Страница 16 из 70
А ведь он даже не спросил номера моего телефона. Я понимаю, ему что позвонить мне, что прибежать с гитарой под окно -- по времени одно и то же, но... но если я ему действительно нравлюсь, мог бы и проявить, так сказать, официальный интерес!
Но ведь не проявил же... ну и пусть. Зато у него такой красивый голос! И слова правильные...
Общую гармонию вечера нарушила другая песня:
А это ещё что за...
Я подбежала ко второму окну, спряталась за шторкой.
Окна со стороны улицы оккупировал Гар. У него был поставленный сильный голос, и песня в мелодическом плане посложнее, чем та, которую исполнял Эдик.
И сюжет прослеживался забавный, как раз в духе Игоря: суровый дракон влюбился в прекрасную принцессу и отдал всё, что у него было, за право стать человеком. Но противная принцесса -- выпороть бы такую! -- заявила, что человек-дракон слишком старо выглядит, и отказалась выходить за него замуж... дура.
Я любила драконов.
Но Клюева любила сильнее, поэтому, дослушав обе песни, спешно выбежала на сторону сада... а Эдика уже след простыл. Только медленно таял в ночи его умопомрачительный запах.
Вот так.
Надо было всё-таки по первому аккорду бежать, и бог с ними, с прекрасными дамами, маринующими своих верных рыцарей!
Я вернулась на кухню, доела остывшую гречку с грибами и печёнкой и приняла решение не ночевать дома. Мало, что ли, красивых побережий у Луха?
Ночью река пахла иначе, чем днём. Иначе пахли сосны и песок. Днём воздух был теплее песка и воды, теперь же ветерок гонял прохладу, а вода прогрелась, как парное молоко, и песок, песок тоже обнимал нежным, ненавязчивым теплом. Я сняла шлёпанцы и пошла босиком, зарываясь в него пальцами ног.
И видела я совершенно не так, как днём. Вроде бы и всё в чёрном цвете, и каждый предмет ясно различим по отдельности.
А вот звёзды подмигивали с высоты те же самые, что и над Москвой. Может, чуть-чуть сдвинутые набекрень...
Мне нравилось медленно шагать по берегу, думать об Эдике и строить планы на будущее. Конечно же, в моих мечтах Клюев по умолчанию был в курсе, что я вампир, не имел ничего против, всё так же и даже сильнее любил меня, и мы жили душа в душу.
Только вот где? Представлялось какое-то странное место, бредовая мешанина из Москвы и Фролищ. Этакие высотки среди сосен, а сосны ещё выше высоток, и под корнями одной из них -- детский садик на берегу речки, а в нём целый выводок маленьких Клюевых-Лебедевых...
Веру и Фила я сначала услышала из-за поворота Луха, а потом увидела, сидящих на противоположном берегу у костра. Потом и лёгкий дымок долетел, он отчётливо пах не то душицей, не то мятой.
Друзья меня не замечали, болтали о чём-то, кидая камешки в воду. Я бы тихо прошла мимо зарослями камышей и рогоза и побрела бы себе, если б они не замечали меня и дальше, но тут Захарченко звонко закричала:
-- Наааадяааа! Иди к нааааам!
Эхо потащило над рекой "я-я-я" и "ам-ам-ам", а я закричала в ответ:
-- А мост где?
(Е! Е! Е!)
-- Да зачем он тебе?!
(Бе! Бе! Бе!)
-- Плыви так! -- присоединился Фил, и эхо, испугавшись его баса, умолкло.
Я засмеялась. А правда, чего это я? На мне же всё равно купальник.
Дальше последовал цирковой номер "Надя переплывает Лух". Он немало повеселил моих друзей. Когда ещё увидишь госпожу Лебедеву с привязанными майкой к голове шортами и шлёпками? Фил и Вера сначала помогали ценными советами, потом показывали жемчужины на дне, за которыми надо бы нырнуть -- ну почто зазря такие сокровища пропадают? -- пугали меня, грозясь плывущими наперерез ихтиандрами, в общем, всяко мечтали, чтобы я утопила свою и без того подмокшую одёжку. Но я проявила непреклонность и добралась до их берега с почти сухими шлёпками и шортами. Майке всё-таки досталось.
