Страница 8 из 10
Начинаешь понимать Хичкока.
Бетонный мол яхт-клуба.
Пляж Дельфин.
Санаторий имени Чкалова.
Бегуны. Велосипедисты. Роллеры.
Трасса здоровья весьма оживленна и востребована. Снаряжение модное. Велосипеды – горные, со светодиодными фарами и мигалками. Изредка проносятся трековые – с влитыми в них всадниками в обтягивающих костюмах. Ролики – на силиконовых колёсиках. Напульсники. Наколенники. Шлемы. Здоровье на трассе нынче надёжно защищено. Никакого удовольствия от мордой об асфальт. И не скучно, опять же, – наушники тянутся к айфону. Надёжно. Красиво. Современно. Глаз радуется!
– Устала? Может, хочешь присесть? – кивает на скамейку под оливой.
Я? Устала?! Нет, я не устала. Но не настолько глупа, чтобы отрекаться от мужниной заботы. А то вот так вот будешь говорить: «Шо я, сама себе не закажу?!» – так и дождёшься, что только сама себе и будешь заказывать. Так что я не устала. Но я присяду на скамейку.
Поворачиваем к ближайшей. На ней белой масляной краской написано: «ЗАЧЕМ». Вот так – без знака вопроса. Эдакое меланхолично-философское «зачем». Смеёмся. Чья-то горькая самоирония забавляет. По глоточку – и идём дальше.
Темнеет.
– Ты не устала?
– Нет.
– Ты не устала?
– Нет.
– Ты не…
– Если я скажу тебе, что я устала, что изменится?
Он знает, что я никогда не скажу, что я устала, если от этого ничего не изменится. В хорошую сторону. В плохую может измениться его настроение. Даже будучи маленькой девочкой, я не портила взрослым дядям настроение. Как минимум – своей усталостью. Всё остальное – проблемы взрослых дядь.
По левому борту возникает какая-то чумовая стройка. У самого синего в мире. И даже прямо по колено в нём. Устрашающих размеров железобетонный каркас будущего монстра под названием «элитный многоквартирный дом». Элитные дома многоквартирными не бывают. Как и хороший кофе – растворимым. Впрочем, и таунхаусы я не нахожу «элитной» формой жилья. Что это вообще – «элитное жильё»? Есть дом. И есть – всё остальное. Дом может быть даже избушкой. Хотя, конечно, лучше особняком на Лазурном берегу. В первом ряду. Но то, что натворили с одесским побережьем, не вписывается ни в какие нормы и правила. Начиная от архитектурных и заканчивая общечеловеческими. Вернее сказать: начиная с общечеловеческих и заканчивая… Чем заканчивать-то, если начинали не с того?
Наверное, я всегда была ужасной занудой, потому и тренер по стендовой стрельбе так от меня устал когда-то давно. И муж вот теперь тревожится, не устала ли я?.. От собственного занудства разве что.
– Ты бы стал жить в таком доме?
– Ну…
– Я – нет.
– Ты бы не стала жить в Одессе.
– Так я тут и не живу. … Это здание загораживает вид на море.
– И обратно.
– Да. Оно загораживает вид на море и обратно. Раньше здесь были пустынные пляжи санаториев. Метеорологические и биологические станции. Обрыв ботанического сада был увенчан пограничной будкой и…
– Это диалектика, детка. Тому, кто бродил здесь сорокалетний, когда ты малолетством брала на измор уставших от жизни мужиков…
– Всего лишь тренеров. По стендовой стрельбе.
– … брала на измор уставших от жизни тренеров по стендовой стрельбе, не нравилась пограничная будка, венчающая обрыв.
Со стройки, некогда бывшей метео– или биологической станцией, выскакивает мужик.
– Закурить не найдётся?
Смотрим на мужика. Он – то на нас, то наверх. Мол… Ну да. Мы понимаем.
– На работе задержался, – извиняется. – А курить!.. – снова смотрит наверх.
Муж протягивает ему открытую почти полную пачку. Тот берёт.
– А можно две?
– Оставьте! – муж машет рукой, мы разворачиваемся и уходим, не дожидаясь велеречивых расшаркиваний, номинальной благодарности и, возможно, небезынтересных рассказов о чьей-то жизни.
– Спасибо! – нам вслед.
