Страница 4 из 28
Задолго до начала собрания помещение школы было уже забито до отказа народом. Появилось и начальство. Собрание открыл Козырев и предоставил слово Гандобину Василию Ефимовичу — представителю Обкома партии по проведению коллективизации сельского хозяйства. Гандобин, как обычно, сутулясь и не поднимая головы, всей своей долговязой фигурой навис над столом и стал неторопливо говорить:
— Дорогие товарищи! 5 января этого года ЦК ВКП (б) принял постановление о коллективизации сельского хозяйства и материальной помощи колхозам. Это не прихоть одного или нескольких человек, а назревшая необходимость. Все вы знаете, что наша страна является единственной в мире, где власть принадлежит народу, и капиталисты никогда не смиряться с таким положением. Поэтому нам нужно крепить Красную Армию, кормить её, вооружать, одевать и обувать. Нам нужно кормить рабочий класс, который должен обеспечить всем необходимым армию, дать народу спички, керосин, вооружить крестьян техникой и удобрениями. Наша промышленность только начинает возрождаться, и мы вынуждены закупать машины в капиталистических странах, а для этого нужно золото. А наше золото заключается в зерне, которое на западе ценят на вес золота, хотя некоторые страны собирают там урожай в два, три раза больше, чем мы. Нам, чтобы обеспечить безопасность страны, необходимо не только догнать, но и перегнать по урожайности зерновых эти страны. Вот такая раскладка сил в мире!
Гандобин откашлялся в кулак и продолжил, повторяя, сказанное ранее на партийном собрании:
— О какой повышенной урожайности можно говорить, если мы ведем земледелие теми же способами, как это делали наши деды с времен Ивана Грозного. Наши лучшие черноземы в мире мы обрабатываем деревянной сохой, многие из вас не имеют веялки и веют при помощи решета, сеют из лукошка, разбрасывая низкосортное зерно рукой. Из такого низкоурожайного, засорённого зерна, мука получается наполовину с половой, а хлеб горький. Да и этого зерна порой не хватает для еды и посева, а мужики почешут темя, наедятся мякинного хлеба и лежаться спать на печку со своею Матрёной. Такого безобразия больше терпеть нельзя. Поэтому партия и правительство решили повернуться лицом к деревне, снабдить ее техникой и внедрить в земледелие самые лучшие образцы агротехнологий. Но технике необходимы широкие поля, простор. Поэтому настало время объединить все крестьянские наделы в единый массив, ибо межи и техника несовместимы. И последнее. Я сказал, что большинство крестьян не имеют не только трактора или молотилки, но даже веялки. Но в этом не ваша вина, а ваша беда, ибо не всякий хозяин в силах купить дорогую технику, а, объединившись в колхоз, мы сможем это сделать. Недаром хохлы говорят, что в куче и батька бить легче!
— А скажи, мил человек, можно задать вопрос? — послышался от дверей голос Ивана Рыбина.
— Почему же нельзя, спрашивай! — ответил Гандобин, и впервые за все свое выступление поднял голову.
— А вопрос у меня такой. Когда я записывался добровольцем в Красную Армию, большевики обещали после разгрома беляков дать землю. Правда, дали, а теперь у меня же её отбирают, разве я помещик?
— А у вас есть документ, где бы говорилось, что землю вам дали в частную собственность и навсегда? Я знаю, что такого документа нет! Крестьянам дали землю не в собственность. Земля принадлежит всему народу в лице государства, а государство дало ее в пользование крестьянам. Но есть еще закон, который гласит, что если кто плохо обрабатывает землю, губит ее, то государство имеет право передать её другому, который обработает лучше. Выходит, землю у вас не отбирают, а передают колхозу, где земля будет обрабатываться, и использоваться намного эффективнее!
— Вот вы все говорите о хлебе, — подала голос Нюрка Полякова с первой парты, — а как же нам быть без лука, огурцов, помидоров и других овощей, если всю землю отберут в колхоз? Может быть, за ними нужно будет бежать в поле? Или нам их будут раздавать в лавке?
— Всем, кто вступит в колхоз, будет нарезано по полгектара земли под огород.
