Приемные родители

— А вы иностранка, да?

— Оh, I am the citizen of the United States of America… о, простите, пожалуйста. Мы приехали недавно с мужем. Мы хотели усыновлять ребёнка.

— Для недавно приехавших у вас очень хорошая русская речь, — недоверчиво отметила Зинаида.

Женщина улыбнулась, выбивая из рук преподавательницы все сомнения, настолько располагающей оказалась улыбка:

— О, я до десяти лет жила в России, моя мама была русская. Просто последние тридцать лет меня окружают люди, которые speaking English. Я уверена, ещё день или два, и я will get used to speak Russian…

— Чё она сказала? — недостаточно тихим шёпотом спросила Тоня, и незнакомка ответила сама:

— Я сказала, что привыкну говорить по-русски. Первые десять лет жизни, они со мной. И всё же это детский дом?

— Да, — кивнула Зинаида. — Это наш Ухтомский детский дом… а где вы раньше жили в России?

— Это имеет некое значение сейчас? — хитро прищурилась женщина.

— Н-нет, нет, — согласно кивнули подруги.

— А это можно, чтобы мне посмотреть ваших детей прямо сейчас? Я слышу, они гуляют, видела, двое курят у стены, но я против курения.

— Ах они сволочи! — взвилась Тоня, вытаскивая из ведра мокрую тряпку. — Где? Сейчас я им!..

— Там, — указала незнакомка, и Тоня давно проторённым путём вымахнула прямо из окна на составленные "лесенкой" деревянные ящики: эту конструкцию специально держали здесь, чтобы не обегать вокруг дома, а доставать нарушителей распорядка более оперативно.

— Можно? — протянула незнакомка руку Зинаиде, и та, как зачарованная, помогла иностранке забраться на подоконник.

Зинаида Андреевна ожидала, что эта женщина будет благоухать какой-нибудь "Chanel № 5", а от неё пахло сладенько так, как от сдобной булочки, ванилью и корицей.

— Нам… нам запрещено впускать в дом посторонних, — пролепетала Зинаида. — Всё-таки, наши дети…

— А я не посторонняя. Я будущая мать одного из ваших детей.

— Но если вас кто-то заметит…

— Я постараюсь никому не попадаться на глаза, а вы мне расскажете, что нужно для того, чтобы lawfully look the children, то есть…

— Я поняла, поняла. Я сейчас расскажу. Вам нужно подать в органы опеки заявление на усыновление, ещё с вас попросят краткую автобиографию,  — наверное, все работники детского дома, хоть среди ночи разбуди, могли наизусть перечислить всю нужную документацию — так хотелось пристроить в нормальные семьи своих подопечных, — справку с места работы с указанием должности и заработной платы или декларацию о доходах за последние годы, а ещё все документы на всю вашу собственность, в первую очередь, на жильё, а ещё справку, что вы не судимы, и справку от медиков, что вы здоровы физически и психически, и свидетельство о браке… а потом органы опеки составят отчёт про то, насколько всё заявленное соответствует действительности, а потом…

Незнакомка всё больше мрачнела лицом.

Когда оно сделалось убийственно-мрачным, Зинаида Андреевна перестала частить перечислением нужных бумажек и тяжело вздохнула:

— В общем, это иногда и год всё тянется, и два, и три.

— Но я же иностранка! — возмутилась женщина.

— Так с иностранцами же дольше всего, — стушевалась Зинаида.

Мало ли, кто они, все эти иностранцы.

Вон, Алекс Фрост, например, всем иностранцам иностранка! А как глянет — ну, змея, змея она и есть.

— Ивано-о-о-ов! — как-то слишком ласково орал Алфёров.

— Иванов! Ивано-ов! И-и-ва-а-но-о-ов! — старательно подвывала вся его компания.

— Глиста глазастая, куда смылся? Сознавайся добро-о-ом!

— Сознавайся, пока мы добрые!..

Алёшка сидел под ящиком, сжавшись в комочек, и молился, чтоб доска, под которую он пролез, не отвалилась.

— Ивано-о-ов, выходи!

— Выходи, подлый трус!

Ага, прям так сразу взял и вышел. Набравшись храбрости, Алёша даже язык показал видным в щель между досками ботинкам.

Ботинки, разумеется, не отреагировали. Никак.

