Страница 16 из 35
Я даже подарил ей те часы, что когда-то подарил отец моей маме, те, которые я постоянно носил с собой. Забавно, что я никогда не думал отдать его Грании. Но ведь я никогда не любил ее.
Осталось только одно дело. Я еще не занимался любовью с Мейв, хотя, Богиня знает, я хочу этого больше, чем что-нибудь еще на этой земле. Но я не хочу, чтобы между нами была ложь, так что сначала я должен рассказать ей о Грании и детях. Это будет сложно. Но наша любовь пройдет через это. Я ничего не боюсь. Ничто не загасит наш огонь.
Нимхид
Муррей представлял собой переполненную кулинарию, втиснутую между магазином, продающим компьютерные принадлежности, и цветочным магазином. Пряные запахи соленой говядины, пастрами и квашеной капусты заставили меня понять, что я проголодалась.
Бри и я прошли к маленькому квадратному столику, за которым уже сидели Рейвин и Робби. Не успели мы отодвинуть стулья, как официантка положила перед нами четыре огромных меню.
— Нет ни Скай, ни Хантера, — объявила Рейвин.
— Они не приходили в квартиру? — спросила я, начиная опять волноваться. Я знала, что Хантер и Скай могут позаботиться о себе, но второе видение за это время оставило во мне чувство страха. Он просто опаздывал, или вообще не собирался приходить?
— Нет, — ответила Рейвин. — Но я записала для них сообщение на автоответчике отца Бри, чтобы они принесли сюда свои ведьмовские задницы.
Бри выглядела одновременно и удивленной, и напуганной.
— Просто прекрасно. Я как раз представила, как кто-то из папиных клиентов звонит и получает это сообщение.
Вернулась официантка.
— Что будете? — спросила она.
— Ум, мы еще ждем друзей, — ответил ей Робби. — Вы не могли бы вернуться через десять минут?
Она показала рукой на очередь у двери.
— Люди ждут столиков, — сказала она нам. — Или вы заказываете, или освобождаете место.
— Давайте просто закажем, — решила Бри.
Так что мы заказали сэндвичи с соленой говядины и пастрами и содовую. Рейвин взяла Рубен. Еду принесли сразу же, и я уже съела половину сэндвича, когда почувствовала рядом Хантера и Скай. Я обернулась и увидела, как они проходили сквозь дверь.
Хантер был одет в кожаный жакет и темно-зеленый шарф. Его щеки были красными с холода.
— Простите, мы опоздали, — сказал он, когда они дошли до стола.
Рейвин закатила глаза.
— С вашей стороны было очень любезно придти.
Робби, как всегда джентльмен, нашел еще два стула и придвинул их к столу. Скай села рядом с Рейвин.
— Ты голоден? — я предложила Хантеру недоеденную половину своего сэндвича.
— Нет. Спасибо, — отвлеченно ответил он. Он не взял того стула, что принес Робби, вместо этого он присел рядом со мной. — Мне нужно с тобою кое о чем поговорить, — тихо сказал он. — Как насчет того, чтобы ты взяла свой сэндвич, и мы прогулялись?
— Я наелась, — был мой ответ. Я была рада шансу поговорить: я хотела рассказать ему о новом видении.
Я оставила деньги для чека, и мы договорились встретиться в Муррей через полчаса. Тогда мы с Хантером ушли. За молчаливым согласием мы направились к Центральному Парку, остановившись только раз, чтобы купить два кофе с собой, нашу единственную защиту от холода.
Мы прошли вниз по улице, обрамленной большими камнями, мимо Дакоты, где жил Джон Леннон, и, наконец, остановились присесть на низкой стене с видом на Земляничные поля, где находился его мемориал. Были очень холодно, и в этот день в саду в форме слезинки было не много посетителей. Но на алее с мозаикою, выложенной словом «Воображение», кто-то оставил букет желтых и белых маргариток.
— Ты знаешь, что Земляничные поля — это название приюта рядом с домом, где вырос Джон Леннон? — спросил Хантер. — Вырастившая его тетя угрожала отправить его туда, когда он не слушался.
— Я должна была бы помнить это с рассказов отца, — ответила я. — Он все еще большой их фанат.