-- А мы сидим, смотрим, кто-то идёт, а это ты, -- сонно поморгал Фил.
Вера согласно кивнула:
-- Ага. Подумали, мало ли, куда ты, но решили к себе позвать. У нас травка в костре.
-- Травка? -- насторожилась я, не чувствуя никаких наркотических запахов.
-- Ну да. От комаров! -- зевнул Фил. Он выглядел так, словно сейчас упадёт и уснёт на месте.
Захарченко заглянула ему в рот, не иначе как в поиске кариеса, и тоже зевнула. Я еле подавила коллективистский зевок-за-компанию. Знала, что зевота заразна, но не думала, что настолько!
-- Зайчик мой, -- потрепала Вера Широкова по макушке, -- может, домой поскачешь, спатки?
-- Мррр... нет, я лучше тут рядом с вами вздремну, а потом вместе по домам...
-- Ну, ложись, мой сладенький. А мы с Надей тогда ещё посидим... правда, Надь? Ты ведь спать ещё не хочешь?
Голос Веры излил на меня столько надежды, что я, даже чувствуй себя так, как выглядел Фил, всё равно сказала бы, что пока ещё спать не хочу и с удовольствием составлю ей компанию.
-- Ура, -- тихо обрадовалась Захарченко. -- давай поболтаем?
-- Давай.
Но вместо того, чтобы болтать, мы занялись укладыванием Фила и кормлением костра. А потом в ночной тишине, нарушаемой только мирным сопением сладко спящего Широкова, раздалось яростное уханье, заставившее меня подскочить.
-- Это филин, -- успокоила меня Вера. -- Он для людей не опасен.
-- Знаю.
-- А чего тогда скачешь? Смотри, чуть моего заиньку не разбудила...
-- Что-то ты к нему сегодня ласковая очень.
-- Заработал потому что. Весь день -- скок-поскок, скок-поскок...
Шутила Захарченко или нет, понять было просто нереально, однако, видимо, нездоровый скептицизм слишком явно проступал на моём лице.
-- Он, правда, сегодня весь день промотался, Надь. Мне его жалко даже. Но ничем помочь не могу...
-- А в чём не можешь? Почему?
Надо сказать, спросила я просто из вежливости, не испытывая особого интереса к тому, чем там занимается Фил. Тяжело ему, сложно -- что ж, примем как данность. Но Вера так выразительно на меня посмотрела, так загадочно замолчала, что настоящий интерес тут же пробудился.
-- Не, ну правда, что он делал сегодня?
Нехотя, словно сознаваясь в чём-то нехорошем -- и, похоже, краснея, просто в свете костра видно плоховато! -- Вера пояснила:
-- Ну, бегает он... тренируется.
-- А для чего?
-- Ну как для чего? Говорю же: бегает он... плохо. А хочет натренироваться, чтобы хорошо. И прыгать учится.
-- Молодец...
Понять, зачем Филу хорошо бегать и прыгать, я не могла. И не хотела. Вера больше не выглядела загадочной, и интерес, удовлетворившись кратким пояснением, уснул. Наверное, всё дело в школьных уроках физкультуры. Хотя, конечно, Широков занимается танцами, а у нас в школе для танцоров делались поблажки. Кто знает, может, тут не делались?
Новое молчание несло уже другой оттенок. Неспокойный, душный. И тени вокруг костра стали какими-то слишком густыми и чёткими. Я накручивала себя на ровном месте и не понимала сама, зачем это делаю. Казалось, надвигается некая абстрактная опасность, просто ужасающая в этой своей абстрактности. Странно знакомые запахи будоражили нюх, но не привязывались ни к каким осознанным воспоминаниям.