Последнее Рождество

ВИКТОРИЯ КРЭЙН

Последнее Рождество

Поземка кружила под ногами, обвивая щиколотки, поднимаясь выше, почти до колен, врезалась в стены домов, уносясь вдаль, чтобы выскочить из узкого переулка на площадь, встретиться с другими такими же вихрями и обрушиться на стоящую в самом центре переливающуюся разноцветьем огней елку.

После почти недели яркого, слепящего солнца, утро выдалось ветреным и резким. Люди жались к стенам, поднимали высокие воротники, надвигали на глаза шапки, заматывались шарфами по самые носы. С залива дул пронизывающий ветер, завывая на разные лады. Собаки и кошки попрятались по подворотням. Стихия разгулялась не на шутку, и даже вечно неугомонные птицы затихли, испугавшись метели.

Гулять сегодня совсем не хотелось, и я, быстро пробежавшись по магазинам, вернулась к себе. На белой входной двери красовался большой рождественский венок. Я улыбнулась. Миссис Коллинз, конечно же. Она мне целую неделю твердила, что только мой дом стоит ненарядным, и даже елки у меня нет.

Шагнув в холл и заглянув в гостиную, я не удивилась, обнаружив Кларка, сына миссис Коллинз, стоящего на стремянке посреди комнаты и с мечтательной улыбкой нахлобучивающего на макушку огромной красавицы-ели серебряную Вифлеемскую звезду. С кухни доносилось бормотание моей домоправительницы. Почтенная дама готовила обед и, как всегда, сопровождала это занятие пространными комментариями на тему «бедная деточка совсем одна, и какое счастье, что ее семья взяла над ней шефство».

Бедная деточка — это, конечно же, я, как снег на голову свалившаяся пару месяцев назад на голову миссис Коллинз. Добрая женщина, которая согласилась работать у меня и следить за моим домом, воспылала ко мне нешуточной любовью. По ее словам, она всегда мечтала о дочке, но Бог дал ей только сыновей-оболтусов, и вот теперь, когда с ней остался только младший, она обрушила на меня всю свою материнскую заботу. Я улыбнулась, помахала рукой Кларку и, стряхнув с шубы снег, пошла на кухню здороваться.

Не прошло и пяти минут, как передо мной уже дымилась чашка крепкого кофе, щедро сдобренного коньяком, а домоправительница сидела напротив, подперев подбородок пухлой ручкой, и уговаривала меня съесть пирожное, которое она только что испекла. Я не любила сладкое. Не то чтобы я боялась растолстеть, просто не любила, а миссис Коллинс убеждению не поддавалась.

— Кушай, дочка, кушай. Мне смотреть на тебя страшно: кожа да кости, бледная, под глазами синяки, тебя надо откормить, чтобы румянец на щечках расцвел! Два месяца стараюсь, и все зря. И куда только все девается? Тебя же соплей перешибешь, а ты чуть свет — на набережную, на ветра. Вот помяни мое слово, сдует тебя когда-нибудь в океан, если кушать не будешь!

— Не переживайте, миссис Коллинз, я крепкая и сильная, — рассмеялась я. — И не смотрите, что я такая худая, у меня мышцы вот какие.

Я закатала рукав свитера и согнула в локте руку, демонстрируя бицепс. Женщина снисходительно улыбнулась.

— Ну что ты мне показываешь, у меня рука в три раза больше твоей! Давай я тебе хоть омлет сделаю, что ты все кофе пьешь, чашку за чашкой, а потом сердце колотиться начинает как сумасшедшее. Вот точно как на прошлой неделе, давление снова подскочит. Хорошо, я рядом была, таблетку дала, а то ты так бы и сидела с пачкой сигарет.

Я щелкнула зажигалкой.

— Не беспокойтесь, ничего со мной не случится.

— Ну вот, опять. — Миссис Коллинз покачала головой. — Все куришь, куришь. Ну да что тебе говорить, взрослая уже.

— Мам, я закончил с елкой. Сейчас дров натаскаю и в камин подкину. — На кухню заглянул довольный Кларк и, подмигнув мне, посмотрел на мать и добавил: — Я буду готов минут через двадцать.

Женщина кивнула и, проводив глазами сына, снова переключила внимание на меня. Я докурила и затушила сигарету в пепельнице.

— Пойдем к нам, детка, ну что ты будешь опять одна сидеть весь вечер?