Думаю, что такого количества будет достаточно для овощей, ну, а кто в колхоз не пойдет, не получит и этого!
— Есть вопросы? — спросил людей Козырев. — Нет? Тогда предоставляю слово секретарю парторганизации Дмитрию Степановичу!
Митька поднялся на ноги, расправил гимнастерку под ремнем и начал говорить необычно мягким голосом:
— В сельсовет поступило тридцать три заявления от жителей нашего села, с просьбой принять их в колхоз, и надеюсь, что это не последние просьбы. Раз так, то мы считаем, что колхоз уже создан!
— А ты, Митька, назови этих колхозников, нам интересно будет знать, — пробасил Иван Рыбин.
— Да вы их хорошо знаете: это Попов Михаил…
— Это кто такой? — перебили из зала.
— Да, Мишка Жогов!
— Понятно, читай дальше! — попросил опять Рыбин.
— Ну, Лобода Петр, Лобода Семён, Рыбин Михаил, Култышкина Варвара, — тут Митька замолчал, очевидно, чувствуя подвох, поскольку с каждой называемой фамилией усиливался смех.
— Ну, Митька, эта кадра наработает тебе зерна, — заключил добродушный великан Рыбин.
— А теперь, товарищи колхозники, к делу! — не обращая внимания на реплику, продолжал Митька, — Раз мы организовали колхоз, то нужно дать ему имя. Колхоз это не только организация — это живой организм и, как всякое живое существо, он должен иметь свое собственное имя. Партийная организация предлагает дать ему имя нашего вождя, генерального секретаря ЦК ВКП (б) товарища Сталина. Ура, товарищи!
Послышались жидкие нестройные возгласы одобрения.
— Будут другие мнения?
Других мнений не было, люди постеснялись.
— А теперь другой вопрос, — взял слово Козырев. — Вы хорошо знаете, что без хозяина и дом сирота, а поэтому мы должны выбрать председателя колхоза. Во главе большого хозяйства должен встать грамотный, толковый, достойный человек. Райком партии рекомендовал выбрать на должность председателя колхоза Гандобина Василия Ефимовича. Он из рабочих, член партии ленинского призыва. Я его знаю давно, по работе на заводе, где он пользовался большим авторитетом. Какие будут мнения?
К удивлению всех собравшихся слово попросил Степан, отец Митьки Жука, человек безграмотный, молчаливый. Он, до мозга костей хлебороб, с детства познавший нужду, тяжелый крестьянский труд и не понаслышке знающий цену куску хлеба, не мог смириться с тем, что выращивать этот хлеб поручают человеку, который видел его только у себя на столе или в лавке, посчитав это для себя личным оскорблением. Степан почему-то обратился не к Козыреву, а к сыну.
— Ты вот, Митька, скажи мне, можешь ли ты рулить трактором? Можешь не отвечать! Я и так знаю, что в тракторах ты не разбираешься. Так почему же вы навязываете нам в председатели человека, который разбирается в нашей работе, как ты в тракторе. Ведь растить хлеб — это тебе не железку точить. Вот пусть ваш человек сначала поработает с нами в поле, а мы посмотрим, на что он годен. Может быть, тогда и назначим его председателем. А пока председателем пусть будет Серега Пономарёв, и мы пойдем за ним в огонь и в воду. Лучшего председателя нам не найти!
Послышались возгласы одобрения, и даже хлопки. Степан никогда так много не говорил и выдохся. Он тяжело опустился на свое место и вытер со лба пот рукавом полушубка.
Козырев встал, поднял руку, призывая к тишине и, выждав немного, сказал:
— Я согласен со Степаном Никоноровичем, но дело в том, что Сергей Егорович возглавить колхоз категорически отказался. Сегодня утром я лично был у него дома и предложил ему быть председателем колхоза, но он не только не согласился с этим, но и отказался вступать в колхоз. Послышались возгласы: «Неправда!», «Плохо говорили!», «Мы сами с ним поговорим!».
Козырев почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, и решил спасти положение. Он понимал, что переубедить упрямых мужиков сейчас будет невозможно, а поэтому сделал дипломатический ход, стараясь не упустить инициативу из рук и успокоить новоиспеченных колхозников.