Страница 12 из 28
— Ну, как там, в городе, Сергей Егорович?
— Пустой номер, Егор!
— И что же вам теперь делать? У вас же все отобрали: негде жить, нечего жрать, полно детишек. Чего начальство добивалось, обрекая вас на голодную и холодную смерть?
— Я встретил в городе одного знакомого, разговорился с ним и он мне объяснил, что все это делается по указке партии, которая потребовала от местных властей не только отобрать у нас все, что мы нажили своим трудом, но и выселить в далекие края!
— Для чего это делается? Кому это нужно?
— Нужно это Сталину, чтобы загнать всех крестьян в колхозы и получать бесплатный хлеб. Вот Сталин и придумал напугать крестьян раскулачиванием, а на нашем горьком примере заставить их поголовно вступить в колхозы.
Сергей заскрипел зубами и его глаза засверкали недобрым огоньком.
— А где же моя Дашка? Что-то я не вижу ее?
— Да, ты же еще не знаешь! Сегодня утром из Нового Подклетного приехал ее брат Семён и увез к себе!
— А где ребятишки?
— Сынишка твой уехал с матерью, а девки разбежались по подружкам!
— Ну и я пойду!
К нему подошла Маруся, жена Егора, и предложила Сергею пообедать. Он обедать отказался. Встал, попрощался с мужиками и вышел из дома. На крыльце остановился, вздохнул и осмотрелся вокруг. Наискосок виднелся отцовский дом, забитый не хозяином, а чужими людьми, и на мгновение поймал себя на желании зайти в эту знакомую до мелочи хату, где он родился, вырос, возмужал, нарожал детишек. Откуда ушел на войну и куда вернулся искалеченным. И вот опять стараются искалечить теперь уже его душу, смешать с грязью, превратить в пыль. Он сбежал с крыльца, завернул за угол и быстро зашагал по Ломам. Ему не хотелось ни встречаться, ни разговаривать с кем бы то ни было. Прошел улицу, не встретив никого, миновал мостки мельницы Полякова, обогнул крайние домики села и направился к мосту через Дон. Вскоре перед ним возникли силуэты домиков выселок Нового Подклетного. Он запахнул полушубок, надвинул шапку на лоб и ходко зашагал по пойме.
Шуряк Семён и его жена Груша встретили Сергея, помогли раздеться и пригласили за стол. Дарья понуро сидела в углу на скамейке, а сын спал на печке. Семен сбегал в лавку и принес бутылку водки. Груша из погреба принесла квашеной капусты и огурцов, достала из печки чугунок с тушеной картошкой. Из деликатности ни он, ни она не лезли с расспросами, считая, что если нужно, он и сам расскажет, что случилось. Сергей, не евший целый день, был голоден и с жадностью набросился на еду. Дарья есть отказалась, и даже не присела к столу. Брат и сноха, зная нрав Дарьи, не стали ее уговаривать. После второго стакана Сергей спросил:
— А у вас многих раскулачили?
— Да нет, всего два двора — нашу тетку Сашу, да Романовых, а вот в Ямном дворов шесть.
— А тетку-то за что? Ведь у них с мужем не было ни земли, ни скотины, да и дом больше смахивал на сарай?
Семен предложил выпить и, опустив на стол пустой стакан, рассказал Сергею о всех последних событиях, произошедших в селе.
Председателем колхоза в Новом Подклетном стал Владимир Иванович Андреев, до этого работавший на кирпичном заводе в Семилуках. Мужик внимательный, умный, он вскоре всех людей знал в лицо. Создал колхоз, в который записались практически все жители, но на очередном совещании в райкоме, приехавший из Воронежа представитель Обкома партии, потребовал от него немедленно раскулачить в селе всех кулаков и злостных саботажников, прячущих хлеб. Андреев спокойно выслушал и спросил:
— Кто ты таков и почему я тебя не знаю?
— Я, уполномоченный из области, Хорошилов!
— Оно и видно, что ты не был у попа и не знаешь не кляпа! У нас никто хлеб не прячет, ибо мы и сами покупаем муку.
— А почему вы не сеете зерновые?
— У нас негде сеять, кругом пески по колено. Занимаемся только овощеводством, и кормим овощами половину города. А чем еще прикажете заниматься на пойме? Вот эта пойма и заставила людей записаться в колхоз поголовно, ибо овощи требуют много рук. А кулаков еще не вырастили, так как люди сюда переселились каких-нибудь восемь лет назад и многие еще даже не построились. Так что, мил человек, извините, но я в вашей афере участвовать не могу и не буду!
