящих из-под колес шустрых легковушек. На душе было спокойно, легко еще и потому, что выходные предстояло провести с дочерью. Думая о Стасе, я улыбался, вспоминая ее проделки и проказы. И еще я знал, что она очень скучает без меня и откровенно радуется нашим встречам. Так, думая и ни о чем, и обо всем, я дошел до дома. Лифт, как всегда, не работал…
Проходя мимо почтовых ящиков, углядел в своем что-то беленькое. Ага, письмо… Так, от кого же это? А-а-а! Володька Зенкин. Ну да, из Питера… Он же там учится! Разглядывая конверт, мне вдруг стало тревожно и неспокойно. Пока поднимался на свой этаж, от хорошего настроения не осталось и следа. Открыв дверь, прошел в комнату, нетерпеливо вскрыл конверт, и в глазах запрыгали строки:
«Привет старик!.. Питер… военно-медицинская академия… заканчиваю учебу… встретил Ангелику…»
Ангелику!!! Володька ее случайно встретил там, в Питере! Встретил мою Ангелику…
Я бессильно, как подкошенный, рухнул на стул. Сердце бешено замолотило где-то в горле…
Прошлое, ставшее уже таким далеким и забытым, опять властно ворвалось в мое сознание, в мои мысли. Как будто открылись шлюзы, и воспоминания хлынули сплошным, неуправляемым потоком: комната, вино на столе, ее горячие, сухие губы, запах волос, слезы, зал ожидания и тяжкий путь к самолету… В ушах вновь зазвучали ее слова – те, которые преследовали меня все эти годы:
– Саша, а как я потом буду жить, что потом будет со мной?
Долго, долго я неподвижно сидел и вспоминал, вспоминал… Ведь все эти годы я о ней ничего не знал. Ничего! Так мы с Ликой решили еще тогда, в Столице, – не писать и не искать! И вот весточка о Ней – случайная и очень неожиданная! Я молча глядел на листки бумаги, белевшие на столе. Они снова и снова притягивали взор, но я не двигался, не мог их взять в руки и читать дальше. Я боялся встречи с прошлым и одновременно хотел такой встречи… Неистовая буря бушевала в душе. Я продолжал сидеть и почему-то бормотал невесть откуда всплывшие строки: