Трехдневный детектив

Потом опять позвонили те, кто искал такси. У них пока что ничего нового не было, и Конрад разрешил им звонить через каждые два часа: все-таки они обыскивали леса.

Конрад выбил пепел из трубки в корзину для бумаг и принялся расхаживать по кабинету, чтобы размять затекшие ноги.

Уже не гожусь даже на то, чтобы сидеть, подосадовал он. И все равно он будет сидеть у телефона, пусть хоть мозоли себе насидит, потому что ему нужны факты. Нужны железные факты. Каждый такой факт позволит вычеркнуть кого-то из списка возможных преступников, и он хоть на шаг да приблизится к настоящему. Только так — потихоньку и высиживанием. Молодые — беготней и допросами, а он — высиживанием.

Было уже почти одиннадцать, когда позвонила группа, которой было поручено допросить всех шоферов такси, обслуживавших банк в тот день; не хватало показаний еще двух или трех шоферов, но члены группы были уверены, что недостающие показания не изменят общей картины.

Такси 86 — 37 пришло вчера в банк с небольшим опозданием, во всяком случае остальные такси уже стояли во дворе и ждали инкассаторов. Шоферы собрались кучкой курили и рассказывали анекдоты.

Из машины Людвиг Римша не выходил, но многие не выходят. Дожидаются своей очереди и только тогда регистрируют путевки. Людвиг Римша приехал с опозданием и зарегистрировал путевку, когда остальные уже уехали. Служащей банка, регистрировавшей путевки, были предъявлены фотоснимки Римши и — еще двух шоферов, которые возили, инкассаторов. Она не помнила ни одного из них.

Это было уже что-то. Кое-какая пища для мозгов. Конрад теперь энергичнее расхаживал по комнате. Почему Римша в гараже держался с товарищами иначе, чем в банке? Почему в гараже он был искренним и общительным, а в банке — замкнутым? Впрочем, замкнутость понять можно — человек готовится совершить преступление, ему нужно сосредоточиться, собрать все силы: он отказывается от семьи и всей своей прежней жизни, к тому же перед ним несомненно маячит призрак возмездия. Однако есть еще возможность отказаться от задуманного. Впрочем, может быть, у Римши ее уже не было. Может быть, он несколько лет назад каким-либо обещанием или преступлением лишил себя такой возможности? Может, он был замкнутым именно поэтому? Может, в гараже он еще не знал, что ему придется участвовать в преступлении? А когда выехал на улицу, его остановил человек, который по каким-либо причинам мог повлиять на его дальнейшие действия? Или же за рулем такси сидел вовсе не Людвиг Римша?

Конрад попробовал дозвониться до больницы. Спустя какое-то время это ему удалось, и дежурная сестра отправилась разыскивать врача. Трубку она оставила на столе и слышно, было, как хлопнула дверь, когда сестра выходила. Теперь трубка кому-то мешала, и ее пихали в сторону, но наконец раздался нетерпеливый голос врача:

— Я слушаю!

— С вами говорит начальник отдела уголовного розыска полковник Улф.

— Рад познакомиться!

— Я звоню в связи с инкассатором, которого к вам привезли вчера вечером.

— Пожалуйста!

— Нам сказали, что его здоровье больше не вызывает опасений.

— В принципе так оно и есть.

— Видите ли… В сложившейся ситуации было бы очень важно, если бы вы разрешили мне показать ему одну фотографию и задать один-единственный вопрос: «Не с этим ли таксистом вы ехали?»

— Через неделю.

— Через неделю, дорогой мой, я и сам это буду знать.

— Через три дня.

— Теперь для нас каждый день равен месяцу.

— Послезавтра, не раньше.

— А раньше действительно нельзя?

— Нельзя.

— Значит, договорились.

— Только вы сперва позвоните!

— Хорошо. До свидания!

— До свидания!

Послезавтра… Долго ждать! Пассажирский самолет делает в час восемьсот километров, за два дня можно слетать во Владивосток и обратно. За два дня преступник уже доберется до места. Потом Конрад подумал, что, возможно, преступник уже «на месте». На месте в понимании преступника.

Позвонил Юрис. Он не узнал про Дуршиса ничего нового. Жалобы на него были — как на всякого другого часового мастера. Не больше и не меньше. Люди никак не могут понять, что часы не вечны, что жизни их однажды приходит конец, несут чинить, а когда чинить отказываются, изливают досаду на часового мастера: он, якобы, «вытащил всю хорошую середку, а она еще с мирного времени». И жалуются. Жалоба Голубовского занимает целую страницу.