— У моих родителей были все альбомы Биттлз, — вспомнил Хантер. — Мама всегда играла вторую часть «Abbey Road» по утрам воскресенья. «Сюда приходит солнце», — немного напел он. — Богиня, прошли годы с тех пор, как я думал об этом. — Он покачал головой, как будто пытаясь вытрясти оттуда боль воспоминаний.
— Ты хотя бы знаешь, что они живы, — сказала я, стараясь поднять ему настроение. Темная волна разрушила ковен родителей Хантера, когда ему было всего восемь, и с тех пор его отец и мама скрывались. Он годы точно не знал, живы они или мертвы. Как раз перед Юле его отец связался с ним через его луэг. Но темная волна поглотила видение, прервав его до того, как Хантер услышал то, что папа пытался ему сказать. С тех пор мы не осмеливались связаться с ними снова, страшась, что это направит к ним темноту.
— Я знаю, что они были живы три недели назад, — поправил Хантер непроницаемым голосом. — Или, по крайней мере, отец был. Но с тех пор с ними могло статься что угодно, а я не знаю. Вот что съедает меня — незнание.
Переживая его боль, я обняла его за талию. Чаще всего Хантер хорошо скрывал свою грусть по семье под внешним спокойствием, но так же часто она показывалась, и я видела, что она всегда была с ним. Что она никогда не успокоится, пока не узнает точно, что случилось с его родителями.
Я почувствовала в груди мягкий светлый огонь света. Ко мне пришло одно из лечебных заклинаний Элис.
— Позволишь мне кое-что попробовать? — спросила я.
Хантер кивнул. Я наполовину открыла его жакет, сняла рукавичку, открыла одну пуговицу его рубашки и положила свою уже холодную руку на его гладкую, теплую кожу. Он отпрянул, но я почувствовала, что он открылся тому белому свету, что струился сквозь меня.
Я начала нашептывать заклинание.
— Любящие сердце однажды должно грустить. Любовь и грусть — одинаковые дары Богини. Впусти боль, пусть она откроет твое сердце для сострадания. Позволь мне помочь тебе выдержать грусть…
Я не смогла закончить. Внезапно я точно почувствовала, как это было бы, если бы моих родителей и Мери-Кей оторвали от меня. Это было больше, чем мучительно. Это было больше того, что можно вынести. Я вскрикнула от печали, хотя и сумела оставить руку на груди Хантера, сумела не остановить ток лечебного света.
— Шшш, — сказал Хантер. — Ты не обязана делать это больше.
— Нет, — прошептала я. — Я должна закончить заклинание. Разреши сердцу облегчится, и открыться для большей любви. Разреши любви, что вечно течет во вселенной, обнять и успокоить тебя.
Постепенно я чувствовала, как белый свет рассеивался, а с ним и боль Хантера. Мои глаза встретились с его глазами. В нем что-то изменилось, появилась новая ясность. Я чувствовала, что-то, что связывало его, растворилось.
— Спасибо, — сказал он.
— Благодари Элис, — дрожа, ответила я. — Я не понимала, насколько это больно. Прости меня.
Он поцеловал меня в лоб и прижал к себе. Когда я перестала дрожать, он сказал:
— Разве ты не хочешь знать, почему мы сидим здесь, отмораживая задницы, вместо того, чтобы завтракать?
— О, ты об этом.
— Да, об этом, — ответил он. — Первое, извини, что не отвечал на твои послания. Мы потратили уйму времени, чтобы найти того агента, и когда мы, наконец, проследили за ним, он был очень испуганным. Он вел нас по лабиринту сложных предосторожностей для безопасности. Если бы я ответил тебе, и он это заметил, то он мог подумать, что я предаю его.
— Все в порядке, — сказала я. — Я всего лишь беспокоилась о тебе. Этот парень что-то знает?
— Да, — ответил Хантер. — Знает.
Он сделал паузу. Солнце, уже с утра бывшее не сильным, сейчас исчезло за полосой толстых, белых туч.
— И? — через мгновенье подсказала я.
Зеленые глаза Хантера выглядели обеспокоенными.
— Я выяснил, кто есть лидером Нью-Йоркской части Эмиранта. Очевидно, члены ковена надевают маски, что представляют их звериные сущности, когда им нужно притянуть их силу. Их лидер носит маску волка. Мой агент не знал их всех, но он подтвердил, что есть члены ковена, которые надевают маски совы, гадюки, кугуара, ягуара и ласки.