Хорошилов, очевидно, был из породы тех, кто не терпит возражений, и хотел, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним. А тут какой — то колхозник не только выставил его дураком, но и назвал аферистом.
Сельсовет и партячейка находились в Ямном, и на другой день, после разговора с Андреевым, Хорошилов вызвал в Обком секретаря партячейки и председателя сельсовета. Спустя два дня, после накачки в городе, они, в сопровождении нескольких активистов, появились в выселках. В это время, в пустующем доме Калинкиных, шло совещание бригадиров. Секретарь партячейки Лешка Парфенов объяснил присутствующим, что прибыла группа для раскулачивания кулаков.
— Раскулачиванию подлежат два хозяйства: Черноусова Митрофана и Романовых, — заявил Лешка.
— Ну, ребята, попали вы пальцем в небо! Ни у тех, ни у этих никогда не было и нет никакого хозяйства. У Черноусовых небольшой огородик внизу, а у Романовых во дворе кустики малины, смородины и цветы. Они никогда и скота не имели. Кроме того, Черноусовы люди старые, а сам Митрофан лежит при смерти. Да чего там говорить, пошли к ним и сами посмотрите.
Когда вся толпа с трудом втиснулась в убогое жилище Черноусовых, именуемое избой, то все увидели, что хозяин лежал на топчане, по его заострившемуся лицу катился пот, глаза закрыты и он, очевидно, был без памяти. Супруга сидела в изголовье мужа и вытирала ему пот полотенцем, не обращая внимания на вошедших. Бригадир Василий, сосед Черноусовых, подошёл к жене, взял её за руку и вывел на улицу. Он попытался объяснить, зачем к ней пришли незнакомые люди, и добавил, что если нужно, то мужики сейчас быстро укажут им обратную дорогу, на что она ответила:
— Нет, Вася, не надо поднимать шума. Я всё равно не останусь здесь. Как только Митроша умрет, а жить ему осталось несколько дней, он будет мне не только сниться, но и мерещиться наяву. Нет, жить я здесь не собираюсь!
В это время из сеней стал выходить народ, опустив головы и не глядя друг другу в глаза. Лёшка Парфёнов предложил идти к Романовым. Пошли молча. Минули добротный дом Ревутовых, прошли мимо Дермонтовых, Артамоновых, и стали подниматься по косогору. Василий спросил Парфёнова:
— Скажи мне, Лешка, какой идиот приказал вам раскулачить Черноусовых и Романовых? Может быть, ты это сам придумал?
Парфенов ответил:
— Черноусовы занимались торговлей и эксплуатировали крестьян, закупая у них за гроши махорку.
— Но ведь это было еще при царе. Кроме того, они не торговали, а сами работали на купцов. Значит, не они эксплуатировали крестьян, а купцы.
— Все равно они жили не своим трудом, а трудом людей!
— А Романовых за что кулачить? Они-то не торговали?
— Тогда ответь мне, как они, не имея ни земли, ни скота, не работая, на какие такие шиши живут? Не иначе недорезанные буржуи!
Никто и никогда не интересовался «на какие шиши живут» эти недорезанные буржуи. Люди только видели, что они не работают на земле, в летнее время катаются на лодке по озеру, купаются, ловят рыбу, ходят в лес, собирают грибы и орехи, зимой катаются с горы на лыжах и санках. Одним словом, не работают, а отдыхают. Люди они были не местные, а пришлые, городские, и поэтому местные жители, вначале, встретили их насторожено, с недоверием. Но однажды у Самохиных заболел мальчик. Больницы ни в Подклетном, ни в Ямном не было, а везти мальчика в город никому и в голову не пришло. Пригласили знахарку, но ему становилось все хуже и хуже. Тогда дед набрался духу и пошел к Романовым. Он снял картуз, поклонился хозяйке и спросил:
— Не может ли барыня помочь горю?
— А что случилось? Что у вас за горе?
— Да вот заболел у нас внучек!
— И что с ним?
— Так вот горит весь, даже бредит!
Самохин привёл соседку в свой уютный домик. Полы были вымыты, на окнах висели ситцевые занавески. На вопрос, где вымыть руки, сноха Самохиных, ладная и миловидная Настя, зачерпнула из ведра черпаком воды, слила ей на руки над дежой и подала чистое полотняное полотенце.