Юрис собрал целую кучу адресов подруг и приятелей Дуршиса и сейчас со своими помощниками начнет их обходить. Несколько приятелей вызывали интерес уже тем, что жили в других республиках — во Львове, в Одессе, в Омске, а какой-то Сактанберген Алжиков — в столице Казахстана Алма-Ате. Юрис сказал, что он предупредит тамошнюю милицию, и Конрад счел это правильным, хотя сам был почти уверен, что преступнику не удалось выбраться из окружения.

Алма—Ата! Алвис уверял, что в Алма-Атинском самолете преступников не было. На сколько процентов верить этому утверждению? На девяносто? Не слишком ли много?

Группе, разыскивавшей такси 86 — 37, до сих пор не повезло. Она планомерно, квадрат за квадратом, обыскивала лесной массив. Чтобы ускорить поиски, группа теперь ехала на машине по шоссе и у каждой лесной дороги и тропки высаживалось по двое; они шли по дорожке до тех пор, пока не натыкались на высохшую лужу или песок, где непременно остались бы следы протекторов «Волги».

В мыслях своих Конрад все еще пытался найти; доказательства невиновности Римши. По второму телефону он позвонил в отдел ОБХСС, где знали все о ценах на черном рынке.

— Сколько может стоить приличный двухэтажный дом в Донях? — спросил он.

Слышно было, как на другом конце провода консультировались. Сумма оказалась астрономической — тридцать тысяч рублей.

— Сколько? — переспросил Конрад.

— Самое малое — тридцать тысяч.

— Спасибо, я покупать не буду.

— Дешевле не отдадим. До свидания, товарищ Улф. У нас есть другие клиенты. Они заплатят.

Тридцать тысяч! Тридцать тысяч… С ума сойти можно! Я в месяц зарабатываю двести рублей. Рука словно сама собой потянулась к бумаге. Вдвоем они похитили восемьдесят шесть тысяч, значит, каждому по сорок три. Тридцать тысяч за дом, две за «Запорожец», еще по крайней мере две — за обзаведение, еще две за одежду, ружья и остальное. Потом Конрад подумал, что половина имущества может принадлежать жене, и для верности позвонил в Доньский исполком — в конце концов времени у него было достаточно, так или иначе надо сидеть тут и ждать.

— Дом «Людвиги» отец подарил сыну еще при жизни, — объяснила делопроизводитель исполкома.

Больше Конрад ни о чем ее не расспрашивал: он и сам знал, что на дареное имущество не распространяется закон о дележе в случае расторжения брака.

Тридцать тысяч… Тридцать тысяч!

Конрад нервно постукивал по столу тупым концом карандаша. Только полный идиот захотел бы обменять тридцать тысяч на сорок и оказаться в придачу под угрозой смертной казни. Но из того, что известно о Римше, вытекает, что он никакой не идиот. Он мог просто продать дом, получить свои тридцать тысяч и жить, как душа пожелает. Нет, логичны только два варианта: либо его с преступником связывает какое-то давнее тяжелое преступление, либо он вовсе не появлялся в банке. За деньги-то его не купишь!

Значит, преступником был если не этот Куелис, то другой Куелис или Муелис, но уж никак не Римша. Да, но ведь он приезжал домой за плащом!

Тут позвонил Алвис. И перепутал все прогнозы Конрада.

13

Тетушка, которая около полуночи вынесла мусорное ведро и, немало не беспокоясь о ночном отдыхе соседей по огромному дому, немилосердно стучала им о край урны, видела, как в сводчатую подворотню, по обе стороны которой были лестницы, вошел стройный человек в высокой серого каракуля шапке и рассматривал таблички над дверями. Искал нужную квартиру, значит давно, а то и вовсе никогда здесь не был.

К кому такой солидный гость мог пожаловать? — спросила она себя, глядя, как мужчина исчезает на лестнице. И, мысленно перебрав всех жильцов с первого до шестого этажа, так и не смогла найти ответ. На этих лестницах квартиры были небольшие, и жили в них хотя и не голодранцы, но и не такие, к кому могли бы приходить солидные люди в пенсне и в высоких шапках из серого каракуля.