Не надо жадничать. И заставлять уставшего мужика, задержавшегося на работе, гонять ещё и «наверх», за сигаретами. Курить он явно не бросит. Зачем? А вот работу…
Внезапно становится легко и забавно. Да и хрен с ним. Не с мужиком. С бетонным монстром по колено в море. Остаётся только молиться, чтобы обрыв, ныне увенчанный разнообразной роднёй монстра, не обрушился на своего собрата-переростка, уничтожившего пару-тройку пляжей и исследовательских станций. Нечего исследовать. И некогда молиться. Быстро темнеет. А до конца трассы здоровья надо дойти.
Молодая мамаша толкает в гору коляску. Пыхтит.
– Ты не устала?
Хочется стукнуть мужа. Моего. Потому что муж дамы, толкающей в гору коляску, таки присел на скамейку. С пивом.
– По глоточку?
Хитрый лис. Знает, чем соблазнить. Текилы ночью из горла на трассе здоровья – самое оно!
Мимо проезжают велосипеды, вспыхивая многоцветьем сигнальных огоньков и тут же растворяясь во мраке. Проносятся роллеры в должной экипировке. И целеустремлённо таранят пространство бегуны. Проезжает электрический мини-автобус…
– Смотри, он по маршруту «Ланжерон-Аркадия»! А мы как…
– Мы – идейные!
– Да? И в чём идея?
– Дойти!
– Где уже эта Аркадия?
– Скоро!
– Тридцать третьему «скоро» веришь уже не так, как первым трём.
– А ты верь.
– Ладно. В конце концов, идея была не в «скоро».
– Вот именно. Смотри, вон «Глечик»! Мы с тобой здесь были.
– Да?!
Ресторан «Глечик». Как он выжил? Он тут был даже тогда. В пять.
– Да это был совковый шик! Не такой, конечно же, как крыша Морвокзала. Но всё-таки…
– Да-да. Что-то припоминаю…
– А потом открыли «Лобстер». На повышенную стипендию можно было выпить чашечку кофе.
– Такая низенькая была повышенная стипендия?
– Такой дорогой был кофе. Плюс инфляция. И вообще – время интересное. Сам знаешь, ты же ровесник «Глечика»! Причём буквально. Его открыли как раз в 1969 году.
– Знаю. Но было интересно услышать от тебя.
– Ты думаешь, что я не помню, как вся страна жила на зарплату в сто сорок рэ, когда доллар был уже за тридцатку? Или что прохвосты – будущие коммерсанты – выкручивали по три-четыре тысячи, а за четвертак можно было кататься на такси сутки напролёт? Или ты не веришь, что я пила кофе в «Лобстере» на свою стипендию?
– На свою? Нет. Не верю.
– «Это ещё в школе было!»
– «Вот видишь…»
– Противный!
– Хочешь, зайдём?
– В «Глечик»? Не-е. Боюсь ощутить себя промозглой старухой!
– Ты не устала?
– Я. Хочу. Пить.
– И как скоро Аркадия?
Трасса здоровья совершенно не изменилась. До Аркадии пить тут и сейчас нечего. Но страдать из-за этого почему-то не хочется.
– Всю повышенную стипендию бы отдала за бутылку минералки! … Эй, гражданин! Угостите водичкой!
Только быстрее крутит педали. Вот сука! И кто сказал, что есть бог и надо молиться? Мы же угостили задержавшегося на работе мужика сигаретами!.. Вот то-то и оно. Нет никаких взаимозачётов. А бог, если и есть – то он не система взаимозачётов. И уж точно не завхоз колбасно-бумажного склада.
Впереди начинают брезжить огоньки. Стемнело, как всегда, не только рано, но и густо. И в этой топлёной плотной ночи огоньки пробегают, проносятся, проезжают мимо. И затухают вдали. Или мерцают. Тут свет никогда не с тобой. Он или мимо, или где-то там – «скоро».
– Перекурим?
Хорошая, вовремя заправленная зажигалка – и свет всегда с тобой.
– Мы с тобой как два изношенных философа.
– Два потрёпанных апостола.
– Апостола?! Ну у тебя и самомнение, ровесник «Глечика»!
– Апостолы – всего лишь люди. Всего лишь люди, бредущие, как идиоты, от огня к огню.
– Несущие свет.
– Скорее просто остающиеся в живых от света до света.
– Всё так банально?
– Объективно да. Ну… или у них с собой было!
Щёлкает зажигалкой. Протягивает бутылку.
Умеет меня развеселить. Всегда умел. И пусть «Глечик» стоит как можно дольше! Должно же быть что-то вечное в этом переменчивом ветреном городе, где свет никогда не с тобой, пока ты до него не дотопаешь. Портовые краны, чайки, «Глечик»…