Ну, всё. Пронесло! Мучители настолько привыкли к тому, что ящики под кухонным окном стоят недвижно и днём и ночью, что им и в голову не пришло: под ними может прятаться сбежавшая от них "глиста".

Спрашивается, чего они его вечно преследуют? Чего от него хотят? Какое удовольствие им от того, что загонят Алёшку в угол, за волосы подёргают, за нос, от одного к другому покидают, завалят на пол, напинают хором… он же всё равно не плачет. Ну, по меньшей мере, у них на глазах точно не заплачет. Вот Лёвчик — тот начинает рыдать, ещё когда убегает. И далеко не успевает убежать. И чем больше над ним смеются, тем громче он ревёт… Алфёрка сказал как-то раз в приливе откровенности: "Ты просто маленький и не понимаешь ещё, что это круто, когда ты сильный и кого хочешь победить можешь!". Алёшка ему не стал ничего отвечать, а сам для себя сделал вывод: круто, когда ты сильный и можешь от кого угодно маленьких защитить и таким, как Алфёров, навалять по первое число, чтоб и думать забыли, как издеваться над теми, кто слабее!

Голоса преследователей стихли вдали.

Счастье, всё-таки, когда умеешь бегать быстро и успеваешь отбежать подальше и спрятаться.

Алёшка зевнул. Он спал ночью плохо, да почти совсем не спал. Ему приснилось, что к нему приехала мама. Вот странно же, сейчас, наяву, он очень хорошо представлял её себе, и лицо, и глаза, и вообще, а во сне запомнил только силуэт, тёмный такой, на фоне раскрытой двери. Там, во сне, Алёша спал, и вдруг услышал голос Зинаиды Андреевны:

— Лёшенька! Вставай, к тебе мама приехала!

Он тут же вскочил с кровати, увидел мамин силуэт — мамин! Точно! Это не мог быть никто другой! — и побежал. И тут какая-то тень закрыла маму, тень извивалась, это же змея! Змея с лицом этой иностранной тётки, которая уверяла, что они с Алёшей тёзки. Он рванул назад, спрятаться от кошмара под одеялом, но пол под ногами провалился, и… вот если бы тут он сразу и проснулся, то не успел бы сильно испугаться, а так он падал, падал и падал, в черноту, в далёкий багровый свет, в страшный гул, и это падение никак не прекращалось…

Когда Алёше удалось всё же проснуться, оказалось, что он и проспать-то успел всего час. И, стоило ему только закрыть глаза, падение продолжалось, и багровый свет внизу становился всё ярче. Так Алёша и не смог уснуть до самого утра. А потом всё пошло по кругу, по единожды заведённому порядку: умывание, одевание, завтрак, игры в комнате, обед, игры на свежем воздухе… и тут принесло Алфёрку. И начался новый круг внутри круга.

Зато теперь, под ящиком, в тепле и покое, Алёшка закрывал глаза — и никуда не падал. Наверное, так спокойно и хорошо будет, когда к нему приедет мама…

…Алёша услышал голос Зинаиды Андреевны подскочил, стукнувшись лбом о доски, и дико перепугался: ну вот, опять начинается!

Но Зинаида Андреевна переговаривалась с нянечкой, "Лёшеньку" никуда не звала, и он успокоился.

— И чего он только нашёл в этой стерве желтоглазой? — почти плакала Зинаида. И куда только он смотрел? Ведь она ну чисто змея!

Ура! Значит, не показалось! Значит, и правда, змея!

Алёшу тут же обдало холодом: но, может, раз эта Алекс по-настоящему змея, может, и в комнату к нему она приходила по-настоящему? Вдруг это она его убить пыталась сегодня ночью?!

Так. Дождаться, пока няня Тоня и Зинаида Андреевна подальше от окна отойдут, доску сдвинуть, наружу вылезти, и вдоль стеночки, вдоль стеночки…

На том самом месте, где недавно виднелись ботинки Алфёрки и компании, возникли белоснежные женские туфли.

— Здравствуйте! — мелодично проговорил красивый женский голос.

Алёшка завозился под ящиком, производя сложные гимнастические комбинации, чтоб подобраться поближе к тому краю. Надо же рассмотреть, как следует, нового человека!

Задуманное не получилось, женщина подошла так близко, что в щель её можно было рассмотреть только по пояс.

Алёшка заслушался: она так красиво говорила! Так легко переходила на английский, и у неё были такие красивые туфли… а вдруг это его мама?