— Спасибо, миссис Коллинз, но у меня полным-полно работы, — отказалась я.

— Все работа, работа. Какая работа в каникулы? Отдохни уже!

— Да я уже наотдыхалась, сами знаете, гуляю целыми днями, на воздухе все время, надо же и делом, наконец, заняться.

— Успеешь к делам вернуться, после Нового Года с новыми силами. А сейчас отдыхать нужно, набираться этих самых сил, с Богом разговаривать, это же рождественская неделя!

— Да я только и делаю, что с Богом разговариваю, — рассмеялась я.

— Замуж тебе нужно, тогда меньше будешь разговаривать сама с собой, — пробурчала миссис Коллинз, ловко подкладывая мне под руку блюдце с пирожным, которое я машинально взяла и тут же надкусила.

— Ну что — вкусно же, скажи, — обрадовалась женщина.

— Конечно же, вкусно, — согласилась я. — Вы такая кудесница, может быть, когда-нибудь я рецептик у вас спишу и тоже что-нибудь испеку.

— Испечешь, испечешь, а потом будешь целыми днями у плиты стоять и печь, знаю я тебя, за что ни возьмешься — дело спорится, да только другие заботы сразу же на задний план отходят, только этим и занимаешься, пока на что-то другое тебя не переключить.

— Вот такая я, увлекающаяся натура. — Я доела пирожное и вытерла салфеткой губы. — Если что-то мне очень нравится, тут же погружаюсь и никак не могу отвлечься.

Домоправительница покачала головой и начала убирать со стола. Я поблагодарила за кофе с пирожным и направилась к выходу из кухни.

— Ты все-таки подумай, детка, может, зайдешь к нам попозже? — раздался мне вслед полный надежды голос пожилой женщины.

— Я позвоню вам, миссис Коллинз, но не ждите зря, я ничего не могу обещать.

Когда семья Коллинзов ушла, я поднялась на второй этаж и подошла к окну. Короткий зимний день близился к концу. И без того темный из-за метели, он пролетел совершенно незаметно, а теперь с океана наступала ночная мгла. Вдали, затуманенный снегом, чуть заметно светился маяк. Я долго смотрела, как его лучи разбивают темно-серую снежную муть, потом подошла к музыкальному центру, долго перебирала диски и, в конце концов, нашла то, что хотела. Запустив программу непрерывного воспроизведения, я подошла к камину и уставилась в огонь. Звуки вальса Доги из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь» разорвали тишину комнаты.

Правильно говорят, что человек до бесконечности может смотреть на воду и огонь. На пламя я могла смотреть часами, не замечая времени, забывая обо всем, отдыхая от мыслей. Но сегодня я чувствовала себя особенно усталой, хотя и не провела на ногах весь день, как обычно. Погода менялась, а мой организм почему-то стал реагировать на подобные вещи. Хотя, что меня удивляет? Я покачала головой. Это обычный порядок вещей, и так должно быть.

Я опустилась в кресло-качалку, вытянула ноги к огню и потянулась за пачкой сигарет.

То, что я уже не одна в доме, я почувствовала сразу. Не было ни грохота распахнувшихся ставней, ни шорохов, ничего. Просто я поняла, что в комнату вошел он. Я улыбнулась. Он приходил каждый день, с тех пор как я поселилась в этом старом красивом особняке на берегу океана. Бывало, что он проводил со мной целый день, а иногда не задерживался и на пять минут, просто проверял, как я тут. Я привыкла к этим визитам и, сама того не замечая, потихоньку начала их ждать.

Из-за спинки кресла появилась смуглая рука, которая тут же вытащила из моего рта только что прикуренную сигарету. Вот что за привычка — отбирать у меня сигареты! Сам курит, но мне не дает. Я фыркнула, но не смогла сдержать улыбку. Он обошел кресло, остановился передо мной и оглядел всю целиком, будто проверяя, цела ли я и невредима ли. Да что со мной сделается-то! Но его забота очень трогала.

— Привет, — улыбнулась я, и тут же его лицо расплылось в ответной улыбке.

Что это была за улыбка! Широкая, светлая, его лицо тут же засияло присущим только ему особенным золотистым светом, за который я и прозвала его «солнечным мальчиком», янтарные глаза сверкнули, и в них заискрились смешинки. Непокорные кудри упали на лоб, и он, откинув голову назад, попытался их убрать. Я рассмеялась — это никогда ему не удавалось!